– Роуз, – с нескрываемым волнением окликаю подругу, перехватив ее горячую ладонь, – в чем дело? Ты сегодня плохо выглядишь.
На бархатном личике расползается все та же вымученная улыбка. Это обнадеживает.
– Все в порядке. Я просто устала, – уверена, что она врет, убирая мою руку со своей, – поговорим попозже, окей? Мне нужно разобраться с барменом, у которого, видимо, ловкие пальчики и недостаток совести, – Фишер с укором косится в сторону бара и поправляет воротник белой рубашки, готовясь обрушить все скверное настроение на одного из работников.
Нехотя разжимаю пальцы и отпускаю замыкающуюся в себе девушку по делам, проводив недоверчивым взором.
Роуз с каждым днем все скрытнее и скрытнее, меня начинает это напрягать.
Информация, подаренная мне Эммой, оказалась ключом ко всем дверям, о которые билась мисс Винсент. Я сгорала от нетерпения показать ей накопленное, ворваться в ее кабинет и бросить фотографии и сведения прямо в лицо. Конечно, я так не поступила. Иногда стоит заковать себя в цепи терпения, чтобы результат упорной работы оправдал все ожидания.
Сидя в комнате безвылазно, игнорируя внешний мир, выпав из него, я днем и ночью печатала на ноутбуке предполагаемую сенсацию… Что-то добавляла, корректировала, удаляла целые абзацы, ругалась под нос и вновь печатала. Этот девятый круг ада не желал заканчиваться, мучая не только мое нутро, но и глаза. Пришлось купить в аптеке глазные капли, но и про них я скоропостижно забыла.
Проделываю дыру взглядом в экране ноутбука, полощу горло спрайтом и, не отрываясь от статьи, палочками запихиваю в рот морепродукты. Кто бы знал, что после японской кухни со мной произойдет следующее…
– Точно лучше? Рэйчел, я тебя в покое не оставлю, – нависает над диваном бабушка, вытирая мокрые руки платком в цветочек.
Мама сегодня гостит у Фила, и мне отнюдь неинтересно, чем они оба занимаются и почему мама не отвечает на сообщения. По этой причине пришлось взбудоражить Фрейю. Она примчалась сюда еще днем, бережно ухаживая за мной и придерживая волосы во время приступов тошноты.
Бабуля редко находилась рядом во время моих недугов, однако сегодня я ей благодарна за заботу и помощь.
– Меня отпустило, – лгу я, а сама слышу бульканье в животе, – я правда чувствую себя намного лучше. Поезжай домой, отдохни.
Фрейя секунду смотрит на меня с откровенным недоверием, кривит тонкие губы и вздыхает.
– Чтобы твоих морепродуктов я больше не видела! Ешь какую-то гадость, а потом приходится промывать желудок, – смешно ворчит она, накидывая на себя вязаный тонкий кардиган. Замирает. – Точно лучше?
– Бабушка! – завыла я от ее напора.
Кажется, она сдается.
– Ладно, но, если что, звони. А твоей маме я потом выскажу пару ласковых… – клянется женщина, закончив с поправлением головного убора.
В гостиной стало тихо, только тишина эта звенящая: я до сих пор слышу отголоски бабушкиного «Не забывай про шипучку».
Легкая улыбка застывает на моем болезненно-бледном лице, и она становится шире, когда приходит имейл от Ника.
Никсон: Как ты себя чувствуешь?
Не знаю, правильно ли я поступила, поделившись с ним новостью об отравлении, ведь у того и без меня хлопот хватает на работе, тем не менее пути назад нет. Шатен молчит, лишь морщинки на лбу обнажает, но я-то все вижу… Что-то не так с бизнесом его отца.
Я: Был бы ты здесь, стало бы намного легче.
Через минуту приходит его ответ. Черт, ему снова удалось заставить меня сиять.
Никсон: Намек понят.
Он правда приедет сюда? Сейчас?
Я судорожно оглядываю обстановку вокруг и ужасаюсь: кругом марли и тряпки, открытая аптечка на журнальном столе, пустой стакан из-под чая, а у дивана покорно ждет своего триумфа тазик, не говоря уже про тяжелый воздух, скопившийся в комнате.
Сморщившись от неприятного чувства в зобе, поднимаюсь на ватные ноги и, несмотря на непреодолимое желание вывернуть себя наизнанку, принимаюсь за уборку, распахнув окна, чтобы проветрить комнату.
Через десять минут все было чисто и аккуратно. Мама может мной гордиться.
Оставшееся время до прибытия Ника я посвящаю зубной пасте и нити, а потом, облегченно вздохнув, ложусь на диван и захожу в социальные сети. Листаю скучную ленту, где мелькают глупые видео, фотографии знаменитостей, политические статьи и вдруг задерживаю палец на экране. Хмурюсь.
Сорок пять минут назад Би опубликовала снимок своей руки, держащей бокал игристого вина, а напротив нее чей-то мужской силуэт, также с алкоголем, на руке которого видны хорошо знакомые мне дорогущие «ролексы». Подпись под фото состоит из одного эмодзи – сердца черного цвета.
Беатрис на свидании? С кем? Я увеличиваю публикацию, пытаясь разглядеть одежду человека рядом, но звонок в дверь меня останавливает.
Быстро обновив ленту и отключив телефон, ползу к входной двери и застаю за ней улыбающегося в тридцать два зуба шатена с мягкой игрушкой и бумажным пакетом.
– Доктора вызывали? – проходит он в дом и целует меня в щечку.
Я насмешливо смотрю на белого мишку в его руке и уже представляю кончиками пальцев, какой он мягкий на ощупь.
– Какой милый, – принимаю подарок, следуя к дивану.
– Да, я знаю, что выгляжу потрясно. А, ты про медведя. Ну, он тоже ничего, – пафосно зачесывает челку назад Никсон, садясь рядом со мной. – Как назовешь?
Хороший вопрос. Немного поразмышляв, я торжественно объявляю:
– Снежок. Потому что он весь беленький и мягкий, – прижимаю к груди улыбающегося медведя я.
Ник смеется.
– Логично, – потом притягивает к себе бумажный пакет и загадочно ухмыляется, – это еще не все. Смотри, что я купил.
Чего лукавить, ему удалось меня заинтриговать. Я любопытно вытягиваю шею вперед, но парень меня легонько отталкивает и резко вынимает из пакета бутылку шоколадного молока.
Былой энтузиазм вмиг рассеялся. Он издевается?
– Никсон, это молоко, – хмурюсь я. Может, это розыгрыш? – Мне запрещены молочные продукты.
– Я знаю, – сказал как отрезал тот, вводя меня в шоковое состояние.
Ну, Никсон Райт…
Он идет в сторону кухни, а я, не теряя возможности, швыряю в него подушку, слыша приглушенный за стенами хохот. Дьявол во плоти.
Следующие часы, несмотря на мои приступы тошноты, мы провели в блаженстве. Будто назло Ник включил комедию «Ты водишь!», от которой смеяться хотелось почти что каждую сцену, из-за чего к горлу постоянно подкатывал противный комок. Я умоляла парня не смешить меня, но тому хоть бы хны: специально на больное давит.
С грустной улыбкой смотрю на Райта снизу вверх и поглаживаю его подбородок. Моя голова на его мускулистых ногах, но мне мягко и безумно комфортно, точно суждено лежать именно рядом с ним.
Легкий смешок вынуждает Никсона удивленно посмотреть на меня.
– Ты, наверное, мечтал провести сегодняшний вечер с блюющей девушкой, – объясняю свое настроение я, и лоб парня разглаживается.
– Мне не привыкать. Помнишь? Ты обнималась с моим унитазом, – подстегивает кареглазый, отчего я шуточно хочу потянуть его за кончик носа, однако тот перехватывает и крепко сжимает кисть моей руки.
Опомниться мы не успеваем, поскольку через мгновение рукав моей домашней кофточки сползает вниз, оголяя тот самый изуродованный шрамами участок кожи.
По спине проносятся холодные бусинки пота; я быстро вырываю руку из чужой хватки и разом выпрямляюсь, отодвинув головокружение на второй план, потому как сейчас меня волнует хмурое лицо бойфренда, который точно не соображает, в чем дело.
Ник хлопает глазами и переводит на меня подозрительный взгляд.
Сердце истошно воет, прыгает под ребрами, пытается вырваться, но я, его надзиратель, не позволяю. Молюсь высшим силам, чтобы оторопевший парень ничего не успел заметить, хоть и понимаю, что катастрофы не избежать. Никсон успел увидеть многое…
– Рэйчел? – будто в бреду зовет тот, я не откликаюсь.
Тупо смотрю в пол и старательно желаю прикрыть рукавом свои шрамы, растянув и без того бесформенную кофту. Мне все мало. Поступаю по-детски, знаю, но этим действием я словно хочу навсегда скрыть ошибки своего прошлого. Так легче игнорировать боль.
– Рэйчел, что это такое? – уже с напором спрашивает Ник.
В горле першит. Приходится глубоко вдохнуть, чтобы не рассыпаться в пыль.
– Ты про что? – сдвигаю брови я, натянуто улыбаясь, а сама сжимаю ткань в ладони.
До дрожи.
– Не прикидывайся дурочкой, – не удалось обмануть Райта, – откуда они у тебя? Почему ты молчала?
Я вижу в его глазах ту эмоцию, от которой меня тошнит сильнее. Злость закипает, как куриный бульон на плите. Уголок рта дергается в яростном оскале.
– Не смей меня жалеть, – предупреждаю я со всей серьезностью, – не смей смотреть на меня как на больную.
– Я бы никогда…
– Ты уже, – перечеркиваю попытку Никсона оправдаться.
Подобно пару, к потолку поднимается неловкая тишина. Мы не осмеливаемся бросать друг на друга взгляды, сидим в молчании и деремся с собственными мыслями. Хотя я, по большей части, с чувствами.
Мне стыдно, одновременно грустно и ненавистно. Я подозревала, что рано или поздно Никсон узнает о моих изуродованных запястьях, но всегда хотелось верить в «поздно». Что он теперь обо мне думает? Я тряпка. Самая что ни на есть настоящая половая тряпка.
В глазах предательски щиплет, и о мою тыльную сторону ладони разбивается горячая слеза. Черт, только не это.
– Я думал, ты мне доверяешь, – раздосадованно хмыкает человек рядом.
В недопонимании оборачиваюсь, опухшими глазами бегая по его ровному профилю.
– Так и есть.
– Тогда почему я не знал об этом? – решается посмотреть на меня Ник. – Ты ведь не думала, что я тебя пошлю?
Вообще-то, до этого вопроса и мысли не было…
Поджав губы, качаю головой.
– Я люблю тебя. Мне важно знать о тебе все, даже если это что-то плохое. Как же иначе мне тебя защищать? – касается пальцами подбородка Никсон.