Я обняла себя одной рукой, боясь простудиться, и решила проверить сотовый. Как и ожидалось, Никсон больше не писал и не звонил. Он, вероятно, вычеркнул меня из своей жизни, занес в список предателей… В груди защемило в эту же секунду, а к глазам подступили слезы. Почему-то мне хочется думать, что всему виной ветер и плачу я не из-за Райта. Но себя обмануть не удастся. Внушить желаемую действительность – да, врать же – вздор.
Устав стоять на холоде, я поднимаю голову вверх, и в этот же момент – какое совпадение! – свет в кабинете мисс Винсент потухает. Значит, она уже спускается…
– Рэйчел, – окликнул меня женский голос.
Я автоматически перевожу взор на звук и замечаю в нескольких шагах от себя маленькую фигурку. Длинные темные волосы собраны в тугую косу на макушке, одета девушка неброско.
– Б-беатрис? – прищурилась я, всматриваясь в темноту.
Брюнетка хмыкает и выходит из тени; я не могу понять ее взгляд, но что-то в ней точно поменялось. Возможно, отношение? Конечно.
– Давно не виделись. Я хотела с тобой поговорить, – делает шаги навстречу подруга, пряча одну руку за спиной.
Я этому значения не придаю.
– О чем? – в мыслях: «Только не о Никсоне».
Школьница уже подошла достаточно близко, и мне удается хорошенько ее рассмотреть: холодное выражение подведенных черным карандашом глаз, сомкнутые губы и напряженный вид. Я невольно сгибаюсь от этого образа.
– Я хотела сказать, что ты сука, – и не успеваю я даже пикнуть, как Беатрис выливает на мою голову какую-то жидкость, отчего я раскрываю рот в бесшумном крике и вытягиваюсь струной.
Жидкость (по запаху я догадалась, что это молоко) стекает по волосам на лицо и плечи, капая на грудь и пачкая легкую куртку и кофту. Меня трясет. Это не описать словами, нужно прочувствовать то унижение, которым одарила меня Би. Я чувствую себя такой тряпкой, что хочется вырвать собственный хребет, потому как я что с ним, что без него – слабая букашка.
Шум падающих капель молока пробуждает ото сна.
Брюнетка ждет, пока бутылка опустошится, после чего бросает ее мне в живот и брезгливо скалится.
Похоже, она не закончила.
– Дрянь! – рявкает девушка, наблюдая за тем, как я вытираю руками свое лицо; запах молока забирается в ноздри и не дает дышать. – Ты просто… Не знаю даже, как назвать.
– Беатрис, – стискиваю челюсти, пытаясь унять дрожь в голосе, тем не менее договорить мне не позволяют.
– Ты водила нас всех за нос! Ты обманывала моего брата, сука! Я такое не прощаю.
– Все не так, – отчаянно вою я.
Надоело слушать оскорбления, надоело оправдываться, надоело! Когда правда раскроется, люди, втаптывающие меня в землю, будут вымаливать прощения. Это факт.
– Конечно. Не ты продала всю информацию о моем отце газете, не ты растоптала чувства Никсона… А еще наговаривала на Криса. Какая же ты змея, – Би резко замахивается рукой, чтобы влепить мне пощечину, однако ладонь застывает в воздухе.
Я, судорожно втянув воздух в рот, вопросительно оглядываюсь и замечаю рядом с собой рассерженную Барб, которая и остановила агрессию в мою сторону.
Беатрис злится, пытается освободить свою кисть из плена длинных пальцев Винсент, впивающихся в нежную кожу.
– А ну-ка, повтори, что ты сказала, – протягивает Барб, не моргая.
В моем воображении Би уже мертва, поскольку от этого взгляда начальницы даже айсберги тают.
– Вы еще кто? – фыркает Райт, наконец вызволив руку из плена.
– Дева Мария, – ехидничает женщина, – какая тебе разница, кто я такая? Важнее всего, что ты тут вытворяешь и какого черта я до сих пор не отрезала твой длинный язык. Если я еще хоть раз увижу тебя рядом с Рэйчел, пеняй на себя, милочка. Меня даже американская армия не остановит, если потребуется поставить тебя на место. Ты поняла меня?
Беатрис теряется от красноречия мисс Винсент и смотрит на меня, ища поддержки: мол, только мне кажется, что у этой женщины не все дома? Ха, это еще цветочки, Би. Ты понятия не имеешь, кто меня опекает…
– Вы не имеете права мне угрожать. Я могу заявить в полицию… – высокомерно заговорила брюнетка, и мне теперь ясно, что я никогда по-настоящему не знала эту девушку.
Ее истинное лицо открылось лишь сейчас.
– Валяй, – вставила слово я, – с таким же успехом в полицию могу заявить и я после сегодняшнего покушения.
– Точно, – подхватывает мою идею Барбара, громогласно хмыкая.
Райт видит, что проигрывает языковую перепалку, потому тушуется и хлопает ресницами, буравя глазами асфальт под ногами.
Мне становится ее жаль. Все-таки Би защищала брата, винить девушку глупо, однако и оправдать такое безобразное поведение невозможно.
Я шумно вздыхаю, одновременно принимая платок от мисс Винсент, и спрашиваю:
– Твой брат знает, где ты? – Не отвечает. – Понятно. Значит, нет. Беатрис, – устало зову, и девочка не с первого раза поднимает на меня взгляд, – просто знай: я твоего брата не предавала, и скоро вы это поймете.
– Ты лжешь.
– Будь по-твоему, – подыгрываю я. – Но заранее скажу, – время разбилось вдребезги, когда наши с брюнеткой глаза находят друг друга, – я тебя прощаю.
Ужин в китайском ресторане приходится отложить на следующий раз. Барб везет меня в дом мистера Бенсона и не уезжает, пока мой силуэт не прячется за входной дверью.
Сегодня был плохой день, завтра – еще хуже.
Глава 26
– Значит, вся эта шумиха – правда? – в который раз переспрашивает Ханна, подобрав ноги под себя.
Я с горечью кивнула.
Родители оказались правы: навестить Фрейзер – хорошая идея, потому как освежиться, сбросить бремя «крысы» мне в этот нелегкий период просто необходимо.
Мои глаза, не считая стен судебного заседания, рабочего места и дома, ничего не видели, поскольку лишний раз появляться на публике мне строго запрещено Филом. Папарацци окружают, не стесняясь. Пророческое слово Бенсона, увы, сбылось: меня правда караулили у дома, чтобы «задать всего-то парочку вопросов». В тот день я благодарила господа за то, что журналисты пропустили шоу, устроенное Би с молоком, иначе гадкие сплетни заполнили весь город.
А здесь как будто другой мир, без грязи и интриг, без вранья и боли – обычные студенческие будни.
Фрейзер, прознав о моем приезде, приготовила мне сюрприз и, завязав глаза атласным шарфиком, привела на позеленевший большой кампус, где обычно отдыхают студенты.
Пикник меня одновременно и обрадовал, и расстроил, навеяв сжимающие грудь воспоминания, когда Ник водил меня на такие посиделки. Я безумно скучаю по нему. Просто разойтись с человеком – больно, но разойтись, будучи уверенным, что один из вас предатель, – больней десятикратно. Мне любопытно все о нем. Как он поживает? В порядке ли он? Вспоминает ли он обо мне, как это делаю я постоянно, сохраняя в памяти его чудесный образ?
Как бы то ни было, не сомневаюсь, Ник все еще сильно злится и, скорее всего, ненавидит. Забавно выходит… Ненависть – первое возникшее между нами чувство: познакомились мы, пренебрегая друг другом, в ненависти признались раньше, чем в любви, и теперь же захлебываемся ею. Она спутник наших чувств, отбрасывающая тень. Возможно, вся наша история – это ошибка? Поначалу зародилась неприязнь, затем ненависть, потом произошел сбой, и мы прониклись любовью друг к другу. Шутка судьбы, не иначе.
– Я говорила тебе, что тяга к книгам до добра не доведет? – нравоучительным тоном хмыкнула Ханна, и я закатила глаза.
Смеется.
– Ты ничуть не изменилась, – заключаю я, выщипывая травинки из газона.
Мы сидим под цветущей вишней, потому вокруг царит божественный тонкий запах, уносящий далеко-далеко в Японию.
– Зато изменилась ты, – застает врасплох Ханна, мечтательно дергая уголок рта в улыбку, – ты стала уверенней и симпатичней. Вспомни себя полгода назад. Жалкая общипанная курочка.
– Эй, – смеясь, протягиваю я, – не преувеличивай. Все было не настолько плохо.
– Настолько, – упрямо стоит на своем подруга. Наступило молчание, но, в отличие от других, с Ханной молчать мне было комфортно. – Подожди минуточку, – вдруг просит брюнетка, потянувшись за рюкзаком.
Я пристально наблюдаю за ее движениями, параллельно пытаясь разгадать, что та удумала, а Фрейзер тем временем достает из кармашка что-то длинное (размером с указательный палец) и красное.
– Вот, – объявляет девушка, продемонстрировав мне свою излюбленную красную помаду. – Ты же помнишь, я без своей малютки никуда не хожу, потому что красный – это революция. Цвет бросается в глаза, привлекает внимание и уничтожает серость этого мира. Без этой помады – я не я. Она поддерживает мой имидж и подпитывает уверенность, но, глядя на тебя и на все то дерьмо, через которое ты проходишь, я понимаю… Она тебе нужнее.
Знаете это ощущение, когда после проливного дождя, под которым вы промокли насквозь и отморозили пальцы ног, забегаете под горячий душ, и эта приятная боль и пульсация по всему телу встречает вас… Так вот именно такие чувства я испытала сейчас. Всем в Роунд Стэйт отлично известно, что Ханна не расстается со своей красной помадой и единственное место, куда она ее с собой не берет, собственно говоря, женская душевая. Несмотря на это, Фрейзер легко расстается с любимой вещью ради меня, что чертовски, на мой взгляд, трогательно и мило.
– Ты серьезно? – не смея шелохнуться, уточняю я.
– Да. Возьми. Я давно уже хотела тебе сказать, что красный тебе идет больше, чем лиловый.
Приняв маленький по величине, но огромный по значению подарок, я тянусь к брюнетке и утопаю в объятиях с ароматом чайной розы. Она сменила духи? С чего бы это?
Ханна по-домашнему хлопает меня по спине и улыбается, позволив себе минутку нежности.
– Рэйчел, – бубнит подруга.
– М?..
– Сделай их всех. И еще, – она выпрямляется и глазами, где играют чертики, смотрит прямо в мои, – на судебное заседание пойди в моей помаде. Будь сексуальна и эффектна, как принцесса Монако.
– Боже, Ханна, ты себе не изменяешь, – смеюсь я, шутливо толкнув студентку.