– Все, Нора, допивай свой мартини, и давай займемся расследованием, – сказал Дэниэл, лучась заразительным весельем.
Он открыл дверь, звякнул колокольчик, и мы шагнули внутрь.
Узенькое пространство магазина представляло собой кошмар клаустрофоба. Массивные полки с дисками тянулись от кассы до двери с надписью «Только для персонала» в глубине зала. Каждый дюйм стены занимали альбомы, прикрепленные к стеллажам, и винтажные конверты из плотной бумаги – оперы и концерты минувших десятилетий на каких угодно языках. А меж двух внешних стен красовались музыкальные инструменты, подвешенные на рыболовной леске к потолку: скрипки со смычками, кларнеты и флейты. Сцена чем-то напоминала Большой зал в Хогвартсе.
– Ух ты, – сказал Дэниэл, оглядываясь по сторонам под звуки струнного квартета Моцарта, вырывавшиеся из вибрирующих магазинных динамиков, – а мы здесь, похоже, единственные покупатели.
И ни одного продавца. Мы действительно стояли одни.
– Может, кто-то есть в глубине? Давай-ка поищем.
Мы с Дэниэлом прошли по проходу, вглядываясь в секции записей. Когда я увидела оперный отдел, он стал просматривать конверты. Большинство из них казались старыми и потертыми. В глаза бросались фрагменты слов, начертанных винтажными шрифтами: оперные арии и сцены, «Декка», Мария Каллас, Паваротти, Метрополитен-оркестр, «Тоска», «Травиата», «Энтони и Клеопатра». Ощущение было такое, будто читаешь книгу на иностранном языке.
– Смотри, – прошептал Дэниэл, поднимая огромную упаковку пластинок, украшенную серебристыми готическими буквами «Der Ring Des Nibelungen»[9].
– Это что, опера? О боже. Пятнадцать часов? С ума сойти. Я бы, наверное, уже на первом уснула.
Мне попалась пластинка с ариями из «Аиды» Верди. На обложке красовалась фотография декорации в виде огромного египетского храма, на фоне которого пара исполнителей казались муравьями.
– Римский оперный театр. Никогда бы не подумала, что декорации могут быть такими искусными, – сказала я и развернула вклейку, чтобы посмотреть на этот египетский храм изнутри.
– Бродвей, похоже, сошел с ума, – произнес Дэниэл и подошел ближе, чтобы тоже поглядеть на фотографию. – Значит, Рэймонд Дарке, по-твоему, слушает именно это?
В этот момент из глубины магазина появился единственный продавец – бледный, долговязый парень чуть за двадцать, если не меньше. На одной стороне головы он свои белокурые волосы сбрил, на другой они лезли ему в глаза. Когда он потянулся поправить на верхней полке сборники нот, из-под рукавов рубашки выглянули запястья, татуированные опять же нотами. Затем он направился к кассе в передней части магазина и остановился, только когда нас углядел.
– Что-то хотели купить, ребята? – спросил он, отбрасывая с глаз волосы.
Дэниэл закрыл альбом с «Аидой», сунул его подмышку и подошел к продавцу.
– Привет, приятель, как жизнь? – как можно небрежнее бросил он. – Мы тут ищем одного человека, который вполне может оказаться вашим постоянным покупателем. Не поможешь нам?
– Э-э-э… – Продавец посмотрел на Дэниэла, затем на меня, потом обратно на него: – Может, и помогу.
– Он белый мужик, не так давно переваливший за пятьдесят. Примерно вот такого роста, – начал Дэниэл, показывая рукой, – судя по виду, обожает вино, у него красноватый нос и брюшко. Носит синюю бейсболку. И без конца хмурится.
Продавец пожал плечами:
– Если честно, то под это описание можно подогнать половину наших покупателей.
– У него полно денег. То и дело раскошеливается по-крупному на новые экспонаты своей коллекции. Редкие грампластинки и все такое прочее.
– У нас действительно парочка таких есть. Именно благодаря им, по большому счету, мы и держимся на плаву.
Дэниэл выхватил телефон, немного потыкал в него пальцами и перевернул экраном вперед, чтобы показать парню снимок. Он ощетинился пикселями и был немного размыт, но я все равно его узнала: на нем красовался таинственный незнакомец из отельного лифта. Дэниэл сделал на работе фотку с записи камеры видеонаблюдения мистера Кеннета.
У продавца тут же загорелись глаза:
– Это же мистер Воддл. Билл Воддл.
Воддл? Еще одно вымышленное имя? Я обменялась с Дэниэлом взглядами и спросила:
– Ты можешь нам что-нибудь о нем рассказать?
– Ну… Мы заказываем для него много импорта.
– Типа вот этого? – спросил Дэниэл, показывая ему альбом с «Аидой».
Продавец кивнул:
– Ну да, он без ума от Верди. Но именно эта пластинка не представляется такой уж редкостью, чтобы его заинтересовать. Он обожает то, чего днем с огнем не сыщешь. Уже год гоняется за редкой записью «Микадо», но она была выпущена тиражом лишь в десять экземпляров. И поэтому конечно же стоит огромных денег.
– А сюда он часто заглядывает? – спросила я.
– Думаю, пару раз в месяц, – ответил продавец, – иногда просто что-нибудь присмотреть, иногда забрать индивидуальный заказ.
– А адреса его в вашей базе данных, случайно, нет? – задал Дэниэл прямо в лоб вопрос.
Я тут же занервничала, потому как совсем не ожидала, что он об этом спросит. Такой ход отнюдь не входил в план, который мы вчера вечером обсудили в ресторанчике. Пока нам хотелось лишь прощупать Рэймонда Дарке. Что он любит. Куда ходит. Кто он вообще такой.
Мы знали, где его найти, по крайней мере, в теории. И если бы захотели его повидать, то нам следовало всего лишь дождаться, когда он во вторник опять появится в отеле.
Клерк издал какой-то неопределенный звук.
– Подобные сведения носят конфиденциальный характер. Так что прошу прощения. Не знаю, есть ли они в нашей базе данных, но даже если есть и я вам их сообщу, меня попросту уволят. А зачем вам его адрес?
– Честно? – сказал Дэниэл. – Мы просто хотим помочь одному другу.
В самом деле?
– Твой покупатель у него кое-что взял, а тот вдруг воспылал желанием вернуть свою вещицу обратно, – продолжал Дэниэл. – Вероятно, посчитав, что совершил ошибку. А этот мужик, не исключено, даже не помнит, что ее взял. Так или иначе, но твой Воддл редкий козел, и я буду на седьмом небе от счастья, если больше никогда его не увижу. Мне просто хочется оказать кое-кому услугу.
Какая путаная, идиотская история. Парень ни в жизнь на нее не поведется.
Дело лишь в том, что он на нее все же повелся.
Продавец засмеялся, расслабился и опустил плечи. Затем прислонился к прилавку бедром и сложил на груди руки:
– Как же я рад это от тебя услышать. По прихоти этого типа мне приходится носиться туда-сюда по магазину, как курице с отрубленной головой, доставая то один альбом, то другой. А он, поглядев, попросту складывает их на полу. Ему ну никак не угодишь. Его послушать, так то у нас никогда не бывает того, что ему нужно, то мы слишком поздно открываемся. И виноват во всем этом почему-то всегда я. К тому же в магазин он заявляется с двумя лающими бульдогами, которые здесь хозяйничают и брызгают повсюду слюной. Не клиент, а кошмар какой-то.
– Именно таким, приятель, – дружелюбно произнес Дэниэл, – я его себе и представлял. К тому же мне тоже приходится работать с клиентами, поэтому твои проблемы мне известны не понаслышке. Хуже жалкой личности никого не сыскать. А этот мужик точно своей жизнью недоволен. Впрочем, ты и сам это видишь.
– Это точно.
– Так ты можешь нам как-то помочь? – спросил Дэниэл.
– Адреса я вам дать не могу, – ответил продавец, – но зато могу сообщить кое-что другое: он постоянно хвастается, что вот уже тридцать лет встает до восхода солнца. И если вам так хочется с ним поговорить, то каждое утро на рассвете он выгуливает своих слюнявых псов в Керри-Парке, район Квин-Энн.
Когда Дэниэл тайком бросил на меня триумфальный взгляд, притаившаяся внутри меня Нэнси Дрю совершила кульбит.
Вполне возможно, что идея объединить усилия в итоге была не так уж и плоха.
11
«Если у тебя плохая интуиция, то толку с тебя как с детектива немного».
Когда ты ведешь расследование и тебе на колени вдруг падают ценные сведения, то их уже нельзя игнорировать. Поэтому мы конечно же не обошли их вниманием, когда придумали план на следующий день после работы отправиться в Керри-Парк. Это можно было бы сделать первым же утром после посещения нами музыкального магазинчика, но Дэниэл предложил мне заранее предупредить дедушку, что я задержусь.
– Постарайся убедить его, что мне можно верить, а еще лучше вообще изобрази святым, – сказал он. – Я не хочу, чтобы он меня возненавидел.
Узнав, что Дэниэл переживает по поводу того, что о нем подумает какой-то старик, дедушка, вероятно, отнесся бы к нему благосклонно, но я ему ничего такого не сказала. Зато сказала тете Моне, когда зашла к ней на следующий день по дороге на работу. Она живет в крохотном старом кинотеатре в центре нашего города, который у нас совсем небольшой. Ее бабушка с дедушкой построили его в 30-х годах прошлого века, когда только переехали из Пуэрто-Рико. Впоследствии он стал первым на всем острове, где демонстрировалось звуковое кино. Тяга к зрелищам у семьи Ривера, по всей видимости, была в крови, потому что позже, когда мы уже жили над ресторанчиком, ее родители основали здесь кинотеатр под открытым небом.
Так или иначе, когда на острове появились кинозалы покрупнее, их детище стало специализироваться на артхаусе – в 1990-х годах, перед окончательным закрытием, там демонстрировались авторские картины. После маминой смерти тетя Мона переделала его в свою студию, а потом в итоге обустроила свой дом. На нем наверху до сих пор сохранилась вывеска с названием «РИВЕРА», и порой я помогала ей менять пластиковые буквы, когда ей хотелось сообщить о галерейных показах своих работ… или выкладывать из них неприличные ругательства, адресованные муниципальным властям, когда она приходила в ярость из-за рытвин на дорогах или строительства моста, нравившегося далеко не всем.