Нет, все должно закончиться по-другому.
– Никсон! – разбито зову я, переходя с шага на бег. – Пожалуйста, стой!
Райт не замедляет темпа, однако я почему-то уверена, что тот внимательно меня слушает. Еще немного, и парень дойдет до своего порше.
– Никсон… Да послушай же ты меня! – наконец-то догнав его, хватаю за кисть и с трудом разворачиваю к себе.
Его незаинтересованное выражение лица гасит во мне уверенность. Если он оттолкнет меня, я сломаюсь.
– Что? – пожимает плечами тот.
Я перевожу дыхание и облизываю мокрые от слез губы, настраиваясь на то, что хочу ему сказать, но это не просто. Душа вывернута наизнанку.
– Мы с тобой точно не примерная парочка, которую все боготворят и которой все завидуют. Да, мы слишком часто ссоримся, у нас бывают разногласия, но даже в разлуке я уверена в тебе и в твоих чувствах. Ты человек, которому удалось меня спасти, Никсон. Не сомневайся во мне. Не пытайся увидеть предательство там, где его нет…
– Ты издеваешься?! Я видел вас! Вы хотели поцеловаться! – закипает повторно Ник.
Я держусь твердо, не прячу глаз.
– Не «вы», а он. Я бы ни за что так с тобой не поступила, потому что… – осекаюсь, как будто дотронулась до раскаленного камня.
В груди заныло.
– Почему?
– Я люблю тебя, – говорю без сомнения я, и лицо парня проясняется. – Никсон… я люб…
Не успеваю закончить фразу, как ощущаю поцелуй с привкусом железа и соли, ибо смешались воедино кровь и слезы – мы.
Он крепко сжимает мои волосы на затылке, врывается в губы и не позволяет даже отдышаться, забирает все и сразу.
Грудь птицей, бьющейся в окно, взлетает, волнение и боль тотчас испарились, а им на смену пришло умиротворение.
Я обнимаю широкие плечи шатена, слышу, как бешено стучит его сердце, и без слов понимаю, что он тоже меня любит.
От нахлынувших эмоций мне захотелось снова заплакать, но теперь уже от счастья.
– Я тоже тебя люблю, – целует меня в лоб Никсон.
Неужели я слышу это? Мы наконец-то признались друг другу в своих истинных чувствах.
– Насколько? – немедленно войдя в роль, уточняю я.
Он обнимает меня одной рукой и ведет к своей машине. Все снова встало на свои места.
– Как до луны и обратно, – помогает мне сесть и пристегнуть ремень, оставляя считаные сантиметры между нашими зацелованными губами, Никсон.
Я лукаво улыбаюсь.
– Лжец.
Ник смеется, чмокает меня в щечку и садится за руль, отмахиваясь от моих вопросов по поводу его самочувствия.
Два года назад я говорила «люблю» не тому человеку. Сегодня я сказала это тебе…
Глава 21
Кисти рук немыслимо ноют: их стягивает тугая веревка, впитывающая алую кровь. Сначала я не поняла, откуда она взялась, но, когда по моим ладоням змейкой заструилась жидкость гранатового цвета, мне пришлось ахнуть.
Голова кружится. Мне кажется, ее не раз ударяли об острый край перевернутого стола в дальнем углу.
В груди ничего нет, как в пустыне, однако болит так, словно в ней дыру просверлили и насильно вырвали сердце.
Я плачу. Бесшумно, искусно скрываю эмоции, мускулами не двигая, проливаю соленые капли.
Только сейчас, отшвырнув внутреннее состояние подальше, изучаю помещение, в котором меня заперли. Не может быть, хочется завыть мне, но, оказывается, может. Я в подвале боулинг-клуба. В том самом, где когда-то давно меня мучил рыжий дьявол, где я и получила ожог, мозолящий мои глаза на протяжении двух зим.
Сжимаю до онемения челюсти и резко раскрываю рот, крича до полной глухоты, не жалея глотки, жертвуя оставшимися силами. Во всяком случае, оглушительным крик казался лишь мне одной, поскольку вопила я, как вышло, внутри.
Что за странное чувство? Мне рот заклеили страхом. Я даже думать не могу, не то что на помощь звать. Впрочем, к чему мне помощь? Помнится, Бен и Коди в тот день не протянули свои руки, хотя обоим было известно о моем положении и состоянии… Сейчас здесь никого нет, и, разумеется, спасти меня тоже некому.
Вдруг дверь напротив с душераздирающим скрипом, как в ужастиках, отворяется, и на меня падает ослепительно белый луч света. Что же это? Не ворота в рай? Тогда почему они такие старые, пыльные и жуткие?
Я прищуриваюсь, машинально отворачиваю голову в другую сторону и плачу пуще прежнего, впиваясь ногтями в ручки стула, ощущая, как стягивается веревка, раздавливая нежную плоть и выпуская свежие капли крови.
Дверь раскрывается шире, свет слепит вовсю, но длится это так же коротко, как последняя секунда перед полным заходом солнца за горизонт: вспыхнет луч, и тень ложится на землю.
Вскоре становится темно. Позволяю себе раскрыть мокрые от слез глаза и уловить краем уха шаги. Похоже, сердце подпрыгнуло от испуга, ибо тело мое осатанело, реагируя на приближающегося со всем недоброжелательством. Кое-как сдерживаю рвоту во рту, глотнув горькую жидкость, морщусь от омерзения.
Неужто это Кристиан? Он снова похитил меня, дабы шантажировать и угрожать, вновь разрушить жизнь? Боже, почему? Почему я? Не понимаю.
Но я жестко просчиталась.
Удивившись, сперва не верю своим глазам, однако, когда похититель садится передо мной на корточки и показывает свое лицо под освещением единственной лампочки, я сглатываю тяжелый ком в горле и выдыхаю нечто нечленораздельное.
Это был не Крис. На сей раз роль палача примерил Эрик, и, поверьте мне на слово, она ему не идет: он выглядит по-злодейски гадко с этими отстраненными глазами и каменным лицом.
Думается мне, передо мной сидит кто угодно – дьявол, призрак, незнакомец, – но только не Эрик Нансен.
Он долго скользит по мне скучающим взглядом, после чего достает из заднего кармана черных джинсов пачку «Мальборо» и, не торопясь поджигать, вертит соломинку между пальцами.
В тот момент в груди пурга началась, что-то липкое тронуло сердце.
– Как ты мог? – дрожа сухими губами, плачу я, безуспешно пытаясь вырваться из плена веревок.
Выхода нет.
Парень грустно пожимает плечами и приподнимается, поджигая сигарету, и пускает мне в глаза никотин, отчего глаза щиплет.
– Я уничтожу тебя, – говорит Эрик, сохраняя хладнокровие.
Я сконфуженно смотрю прямо на него и хмурюсь, не воспринимая угрозу за правду.
– Что?.. Что ты сказал?
– Я уничтожу тебя, – повторяет тот, но уже чужим голосом, и голос этот принадлежит Никсону.
Какого черта?.. Я поднимаю голову выше, внимательнее, напрягая зрение, всматриваюсь в черты напротив и внезапно открываю для себя, что передо мной стоит уже не норвежец, а Ник.
Он опускает свои большие грубые ладони на мои кисти и нарочно вдавливает их в ручки стула, веревками разрывая выпуклые от давления вены, брызгая моей кровью по сторонам.
Стон срывается с моих губ, в уголке которых вырисовывается черная вода.
Никсон не нарушает зрительного контакта, медленно и мучительно отнимая душу.
Картинка перед носом мутнеет, потом становится четче, застилается туманом и вновь выравнивается, однако лица продолжают трансформироваться: то ли Эрик смотрит на меня, то ли Никсон, то ли Крис…
Этот оборотень, кем бы он ни был, своего добивается – я теряю сознание, и лишь «я уничтожу тебя» никак не гаснет в сознании, продолжая преследовать меня даже после смерти.
С протяжным вздохом, ловя ртом воздух, я вскакиваю на кровати и глубоко дышу, схватившись за грудь, и пытаюсь успокоить мечущееся в агонии слабое сердце.
Мне приснился кошмар. Всего-то кошмар, но такой реалистичный, что слезы наяву льются из глаз, намочив наволочку подушки. Это уже слишком…
Я взъерошиваю волосы на голове и протираю ладонью потный лоб, позже поняв, что пижама почти вся влажная.
Переодев ее, я все еще думаю о своем странном сне. Что это могло бы значить, ведь сны всегда что-то значат?..
Подтягивая рукава ночной кофты, задерживаю неприязненный взгляд на своем изуродованном шрамами запястье и, громко фыркнув, возвращаюсь в постель, на сей раз надеясь на крепкий и здоровый сон.
Роуз, не перебивая, дослушивает мой пересказ и тяжело вздыхает, помешивая ложечкой свой зеленый чай.
Она одета официально, причесана и выглядит практически с иголочки, если бы не одно «но». Улыбка. Фальшивая, прибитая гвоздями жалкая улыбка, точнее ее подобие, которую вырвать с корнем хочется, потому что она настолько вымученная, что хочется выть.
Ро вроде и слушает меня, а вроде пребывает где-то за гранями этого мира, закрывается в себе и хмурит песочного цвета брови, зависая на секунду, вновь помешивает чай.
К ней подходит официант, что-то говорит о недостаче в баре, но Фишер кивает и обещает разобраться с этим попозже. Все мы отлично понимаем, что «позже» значит «отвали».
– Меня так оскорбило, что он подумал об измене! Я с Эриком… это чушь собачья! – ахнула я, вспоминая нашу с Ником перебранку во дворе.
– Измена – это ошибка, которую не прощают? – поднимает на меня встревоженные черные пуговки Ро.
Я хмыкаю, поджав губы, как бы говоря «ты еще спрашиваешь?».
– Конечно. Наверное, это единственное, чего я никогда не смогла бы забыть и простить. Как можно изменить человеку, которого любишь? Как можно целовать, касаться, дышать кем-то другим, когда на твоем сердце уже выбито имя? Это же гадко… Предать любовь, чувства… Нет, – нервно бурчу я, поправляя пряди волос у виска, – для меня это слишком тяжело. Я бы не пошла на такую подлость, и меня ранит тот факт, что Ник подумал, будто я согласна целоваться с Эриком! У него мозги вообще есть? Я же его люблю!
Роуз заторможенно кивает и совсем падает духом. Ее щеки бледнеют на глазах, превращая девушку в живого мертвеца.
Она делает большие глотки чая и морщится, откусив дольку лимона. Слишком кисло, аж глаз дергается.
– Прости, Рэй, мне нужно работать, – хватая планшет, избегает зрительного контакта блондинка. – Я очень рада за вас с Никсоном, рада, что вы признались друг другу в любви… Вы оба заслуживаете счастья.