Я отрываю взгляд с ее шпилек на ногах и еще раз обвожу изучающим взглядом хрустальный зал.
– Наляписто, – заключаю я, и мисс Винсент согласно закивала головой, негромко хихикая.
Мы приблизилась к столу с бейджиком Future time, присоединившись к мистеру Бенсону, который увлеченно беседовал с неким джентльменом. Вскоре они попрощались, пожав друг другу ладони, и Фил, одетый с иголочки, наконец-то обратил свое внимание на нас.
– Сейчас прозвучит вступительная речь, а потом переход к основному, – передавая бокал игристого мне, объявляет… отчим? Позволено ли мне его так называть?
Фил был прав, будто сам и составлял программу вечера, хотя мне думается, что его просвещенность объясняется частыми посещениями торжественных вечеров.
В любом случае это скучно. Если вы попали в общество, с которым ранее не встречались, готовьтесь прикрывать рот рукой во время периодических зевков, а такое будет часто. Одним словом – нудятина. Это даже хуже лекций, которые мне приходится слушать, или хуже уроков моей когда-то учительницы по биологии.
Я еле стояла на ногах, мечтая снять ненавистные каблуки, сломать их о ближайшую колонну, выбросить и вообще запретить эту обувь, объявив каблуки врагами женщин. Боже, они так натирают мне ступни, что я уже прокусываю губу до крови, измученно улыбаясь начальнице на вопрос «Ты в порядке?» Нет, я не в порядке. Все плохо! Я хочу свои домашние тапочки. И плевать, что вырядившиеся тетеньки да дяденьки посчитают это за дурной тон и безвкусицу. Простите, но для меня комфорт в приоритете.
Внезапно все зааплодировали, и я спустилась на грешную землю, моментально захлопав в ладони и наблюдая за людьми вокруг.
Вновь заиграла мелодия скрипки, а народ постепенно разговорился, из-за чего стало достаточно шумно. Куда ни беги, везде смех, разговоры и цоканье бокалов.
Фил предложил мне прогуляться по залу, попробовать завести новые, главное, полезные знакомства, ибо здесь, как он выразился, «собрались представители всех важных брендов и компаний, не говоря уже об интеллигенции».
Ух ты, у нас даже такие люди водятся?.. Право же, я недооценивала место, в котором выросла.
После трех нарезанных кругов я сдулась как воздушный шарик. Во-первых, мозоли не позволяли мне полноценно довольствоваться «прогулкой» по помещению. Во-вторых, я поздно осознала, что здесь, на этом дурацком вечере, присутствует компания Блэков, включая самого Кристиана и Эрика.
Хотелось бы описать в подробностях свое выражение лица, когда я заметила их широкие спины, но, боюсь, мне прилагательных не хватит. Я просто застыла на месте, словно молнией избранная, и раскрыла до предела глаза, испугавшись на секунду, что мои глазные яблоки выкатятся из орбит под ноги светского общества. Да уж, было бы неловко…
Круто развернувшись на сто восемьдесят градусов, я, судорожно думая, куда бы податься, возвращаюсь на свое место и молю всех святых духов не столкнуться лицом к лицу с Эриком. Не выдержу этого. Мне плохо, когда я смотрю в его глаза, где точно назло проецируется фильм с моим участием. Я не в силах терпеть подобные муки и издевательства, ведь это жестоко. Я пробила свою грудь, сжала рукой сердце и вырвала его с корнем, чтобы никто не смог больше меня ранить. А Нансен это сердце нашел и забрал, теперь издевается, иголки втыкая и дьявольски улыбаясь. Бездушный! Как он посмел вернуться в мою жизнь? Как посмел напомнить о своем существовании, когда я его в уме похоронила и даже бросала на могилу последнюю горсть земли?.. Несправедливо. Видимо, больше всего страдают те, кто сильнее любил. Это наша кара за доверчивость.
Шампанское немного ударило в голову, потому температура тела, да и воздуха в помещении поднялась выше. Аккуратно поправив макияж глаз, я решаю выйти на балкон и остудиться; к тому же этот золотой блеск и наигранные улыбки меня выводят из строя.
Ветер встретил меня теплыми порывами, лаская обнаженные участки тела и будто успокаивая, играя не только с выглаженными прямыми волосами, но и с подолом платья.
Я облокачиваюсь на каменные перила и смотрю вперед. Вид обалденный. Яркая луна освещает парк, где молодые люди вроде меня гуляют и беседуют друг с дружкой, с упоением флиртуя, а высокие кипарисовые деревья с тоненькой макушкой раскачиваются из стороны в сторону.
Еще даже девяти нет, а в сон так и тянет…
Встрепенувшись, я ойкаю, когда резкий порыв ветра чуть было не поднимает ткань моего черного платья, и придерживаю его ладонями. Черт, только этого мне не хватало. Приложив все свои силы, я старательно придерживаю юбку и нервно кусаю губу, но неожиданно буря во мне успокаивается, заменяясь чем-то другим… волнующим, щекочущим и терпким.
Я чувствую на свои плечах что-то весомое, а повернув голову, замечаю темно-синий пиджак с серебряными пуговицами. Парфюм въелся в ткань, и я попыталась определить незнакомый запах: смесь виски, пряности и мяты. Он наполнил собой мои легкие и отпечатался в памяти, потому что мне не нравится виски.
– Холодно, – говорит человек, поравнявшись со мной.
Я поднимаю удивленный взор побитой собаки и сжимаю платье пальцами, запретив своим ощущениям функционировать.
Не дыши, не моргай, не говори рядом с ним. Он должен выветриться из моей памяти…
Но Эрик подобен ностальгическому аромату, который, услышав однажды, вспоминаешь постоянно, возвращаясь к исходной точке. Брюнет – солнечное затмение: он притягивает, в то же время отталкивает и пугает. Понятия не имеешь, чего от него ждать. Это раньше я самозабвенно верила ему, шла по пятам, отныне же розовый фильтр не действует – реальность в своем истинном обличье, и как печально, что она настолько безобразна.
– Мне – нет, – отвечаю железным тоном я, возвращая пиджак хозяину; Нансен нехотя принимает его и тяжело вздыхает, видимо стараясь подобрать правильное слово.
Конечно, давай, думай. Потому что в сложившейся ситуации ты можешь оттолкнуть меня.
– Слушай, – завел пластинку парень, смачивая сухие губы, – ты вправе на меня злиться, но я не хочу, чтобы ты была такой.
Боже! Громко смеюсь, от неверия в услышанное, качая головой.
– Злиться? Эрик, да я должна тебя ненавидеть! Может, ты уже и забыл, как поступил со мной, но я помню все досконально, – поворачиваюсь к нему, уничтожая одними глазами. – Как ты мог уйти? – искренне недоумевая, пытаюсь найти оправдание я. – Как ты мог оставить меня, даже не попрощавшись?
– Я хотел как лучше, – сухо отвечает брюнет.
Хмыкаю.
– Для себя. Эгоист.
– Неправда. Я думал только о тебе, – останавливает мой порыв уйти Нансен, схватив за тонкую кисть и потянув меня на себя, – ты же знаешь, что я сорвался! Мне понадобилось много времени, чтобы прийти в себя.
– Это и есть твое оправдание? – щурясь, усмехаюсь я, не реагируя на его дыхание, обжигающее мою щеку. – Хотел защитить меня от себя? Боже, ну и чушь!
– Рэйчел, я правда волновался о тебе. Мне казалось, что я тяну тебя ко дну, – большие горячие ладони сжимают мои руки и не дают возможности убежать; я стараюсь вырваться, стиснув зубы, однако Нансен за время его отсутствия в моей жизни подрос, подкачался и стал еще сильнее. – Сейчас уже поздно просить прощения…
– Ты прав, – замечаю в зеленых глазах огонек и учащенно дышу, мысленно умоляя себя не заплакать от нахлынувших эмоций, – просить прощения уже слишком поздно. Зачем ты вернулся? Зачем? Я тебя ненавижу! Я подарила тебе свое сердце! Я искренне переживала за тебя, всегда оказывала поддержку, была на твоей стороне, а ты… Ты оказался слабаком. Просто признай, что тебе было плевать на мои чувства. Ты думал только о себе. Ты вообще прослушал мои последние сообщения? Ты их слышал? Ответь!
Он несколько секунд стоит столбом, не сводя каменного взгляда с моих покусанных губ, и, кажется, старался собраться с мыслями, но что-то сбивало его с толку.
Я все так же испытывающе сверлю каштановолосого глазами и считаю гулкие удары сердца где-то под пяткой. Такое ощущение, будто балкон оторван от внешнего мира, от торжественного мероприятия и гостей в зале. Как в прежнее время: есть только я и Эрик, но если раньше над нами витала любовь, то теперь – недосказанность и обида.
– Слышал, – разбито признается тот.
– Я люблю тебя, – говорю я, отчего Нансен аж весь подобрался, тем не менее это не то, о чем он подумал. – Я ждала, что ты позвонишь и скажешь мне это. Я сидела во дворе дома моей тети, в Портленде, и плакала, сжимая в руке телефон. Я умоляла маму отпустить меня к тебе, чтобы просто увидеть, обнять, остановить. Я надеялась. Это так глупо… Я такая глупая. Думала, ты чувствуешь хоть половину из того, что испытывала к тебе я. Любовь – чувство, запятнанное людьми. Жаль, что именно ты запятнал мои чувства.
Не давая времени на обдумывание моего монолога, я уже свободно выдергиваю руку и, гордо задрав подбородок, разворачиваюсь спиной к брюнету, слыша неприятный треск в своей груди.
О, нет… Неужели ему вновь удалось разбить мое сердце, даже не стараясь? Это слишком унизительно; мне нужно бежать отсюда, спрятаться и переждать бурю. Ро права – Эрик в прошлом, вот там пусть и остается.
– Рэй, – тихо окликнул меня Нансен, отчего мои шаги замедлились, а плечи напряженно замерли, – я дорожил тобой.
Господи, скажите мне, пожалуйста, он издевается? Смеется надо мной? Играет? Почему он до сих пор навязывает свои лживые чувства? Я больше ему не верю.
– Эрик… просто забудь и оставь меня в покое. Зря мы вообще… – поднимаю голову вперед и хочу сделать стремительный шаг, но встречаюсь с хмурым лицом.
Резко все переменилось. Было жарко, но сейчас температура накалилась до предела, из-за чего конечности судороги сводят. Трудно разобраться в эмоциях этого человека, однако то, что его что-то огорчило, и слепцу ясно.
Никсон, одетый в бледно-желтую рубашку и джинсы, прислонившись плечом к косяку прохода, складывает накачанные руки на груди и негромко цокает. Его кофейные глаза плавно перемещаются за мою спину и будто в этот момент загораются мистическим светом.