– Беатрис, ты не должна говорить… – решила остановить тираду, тем не менее ждал меня проигрыш.
– Я бы хотела и дальше с тобой поддерживать связь, тем более ты знаешь Айзека. Но мне нужна идиллия. Знаю, – кивает самой себе школьница, – Никсон не подарок, но, пожалуйста, не злись на него. Он хороший человек. Правда… Просто он не привык показывать людям свое настоящее «я». Он только и делал все эти годы, что слушал папу, учился и помогал тому с делами бизнеса. У него друзья появились лишь в выпускном классе, и то это сыновья папиных коллег.
– Я не понимаю, зачем ты все это говоришь, – смутилась я, моргая и хмуря брови.
Не хочу слышать ничего об этом парне, не хочу погружаться в суть истории, сожалеть и разделять обиду, не хочу проникаться чувством сострадания, не хочу!
– Просто будь моей подругой, ладно? Больше ни о чем не прошу, – энергичным тоном попросила темноволосая, а я скептически сощурила глаза.
Чую, здесь что-то не так. Всегда и везде есть подвох. Но видя эти щенячьи глазки, полные надежды и мольбы, я поднимаю белый флаг и поджимаю губы. Беатрис победно подбросила брови ко лбу.
В пятницу, где-то к шести часам вечера, мы с Айзеком, который, как вы успели догадаться, согласился составить мне компанию, прибыли к воротам Роунд Стэйт. Здесь пахло зимой, костром и сыростью.
Кампус пустой, заасфальтированная дорожка, ведущая к общежитиям, мокрая, в лужах отражается свет от фонарей.
Когда Айзек узнал о последних новостях, слегка расстроился, потому что думал, что отныне мы сможем проводить время вместе, обедать в закусочных после лекций и просто дружить.
– Мы и без этого друзья, – ответила ему я, мягко улыбнувшись.
– Переписываться в соцсетях – не то, что я понимаю под дружбой, – пошутил парень, но в конечном итоге принял новость и сдался.
Субботним утром меня разбудил грохот, доносившийся из прихожей. Я, еле разлепляя опухшие глаза, тяну руку к будильнику, ахнув и осознав, что еще слишком рано, сажусь по-турецки. Думала, добить уже ничего не сможет, однако через мгновение свет в комнате загорается, и на меня туманным взглядом смотрит одетая невесть как Ханна Фрейзер. На ней зимняя шапка, пуховик, широкие замшевые брюки и безвкусные мужские сапоги, а самое главное – вишенка на торте – солнечные очки как у Терминатора.
Не удержавшись, начинаю громко смеяться.
– Боже, что за вид? Алло, полиция моды? Здесь безвкусно одетая леди, – говорю в воображаемую трубку из пальцев я, и Ханна, ругнувшись по-стариковски, прыгает на мою кровать, принимаясь шуточно душить.
Белокурые пряди лезли в рот, прилипали к шее и покрасневшим от удушья щекам, потому пришлось буквально вырваться из клешней сильной подружки, толкнув ее на пол. Фрейзер шлепается на копчик и недовольно фыркает.
– Я знала, что ты приедешь раньше меня, предательница, – не скрывая обиды, поднимается во весь рост темноволосая.
Это справедливо. Ей можно и нужно злиться, ведь она лишится не только прекрасной соседки, которая всегда убиралась и готовила, но и отменной подруги. Впрочем, из списка друзей я Ханну никогда не вычеркну, ибо она правда поддержала меня в важный период жизни, когда вроде начинаешь все с нуля. Я век буду помнить ее чуткость и простоту, а взамен попытаюсь стать хорошим товарищем.
Хотя сейчас, глядя на надутые щеки Фрейзер, резковато дергающую змейку чемодана, понимаю, что облажалась.
– Ханна, ты не будешь на меня злиться вечно, – парирую я, протирая сонные глаза. – Я уезжаю сегодня вечером, так что прекрати дуться и лучше расскажи, как провела уик-энд.
Девушка, стоя ко мне спиной, резко выдыхает и поворачивается ко мне всем телом, буравя сердитым взором мое отекшее лицо.
– Хреново. Довольна?
– Нет.
Она повторно принимается расставлять свои вещи по полкам, шкафчикам и тумбочкам, даже не подумав снять с себя теплый пуховик и шапку.
– Я тоже буду по тебе скучать, – полушепотом говорю я, поджимая губы.
Этого было достаточно, чтобы растопить отзывчивое сердце Фрейзер: она расслабляет минутой ранее напряженные плечи и глубоко выдыхает, сев рядом со мной и в тот же миг железной хваткой притянув к себе. Мои кости хрустнули, однако боль эта приятная, полная теплых чувств.
– Предательница, бросаешь меня! – бубнит мне в шею Ханна. – Как ты могла? Привязала к себе, а сейчас уходишь!
– Никуда я не ухожу. После моего отъезда ничего не изменится, – обещаю, но сама не верю в собственные слова.
Лживые обещания – как мыльный пузырь: красиво, но пусто.
– Вешай лапшу на уши, ага, – отталкивает меня Ханна и наконец расстегивает куртку, видимо успев вспотеть, – придется с какой-то мымрой делить комнату. Если она окажется фанаткой Кардашьянов, я ее этот «окррр» запихну в одно место…
Усмехнувшись над серьезным настроем Фрейзер, встаю с теплой постели и решаюсь ей помочь, чтобы поскорее отправиться в закусочную. Сегодня последний день моей нормальной студенческой жизни.
Миссис Бербери, правая рука декана и член приемной комиссии, натянуто улыбаясь мне, протягивает документы со свежей печатью и напоследок советует заглянуть в студенческую библиотеку, поскольку книги для изучения учебного материала мне пригодятся. Я охотно согласилась и, выходя из душного кабинета, отвечаю на сообщение Айзека, что не смогу присоединиться к позднему ужину. Мама уже подъезжает к колледжу, а я за этот отрезок времени успею лишь собрать книги и покопаться в пыльных архивах. В итоге к половине шестого, когда солнце скрылось за горизонтом, а сумрачное небо покраснело из-за туч, предвещающих небольшой дождь, я выключила настольную лампу на своем столе и, придерживая обеими руками достаточно тяжелую коробку с нужным материалом, желаю доброго вечера четырем библиотекарям. Они провожали меня взглядом из-под ресниц, мол, деточка, не жирно ли тебе столько книг забирать из нашего храма? Нет, не жирно…
На улице холодно и мерзло, в лицо дует противный ледяной ветер, из-за которого мои волосы принялись хаотично развеваться и хлестать по лицу, а я в свою очередь жмурюсь и терплю, потому что руки заняты. Боже, это слишком тяжело, лучше бы мне поспешить, ведь земля сырая, некуда коробку опустить, чтобы передохнуть. Давай, Рэйчел, терпи, и наверху, ну, может и внизу, тебе за это воздастся. Во всяком случае, хочется в это верить.
У кампуса много молодежи. Так как сегодня вечер возвращений, соскучившиеся друг по другу однокурсники разожгли костер, оделись потеплее и решили развлечься. Кто-то даже горячий чай в стаканчиках раздает. Вау, как благородно.
Хмыкнув в ответ своим мыслям, что и мне было бы неплохо согреться кипятком, ускоряю шаги и прохожу мимо одной из скамеек в шагах где-то двадцати от меня, не обращая внимания на громкий смех и гогот. Однако через секунду мои руки немеют, а дрожь, заставшая врасплох, собственно как и реплика, сорвавшаяся с чужих, незнакомых мне губ, вынуждает замедлить шаг и поежиться, в груди разливая липкую жижу – страх. Я слышала. Мне не могло показаться. Нет…
Сама того не осознавая, стою посреди дорожки, буравя кожаные носки ботинок, и кусаю до привкуса железа нижнюю губу. Молюсь всем богам и созданиям ночи, уговариваю себя не оборачиваться, боясь застать именно его, поскольку если я не стану оглядываться, то и, соответственно, не узнаю лицо носителя имени. Может, это не тот Эрик? Мало ли на земле Эриков! Это точно не он…
Но невидимая сила движет мной, невидимая, однако несдерживаемая – любопытство, – и я потихоньку, обливаясь холодным потом, мучаясь от спазма в желудке, почти оборачиваюсь полукругом к отдаленной скамейке с компанией молодых людей, как в это злополучное мгновение меня тянут на себя чужие ледяные руки. Я шумно вздыхаю.
– Ты чего так реагируешь? – сама же перепугалась Ханна, расстроенно изучая мои побледневшие щеки.
На смену спазмам и холодному поту пришел пожар в самом сердце; оно истошно орет, требует уйти, сбежать, возвести высокие стены, но самое главное – не оглядываться.
Натянув беспечное выражения лица, моргаю пару раз и позволяю себе расслабиться. Заткнись, сердце, просто заткнись.
– Ничего, – качаю головой я.
– Пойдем веселиться, пока твоя мама не приехала, а это, – с брезгливостью смотрит на книги в коробке Ханна, – мы должны спрятать, а лучше сжечь.
– Ты несправедлива к учебникам, Ханна, – замечаю я, плетясь в сторону общежития, – но «есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например – не читать их».
Подруга, закатывая глаза, фыркает и пропускает меня в комнату первой, шумно захлопнув дверь за спиной.
– Когда-нибудь мир введет такой закон, где будет говориться, что зануды должны отсиживать пожизненный срок в тюрьме за свою чопорность. В тот день я напьюсь, – угрожает своими больными мечтами та, отчего мне остается лишь глухо смеяться.
– Ты просто не нашла свою книгу, поэтому и не любишь читать, – настаиваю на своем довольно спокойно.
– Я люблю читать! Я читала комиксы про Харли Квинн и Джокера.
– Великие классики только что тебя прокляли, – заклеив крышку коробки скотчем, выношу вердикт, на что Ханна только усмехнулась.
Она наносит на губы гигиеническую помаду и громко причмокивает, подмигнув мне левым глазом.
– Какая разница, если встретимся мы с ними все равно в аду. Им лично это в лицо скажу и в котелок ядом плюну.
– Ты невыносима…
– Скучать по мне будешь, Рэйчел, потому что, я уверена, в твоем городе все такие же задроты живут, как и ты, а я единственная у тебя зажигалочка, – нависает надо мной Фрейзер, показывая язык, точно малое дитя.
Я не контролирую эмоции, чертыхаюсь и резко щипаю ее за ногу, вложив в свою атаку всю силу.
– Потухни, зажигалочка.
На эту просьбу подруга не реагирует, а просто издевательски хохочет. Как и всегда.
Глава 7
Здание городской газеты Future time впечатляет своей современной конструкцией и неброским интерьером: здесь светло, просторно и чисто. Зеркальный потолок; не слишком большие и не слишком маленькие горшки с цветами и мебель в стиле хай-тек. Целых шесть этажей интриги, но некоторые из них сдаются в аренду.