– Ты обиделась на меня, да? – ласковым баритоном спросил бариста.
Хоть имени не называл, но все поняли, к кому именно тот обращался.
– Нет. Я не ребенок. На такие пустяки не дуюсь, – говорит одно, а делает другое.
Би размешивает трубочкой содержимое в кружке, соединяя сливки с напитком, и даже косо не глядит в сторону умиляющегося этой картиной Диего.
Уверенно заявляю, что черноволосый не влюблен в Беатрис. Это скорее похоже на заботу, нежели на «красные» чувства. М-да, такими темпами у школьницы нет шансов.
– Правда не обижаешься?
– Да.
– Точно-точно? – докапывается Диего, и мне не удалось сдержать улыбки.
– Сказала же, да! Триста раз! – хмуро смотрит снизу вверх на ухмыляющегося итальянца Би, смешно надув красные щеки.
Всего на секунду в голове вспыхнула мысль, что они были бы милой парой, но вскоре помутнение рассудка проходит.
– Малышка, – Диего погладил девушку по голове, вложив в это слово всю свою нежность.
– Никакая она тебе не малышка! – вдруг послышалось за нашими спинами.
Беатрис резко вскакивает со своего места и напуганно округляет глаза, не смея произнести и звука. От ее пунцовых щек отлила кровь, и школьница стала белее мертвеца. Господи, похоже, пришел жнец по наши души… А может, это кто-то и похуже, например, сам дьявол.
Я, собрав всю смелость, поворачиваюсь боком к входной двери и застаю разъяренного, будто голодный волк, Никсона, в руке которого почти трещит по швам телефон. Так сильно его сжимает, аж самой больно.
– Никсон… – тихо произнесла брюнетка.
– Где твой телефон? Я звонил тебе двадцать раз! И что я говорил насчет этого?! – кивнув на Диего, приближается к нам шатен.
– Ты все не так понял, – попыталась объяснить та, но устрашающий голос попытку уничтожает.
– Я тебе простым языком сказал, чтобы ты держалась от него подальше! Утренний разговор на тебя не повлиял?!
– Не кричи на нее, – возмутился поведением нежданного гостя бариста.
Я молчала в тряпочку, не представляя, как себя в этой ситуации вести. Вмешаться? Заступиться за Би? Боже, помогите!
– Я сам разберусь, как мне говорить со своей сестрой, хорошо? А ты, – тычет указательным пальцем в сторону чуть ли не плачущей девушки Никсон, – быстро одевайся. Мы уезжаем отсюда.
Шатен, одетый во все темное, круто развернулся и хотел было уйти, но тут в игру вступаю я, подумывая на досуге отрезать себе язык:
– Ты ведешь себя отвратительно!
Он лениво оборачивается ко мне лицом и хмуро сверлит пылающим оком, отчего по спине пробегают мурашки, целый табун.
Ого, он вне себя от ярости. Видимо, сегодня мне суждено стать боксерской грушей.
– Ты у нас группа поддержки? Какого черта она здесь, Беатрис? Вы сговорились?
Та, ничего не отвечая брату, извиняется перед Диего и, прикрывая волосами багровое от стыда лицо, хватает наши пальто, после чего берет меня за руку и демонстративно проходит мимо истукана Никсона.
Я забыла, как дышать; каждый сантиметр кожи покалывает от страха и напряжения, потому что сложившееся положение отнюдь не приятное. Представления не имею, из-за чего такая неоднозначная реакция на мечущего молнии шатена, как бы то ни было, меня парализовало.
Выйдя на улицу, мы сразу встретились с холодными порывами ветра, режущими глаза, и с припаркованной у обочины машиной Никсона. Это серебристый порше.
За плечами послышалось шарканье. Даже оборачиваться не стоит, и так ясно кто.
Ладонь Би крепко сжимает мою, не жалеет, словно все свое разочарование, боль и смятение пытается мне передать.
Я стиснула зубы, но терпела, однако вскоре моим мучениям пришел конец: Трис так же быстро отпустила мою руку, как и схватила ее.
– Ты опозорил меня перед ним! – сдерживая слезы, обращается к брату брюнетка.
Никсон спускается по лестнице, пряча телефон в карман куртки, и деловито приподнимает одну бровь, невидимым лазером разрезая девушку пополам.
– Садись в машину, Беатрис. Мы дома поговорим.
– Что я такого сделала?! Ответь мне, Никсон! – она идет за ним, обходит машину и не дает шатену открыть дверь.
Я наблюдаю за этой драмой и в конечном счете сдаюсь. Нельзя молча стоять в сторонке и позволять Никсону творить всякое невежество. Хотя, с другой стороны, я ведь не посвящена в курс дела. Может, тот самый утренний разговор вынудил Би приехать сюда, а парня – отправиться за ней? Боже правый, на это я не подписывалась.
– Беатрис, я сейчас не в настроении говорить. Просто сядь в машину. Я еле держусь, чтобы тебя не обидеть, – предостерегающе выплюнул Ник.
– Ты меня уже обидел. Сегодня утром и минуту назад. Я не сделала ничего плохого, понятно?! Ты не можешь запретить мне любить кого-то!
– Любовь? – брезгливо переспросил Никсон, и мои кулаки зачесались. – Тебе всего-то семнадцать. Что ты можешь знать о любви? Это сейчас тебе кажется, что он самый лучший, крутой и необыкновенный, но скоро все пройдет. Половое созревание закончится, и твоя любовь вместе с ней.
Беатрис несколько секунд молчит, испепеляя человека напротив разбитым взором, после чего разочарованно качает головой, вытирая влажное от слез лицо, и произносит:
– Ну, это уже перебор, Никсон Райт! Я доберусь до дома сама, можешь ехать. Видеть тебя не хочу, – девушка хочет пройти мимо брата, но тот пользуется моментом и крепко сжимает ее плечи, насильно сажая на заднее сиденье порше.
Беатрис кричит, уворачивается, осыпает брата проклятиями, в итоге зовет меня, и тут я просыпаюсь от гипноза.
– Ты не можешь так с ней обращаться! – приближаюсь к Райту, дергая дверную ручку – к сожалению, та не поддается.
Заблокировал. Черт!
– Не лезь в то, что тебя не касается. Она ослушалась меня и родителей, ведет себя отвратительно! А ты ее оправдываешь?
– Нет, – поворачиваюсь к нему всем телом и понимаю, как он, оказывается, близко, – не оправдываю, но и не нападаю перед всеми. Между ней и тем парнем ничего нет и не было. Он относится к ней как к младшей сестре. Ты даже не выслушал ее! Ты должен был дать ей возможность объясниться!
Карие глаза хаотично бегают по моему бледному от природы лицу, щурясь, раскрываясь широко, сверля сквозные дыры. Сердце мое в эти секунды орало, но мне было слишком душно, чтобы заткнуться. Выплеск адреналина. Да, возможно, прямо сейчас я смелая, но, когда кровь перестанет бить в виски, вся храбрость смоется в унитаз.
– Рэйчел, да? – задал вопрос он довольно спокойно, бесит прям! – Запомни, дракон, больше повторять не буду. Она моя сестра. Я знаю, что для нее лучше, и этот парень не то самое «лучше». Я хочу ей помочь. Вы обе пока глупые, но со временем поймете, что я был прав, – не желая ничего слышать, Никсон идет к водительскому месту.
Он такой самоуверенный и упертый!.. Это надо быть такой скалой. А мне думалось, моя бабушка диктатор без власти.
– Порой лучшая помощь – это ее полное отсутствие, – бросила в широкую спину шатена я.
Би с сожалением смотрит на меня сквозь окно и произносит одними губами: «Спасибо, извини».
За что она извиняется, я так и не поняла: за поведение брата или за то, что оставляет меня здесь одну? Впрочем, без разницы. Это не самое страшное. Бывали дни и хуже, согласитесь.
Я стою на краю бордюра, одиноко провожая порше взглядом, полным противоречий.
Сегодня Никсон открылся мне с иной стороны, только еще неизвестно, какая именно это сторона. Он слишком сильно опекает Би, также он непреклонен, вспыльчив и глух к чужому мнению. Этот человек кубик Рубика. И, кажется, мне внезапно захотелось его разобрать, чтобы собрать потом самой.
Господи, я что, спятила? Рэйчел, что за странные мысли? На тебя это не похоже. В любом случае Никсон не прав, говоря, что в семнадцать лет любви не существует. Тебе может быть семнадцать, когда любовь постепенно превратится в разочарование, и может быть тридцать, когда она вновь расцветет. Дело не в возрасте, а в нас самих: ты либо принимаешь чувства, либо становишься пустой оболочкой. Наверное, Никсон Райт относится ко второму типу. И если это так, то мне его искренне жаль.
Глава 8
Однажды в детстве мои родители сильно повздорили… Это произошло до их развода, потому в два раза больней. Наверное, эта ссора, как и многие до нее, стала трещиной в семейном сосуде: просто толкни его, он разобьется о пол на микроскопические осколки, раня при этом других. Меня, например, очень ранило.
Будучи сентиментальной и очень мнительной девочкой, я принимала ругань предков близко к сердцу. По сути, для ребенка нет ничего хуже, чем стать свидетелем ссоры родных людей. Хотя, нет, стойте, я погорячилась. Есть кое-что ужасней: когда эти самые родные люди ставят тебя перед выбором, когда вмешивают в перебранку, когда вымещают злость на тебе.
Не могу сказать, что мои родители ругались часто, но если скандала не миновать, то состоялся он вселенского масштаба. До сих пор помню, как маленькая Рэйчел Милс притворялась спящей в своей комнате, а сама лежала на спине, раскинув руки в стороны, и вслушивалась в каждое колкое словечко отца и в не менее ядовитый ответ матери. Страдать из-за такого не должен ни один ребенок. В тот момент, помнится, мне резко захотелось вырасти и выучиться на психолога, дабы помочь людям понимать друг друга.
Ах, как забавно, поскольку вскоре я сама стала жертвой недопонимания. Закрыться от внешнего мира, выстроить стену – решение, которое я приняла в день развода родителей. Потому что больно, потому что душила беспомощность и желание оставаться целой семьей…
«Семья». В современном мире трактовка слова «семья» стала растянутой: это обращение и к близким друзьям, и к коллегам по работе, и даже к людям из интернета, которые увлекаются тем же, что и ты.
Порой чужие люди могут быть гораздо ближе, чем те, кто находится с тобой рядом. Вы можете жить в одном доме, есть за одним столом, но совершенно не знать ничего друг о друге. И кто виноват в этом? Да, давайте указывать пальцами, кричать и обвинять человека напротив. А, быть может, лучше начать с себя?