Но мысль показалась мне хорошей. Мне до зуда под ногтями хочется утереть нос Эрику, показать всем своим видом, что сломать меня у него не получилось, более того, теперь моя очередь наносить удары. Он думает, что выиграл, но это заблуждение. Я знаю, как отомстить за все беды, которые он принес.
Конец наступит уже завтра в полдень. Обратный отсчет на раз, два… три.
Мы выходим на улицу в сопровождении полиции и охраны, но не успеваем привыкнуть к солнечному свету, как на нас накидывается толпа репортеров с однотипными вопросами, подсовывая микрофоны, которые хочется запихнуть им в одно место.
Мистер Бенсон крепко держит меня под локоть и притягивает к себе, чтобы заслонить от журналистов.
Клик. Клик. Затвор камеры ковыряется в памяти, мучает, напоминая о шпионе и низком поступке Эрика. Я пропустила через себя заряды тока и встрепенулась.
Мы поспешно спускаемся по ступенькам прямо к ожидающей у машины мисс Винсент; женщина с нетерпением и волнением топает каблуком, после чего, заметив суматоху, открывает для нас дверь, а сама садится за руль.
Репортеры отстают, однако череду вопросов по типу «это правда, что вас отстранили от должности?», «вы и раньше подделывали информацию?», «значит ли это, что выпущенная статья о компании, прикрытой год тому назад, очередная ложь?» было все еще слышно.
Фил просил меня держаться ровно и непринужденно, особенно не реагировать на провокационные вопросы, но говорить легко – сделать трудно. Пришлось запустить ногти под кожу, чтобы отвлечься от какофонии вокруг.
До машины оставалось пару ступеней. Неожиданно стадо журналистов освободило нас от своих надоедливых вопросов и рвануло назад: из белого величественного здания выходят люди в деловых костюмах и, высокомерно глядя на происходящее, быстро удаляются.
Я не сдержала едкой ухмылки, а на кончике языка так и висел язвительный комментарий, однако Фил подтолкнул меня вперед, и я оставила свои планы на будущее.
На Эрике солнцезащитные очки и костюм с галстуком. Он уверенной походкой, будто просидел полтора часа не в зале суда, а в «Старбаксе», направляется к рабочему минивэну и что-то расслабленно говорит на ушко своему адвокату. Кристиан рядом с ним, похоже, чувствует тяжелый взгляд со стороны и находит мои глаза. Он не успевает среагировать, так как их команду оккупировали те самые назойливые репортеры, словно мухи.
К моему сожалению или же, наоборот, везению, Никсон в суд не явился. Их сторону представлял личный адвокат мистера Райта, который, отмечу на всякий случай, обмолвился парочкой фраз, держался трезво и рассудительно, не бросаясь лишними словами. Впрочем, что ему говорить? Сторона Ника – жертва, им свойственно защищаться и прикладывать все усилия во имя торжества справедливости. А справедливость наступит в том случае, по мнению семейства Райт, когда мы с мистером Бенсоном получим строгое наказание.
– Рэйчел, – лениво снимает с носа очки Эрик, я нехотя откликаюсь на зов, – ты меня удивила. Не думал, что ты так предусмотрительна.
Лишь присутствующие в зале суда понимали, о чем он говорит. Дело в видеозаписи, которую я сделала во время погони за шпионом. Это первое доказательство в мою защиту, второе – тот самый заполненный информацией о статье титульный лист, где Эрик опростоволосился, оставив свою «изюминку». Предъявив судье этот помятый лист и, грубо выражаясь, сворованную не без помощи третьих лиц документацию, где так же четко видна буква i с завитушкой, я закрепила второе доказательство в свою защиту.
Мистер Бенсон шепотом просит меня сесть в машину и не переговариваться с Нансеном, потому что вокруг полно камер и любое неосторожное слово может стать причиной развала всего дела. Как говорится, свое оружие против себя же.
Я изо всех сил сжимаю ручку двери и в то же время успеваю невидимыми лазерами снести голову мерзавцу. Кто бы знал, как меня от него выворачивает… Как я могла любить его? Как могла доверять? Право, с Эриком я была знакома месяц с лишним и уже полностью открылась, далась в руки, но это же ничтожный отрезок времени. Я не успела разглядеть в нем зло, а когда он только начал демонстрировать свое альтер эго, мы расстались.
Смешно выходит… Нансен постоянно твердил о том, что своим уходом он пытался уберечь меня, а я отказывалась слушать, тем не менее теперь я его понимаю. Он дьявол.
– Что сказать, – вздохнула я театрально, – мы оба полны сюрпризов.
– Ты это дело не выиграешь. Мало улик, – фыркает норвежец, намереваясь оставить последнее слово за собой.
Ага, сейчас. Я не собираюсь уступать ему даже в такой малости, как уйти красиво.
– Пусть улик у меня ничтожное количество, но их вес сыграет свое. Увидимся на этом же месте через две недели, Эрик. И ты увидишь, что правда восторжествует, как и всегда, – после этого я ловко открываю дверь машины и под нарастающий ропот журналистов прыгаю на заднее сиденье, оставив толпу и Нансена глотать пыль от колес.
Моя взяла. Впредь так будет всегда.
– Рэйчел, я же просил не контактировать с ним. Нам нужно быть предельно осторожными с высказываниями. То, что дело качнулось в нашу сторону, еще ничего не значит, – отцовским тоном запричитал редактор.
– Простите, Фил, – глубоко вздохнула я, вытирая платком красную помаду с губ (просьба Ханны выполнена), – его напыщенное лицо меня взбесило.
– Заедем в какой-нибудь ресторан? Я хочу знать все подробности, – отчего-то кисло попросила Барбара.
Да и водит она неопрятно.
Бенсон согласился, попутно набирая текстовое сообщение маме с новостью, что «все хорошо, мы уже вышли».
Я придвинулась к окну, за которым жизнь текла своим чередом, и уперлась макушкой в стекло, позволяя качке убаюкивать меня. Полтора часа привиделись мне целым столетием в адских муках: я не могла спокойно сидеть, адреналин в крови бушевал, а учащенное сердцебиение его лишь добавляло в организм. Царапая свою ладонь, мне приходилось вертеть головой туда-сюда, слушая речи адвокатов и сторон. Порой нить разговора ускользала от меня, но я мигом приходила в сознание и мысленно делала пометки в уме. Когда настал мой час выступать, коленки дрожали так, словно их жалили бразильские дикие пчелы. Я была не в силах нормально стоять, не то что ходить… Черт. Наверное, выглядело это убого – на радость Кристиану и Эрику. Размышлять об этом теперь, когда кошмар закончился, бессмысленно. Только себя лишний раз мучаю.
Картинки перед глазами меж тем тускнеют и размазываются, будто написаны маслом, а голоса сидящих спереди людей доносятся отдаленно. Я очень устала за эти дни, поэтому вырубиться в машине Барб, считайте, самое нормальное, что могло со мной произойти.
Мама решила переехать к Филу, и это, в связи с последними неприятными событиями, разумное решение. Так думали все, кроме меня. Не потому, что мне не нравится дом отчима (на самом деле он нереально большой и красивый), а потому, что я люблю свою комнату. Каждая трещинка на потолке пропитана воспоминаниями: от сумбурного детства до подростковых драматических дней. Я люблю диван и мамины наставления не рассыпать на ковер сырные шарики или попкорн. Мне дорого все. Расставаться с домом – все равно что оторвать от себя частичку души: потом внутри будет пусто. Чем заполнить сквозную дыру? Понятия не имею.
Уже достаточно поздно: закат прошел, наступили сумерки. Небо желто-синего оттенка, кучево-дождевые облака – серые, под ними летают птицы. Они близко к земле – значит, погода испортится. Жалко. Жители Митсент-Сити уже привыкли к солнечным дням; кто-то даже к полудню загорает на крыше пентхауса… Но сейчас не об этом.
Сейчас Рэйчел Милс потихоньку выносит из дома оставшиеся коробки с личными вещами и загружает в багажник одолженного у Фила джипа. По секрету скажу: мама и Бенсон намекнули, что думают подарить на мой двадцатый день рождения новенькую тачку. Это, гм, большой подарок, и я с нетерпением жду августа. Может, хотя бы к тому времени все наладится?..
Я скрепляю тросом коробки между собой, чтобы ни одна из них случайно не вывалилась по дороге, и шумно захлопываю багажник, вытирая пыльные руки. Осталось отключить электричество по всему дому, запереть дверь и свалить отсюда к чертовой матери…
– Переезжаешь? – слышу за спиной вопрос и, замерев от собственных эмоций, сглатываю горький комок.
У меня появилась привычка делать все на раз-два-три, поэтому, сжимая вмиг вспотевшие ладони, я поворачиваюсь к неожиданному гостю и глупо улыбаюсь, не веря собственным глазам. Может, я сплю? До сих пор сижу в машине мисс Винсент и предаюсь мечтаниям?
– Никсон… Ты пришел, – шепотом, словно в бреду, произношу я и делаю неуверенный шаг вперед, тут же остановившись.
Боюсь спугнуть его, словно крохотного зверька. Он здесь, рядом, – но далеко. Он смотрит, но как будто сквозь. И только одно не поддается переменам – его прекрасный стан. Никсон весь прекрасен. Его непослушные шелковые волосы уложены вверх; парень одет в белую футболку, джинсовую куртку и темные брюки. Щетина моментами блестит на свету фонарей. Я улыбнулась, вспомнив, как кололась о щетину, пытаясь его поцеловать.
Ник высовывает руки из карманов джинсов и, переводя дыхание, идет в мою сторону. От каждого его шага мои нервы натягиваются в тоненькую струнку: вот-вот оборвутся. Я уже слышу аромат его парфюма и шампуня – снова что-то цитрусовое.
Мне хочется смеяться и плакать от счастья, ведь он пришел. Значит, пока не забыл меня, значит, до сих пор любит. Ах, сколько же всего хочется узнать, спросить… Но вряд ли ответы совпадут с моими надеждами, потому лучше подождать действий с его стороны.
– Я пришел, – облизывает нижнюю губу Никсон, – чтобы поговорить с тобой. Ты ведь так старательно меня все это время избегала.
Голова машинально опускается, как бы подтверждая слова шатена. Он даже представления не имеет, что я пережила в разлуке, как себя ненавидела и пыталась наказать.
– Посмотри мне в глаза, – ледяным голосом требует остановившийся в шаге от меня Райт; не подчиняюсь, и тот хмыкает: – Ну конечно… Не можешь. Стыдно?