Я прохожу в ванную, решив быстренько привести волосы в порядок, завязывая одну косичку. Пришлось хорошенько попотеть, но не столь обильно, как Реджина.
– Угадай, с кем я там столкнулась, – иронично буркаю, намочив ладони и поправляя торчащие волоски на висках.
– Эрик?
– Не только. Еще и Никсон. И знаешь, что самое смешное? – встав рядом с подругой, эмоционально затараторила я. – С обоими я разругалась!
– Какой ужас, – театрально вздыхает Роуз и наконец-то достает со дна шкафчика профессиональный фотоаппарат. – Так, его нужно почистить…
Белокурая поднимается во весь рост и, захватив с собой специальную ткань, прячется за приоткрытой дверью в ванную комнату. Я же меж тем продолжаю свое повествование, точно маленький ребенок, жалуясь на корень своих проблем и мыслей.
Вдруг мой монолог обрывает трезвонящий мобильник, и от удивления у меня вытягивается лицо, поскольку звонили мне не мама и не Никсон, а Скотт…
Вот это да! Спустя столько лет, столько зим. Но почему он звонит мне, а не Ро?
Как раз в этот момент в комнату возвращается Фишер, внимательно разглядывая фотоаппарат, который ей пришлось чистить от пыли и паутины.
– Вот и все! Как новенький, правда? – улыбается проделанной работе та.
– Роуз, по-моему, это тебя, – повернув светящийся экран к лицу девушки, предполагаю я, однако подруга мой порыв не разделяет.
Ее лицо резко меняется: от безмятежного до взволнованного, будто она узнала о страшном смертельном вирусе, отравляющем жизни людей. Я замечаю необъяснимый холодный огонек в ее черных глазах и дрожащие руки, поэтому блондинка спешит опустить предмет на кровать, в то время как сама неуверенно берет мобильник в руку и, сглотнув, бросает на меня короткий взгляд, рысью выбежав из комнаты.
Ничего не поняла… Почему Фишер реагирует так остро на любые упоминания о Скотте? Все же она что-то утаивает от меня, не желая делиться, и я боюсь, что это нечто страшное.
Проходит три минуты, полные ожидания и вопросов; к моему везению, девушка возвращается, тихонько заперев за собой дверь и, натянув измученную улыбку, протягивает мне телефон.
– Что он хотел?
– Узнать, как мои дела, – бесцветным голосом отвечает Ро, поспешно переводя стрелки. – Кстати, зачем тебе внезапно понадобился мой фотоаппарат? Новое хобби?
Шуточно фыркая и подбрасывая брови ко лбу, качаю головой. Она снова сделала это… Переводить тему Роуз Фишер любила всегда; даже в школьные годы заговаривала преподавателей и сбивала с толку, отчего те забывали собственное имя.
– Нужно для работы. Что у вас со Скоттом?
– Ничего. Он просто хочет, чтобы я забрала свои оставшиеся пожитки, – злобно кривится Фишер.
– А что с Айзеком? Вы до сих пор общаетесь?
– Ага, – тут она заметно веселеет, – скоро собираюсь навестить его. Как думаешь, что ему подарить на день рождения?
Пожимаю плечами, перекинув через голову шнурок с фотоаппаратом. Теперь я как настоящий фотограф, еще бы беретик и очки…
– Подари ему что-нибудь полезное. Такое, чем бы он мог пользоваться в общежитии, – подсказываю я, наблюдая за тем, как блондинка натягивает на гладкие ноги свободные джинсы. – Он тебе нравится.
– Он мне нравится, – подтверждает Роуз, – а тебе небезразличен Никсон, – лисьим взором смотрит через зеркало та, и я надуваюсь, жадно глотая кислород. – Милашка, ты так покраснела!
Звонкий смех заполняет пустоту, разгоняя недобрые мысли и сомнения.
– Мне плевать с высокой колокольни на Никсона Райта, так и знай. Он самонадеянный, грубый и… и больной идиот!
Не издавая ни единого слова, Роуз подходит с серьезным лицом ко мне и, прислонив тыльную сторону ладони ко лбу, измеряет мою температуру, протяженно мыча.
– Так я и думала… У вас острая фаза любви в голове. Медицина здесь бессильна.
– Дура! – отталкиваю от себя смеющуюся Фишер.
Покидая дом, приглашаю Реджину в гости и машу на прощание рукой, в тот же миг встретившись с весенним воздухом. Пахло асфальтом и скошенной травой.
Вызвав такси, я еду на улицу Бром, чтобы проверить свои догадки. Если я справлюсь, то мисс Винсент будет гордиться мной. Я отомщу Кристиану за физическую боль, а Эрику – за душевную… И ничто не сможет меня остановить.
Глава 17
Прощение – это подарок, который нужно заслужить. А прощание – это награда, которую мы получаем за прощение. Если бы люди давали друг другу вторые, третьи или тысячные шансы, неизвестно, сколько бы из нас так и не обрели счастье или же, напротив, обрели. Кто-то, прощаясь с чем-нибудь дорогим, наконец становится собой. Кто-то разбивается, другой же ставит собственную жизнь на паузу и просто ждет того, к чему следовало бы идти.
Поэтому, если у вас сейчас большие перемены в жизни, вы на перепутье, закройте глаза. Представьте бескрайнее поле с ромашками и одуванчиками, представьте сумерки: небо окрашено в фиолетово-синие оттенки, а линия горизонта горит золотом. Вскоре к вашим ногам опустится сизый туман, и вы, уверяю, почувствуете легкость и невесомость, когда холодные ладони ветра примутся убаюкивать вас, утешать и шептать на ушко заоблачные мечтания. В тот момент вы должны рассудить для себя: что важно? кто важен? почему я вообще думаю об этом?
Вы отрезвеете, густая завеса растворится на ваших глазах, и вы сможете разглядеть истину. А истина кроется, как бы глупо ни звучало, в простом: жизнь одна, и проживать вы ее должны с улыбкой на лице, а не со слезами на щеках.
Предали – перешагните и забудьте; ранили – восстаньте и бегите; лишили смысла бытия – породите новый. Смысл на самом деле не ищут, его создают.
Если кто-то захочет вновь воспользоваться вами, обидеть и разбить сердце, приложите все свои силы, чтобы не упасть.
Раньше я часто себе говорила: «Лучше быть одной, чем находиться в окружении идиотов», и, наверное, потому мне было тяжело находить с людьми общий язык. Во всяком случае, до поры до времени.
Сон мой крошится, как печенье с корицей, и я, морща носик, поворачиваюсь на левый бок, спрятав голову под тяжелую подушку, из-за которой у меня болит шея. Цепляясь за тоненькую веревочку своих грез, мне не хочется покидать царство Морфея, однако бесконечный и, кажется, оглушительный рингтон сотового вынуждает провалиться в бездонный колодец.
Я вскакиваю на месте, рвано дыша, и сперва ничего не вижу, во-первых, потому, что на дворе глубокая ночь, во-вторых, перед носом мелькают какие-то фигурки.
Вдоволь проморгавшись, я потираю руками сонные глаза и, ворча, тянусь к тумбочке, не с первого раза ухватившись за мобильник.
Кому пришло на ум звонить в такое время, боже?! Номер не определен. Класс! Может, это агенты ЦРУ решили от скуки посмеяться надо мной? Или это доставка пиццы, которую я раскритиковала за плохое обслуживание? Месть? Почему бы и нет?
Закончив с размышлениями и до жути глупыми предположениями, провожу пальцем по экрану и хрипло говорю:
– Алло?
– Рэйчел… – что-то рвется у меня в груди, и звон в ушах затмил остальные шумы мира.
Мне кажется, если бы сейчас в мой дом и правда вломились агенты ЦРУ, я бы не шелохнулась, сидела бы так и сверлила темноту растерянными глазами. Сердце задрожало, грозя раздуться и лопнуть, как и все мои попытки жить спокойной жизнью.
Вслушиваюсь в его голос, тембр, дыхание и какое-то копошение. Не знаю, что происходит, но никто бы не стал звонить в два часа ночи просто так.
– Что ты хочешь? – надтреснуто выдыхаю я, запустив пальцы в волосы.
– Приезжай ко мне, – просит в отчаянии Эрик, а я молчу, полощу рот, стараюсь в целости остаться.
Он точно бредит. Совсем крышу снесло!
– Ты время видел? Короче, я иду спать, – только хочу отодвинуть трубку, как Нансен спешит меня переубедить и у него, увы, получается.
– Стой, подожди… Пожалуйста, Рэйчел. Приезжай. Мне нужно с тобой поговорить.
У него странный голос, будто плакал или орал во всю глотку, отчего нотки местами срываются.
Я подбираю колени к груди и задумчиво жую губу, тщательно взвешивая варианты. Ну куда я в такой час поеду? Господи, это невероятно.
– Поговорить можно и по телефону, – стою на своем я, укутавшись одеялом, ибо в комнате господствовал сквозняк.
Интересно, откуда дует…
– Это важно, – ставит точку Нансен, после чего на другом конце линии слышится какой-то звон. – Я жду тебя в моем старом доме, на окраине города. Ты еще помнишь адрес? Если не приедешь, я буду всю ночь сидеть на крыльце и тогда точно подхвачу воспаление легких, – и резко отключается, оставляя меня наедине с мыслями и неизвестностью.
Черт! Он шантажирует меня своим здоровьем! Мастерски манипулирует… Поверить не могу.
Выругавшись, круто опрокидываю одеяло на пол и включаю светильник, нехотя покидая теплую кровать. Я поеду. Поговорю, выслушаю этого человека и покончу с этим невеселым цирком.
Натянув первые попавшиеся черные джинсы и толстовку, осторожно, стараясь не разбудить маму, выхожу из дома и «угоняю» старушку Бетти, с мурашками на коже проезжая по пустому шоссе. Само осознание того, что я еду в дом Нансенов спустя две зимы, сбивает с толку и заставляет рвать волосы на голове. Это же так странно… Когда-то я точно также, правда на такси, посреди ночи направлялась к дому на окраине, глотая слезы и разгрызенные ногти, ведь в ту ненавистную ночь пошли первые трещины – умер Уильям. Я отчетливо помню состояние Эрика, наши посиделки на крыльце, просмотр фотоальбомов и разговоры полушепотом, потому что не было сил говорить громко. Удивительно… Отныне все иначе.
Подъехав к знакомому двору, мысленно прошу вселенную помочь мне не угодить в ямки. И вот он – белый, потрепанный временем и проливными дождями забор с калиткой, деревянный домик с покосившимся флигелем и парень, который сидит на крыльце, подперев одну ногу, отпивает какую-то жидкость из бутылки.
Я, позволив себе отдышаться, неохотно вылезаю из маминой машины и тотчас начинаю дрожать от лютого холода, тридцать раз пожалев, что не надела пальто. К счастью, на заднем сиденье лежал клетчатый плед, который я додумалась на себя накинуть. Боюсь, мое сердце не выдержит