Обзором классическим.
Да, с пляжа, служившего задним двором нашему дому на острове Бейнбридж, я могла видеть городские огни Сиэтла, но это был абрис города, который принято изображать на фотографиях и открытках. Из черной чаши рвались вверх зубчатые крыши небоскребов. Вдали за ними намеком маячили Олимпийские горы. А посередине всего этого – культовая смотровая башня Спейс-Нидл, то есть «Космическая Игла», увенчанная летающей тарелкой и давно ставшая символом Сиэтла.
– Ты только посмотри, – произнес Дэниэл, даже не пытаясь скрыть в голосе благоговейный трепет, – ну не чудо ли, а? Охренеть!
– Действительно чудо, – прошептала я.
Ночью с этой точки центр города казался окутанным рождественскими гирляндами – белое и розовое золото, искрящееся и сияющее на фоне темной воды залива.
Он обернулся и оглядел парк. На его дальнем конце профессиональный фотограф устанавливал на штатив камеру, готовясь снять очертания небоскребов на фоне утренней зари. По дорожке неспешно прогуливалась какая-то парочка.
– Думаю, нам не составит труда срисовать толстопузого кретина с двумя бульдогами, – сказал Дэниэл и соскользнул на сделанную из маленьких дощечек скамью, вмурованную в стену. – Эх, и почему я не прихватил кофе.
– Кофе? – переспросила я, плюхнулась рядом и уставилась на его пританцовывавшую ногу.
Он тихонько свистнул и жестом показал мне сесть с другой стороны. Я не сразу сообразила, что он просто хотел усадить меня так, чтобы лучше слышать. Когда мы поменялись местами, я сказала:
– Мне казалось, ты уже и без того под завязку налился кофеином.
– На данный момент бесспорно. А если нам придется торчать здесь несколько часов?
– Но ведь рассвет уже не за горами. Если он конечно же появится в тот час, который нам назвал парень из музыкального магазина.
– Это точно.
Дэниэл уперся локтем в стену и вытянул шею, желая оглядеть город. Затем сказал:
– Нужно как-то скоротать время.
Я посмотрела на него.
Он поднял на меня глаза и сказал:
– Не так…
– У меня и в мыслях ничего такого не было, – возразила я, и мой пульс чуть рванулся вперед.
– Это хорошо, потому как большинство детективов, осуществляя наблюдение, этим не занимаются. Разве что Ник и Нора.
– Ну, они, пожалуй, исключение, – с нервным смешком ответила я.
– Я больше имел в виду поиграть.
– Во что именно?
– Как насчет того, чтобы попрактиковаться в «Правду или ложь»? – спросил он, и уголки его рта поползли вверх.
12
«Я жажду истины. А сам лгу».
Я подняла бровь, глянула на Дэниэла и сказала:
– Может, ты имеешь в виду действие? Есть такая игра – «Правда или действие».
Когда мы еще жили с мамой и тетей Моной над ресторанчиком и я ходила в обычную школу, мы с ребятами часто играли в нее на переменке. И почти всегда кому-нибудь приходилось взбираться на ветви непомерно разросшегося дерева, нависавшие над забором.
– Не-а. Моя игра называется «Правда или ложь», – гнул свое он. – Правила таковы. У каждого из нас есть три хода. Когда ходить выпадает очередь тебе, ты задаешь мне вопрос. Что-то такое, что тебе хочется обо мне узнать. А я могу либо сказать правду… либо солгать. Потом ты решаешь, что лучше – поверить мне или поставить мой ответ под сомнение. Например, я могу спросить, какая у тебя сейчас любимая песня.
– Понятно.
– И какая у тебя сейчас любимая песня?
– Прямо сейчас?
– Да, Берди, прямо сейчас.
– У меня такой нет.
– Любимые песни есть у всех. У меня, например, это «Under Pressure» в исполнении Дэвида Боуи и Фредди Меркьюри. Как думаешь, это действительно так или я тебе вру?
– Думаю, не врешь.
– Правильно. Засчитываю тебе очко. Вот так мы и будем в нее играть.
– Я что-то не догоняю. И кого тогда считать победителем?
– А победителем здесь, Берди, будет знание, – с широкой улыбкой сказал он. – Просто задай мне вопрос. Что-нибудь такое, что тебе действительно хочется обо мне знать. Мой ответ может быть как правдой, так и чистой воды вымыслом. Никаких компромиссов, не отвечать на вопросы нельзя. Когда я отвечаю, ты решаешь, ложь это или нет.
– Что-то типа перекрестного допроса?
– В самую точку. Вообще-то эту игру следовало назвать «Допроси меня». Для таких леди-детективов, как ты, это звучит куда привлекательнее.
– Постой-ка. Ты что же, изобрел эту игру прямо сейчас?
– Это твой первый вопрос? У тебя всего три, так что не трать их впустую.
Я засмеялась. Он тоже.
Отлично. Думаю, у нас все получится.
Я попыталась придумать хороший вопрос, время от времени поглядывая на парк, пока мне кое-что действительно не пришло в голову.
– Ладно, один у меня есть. Готов?
– Давай.
– Как ты потерял слух? Это мой первый вопрос.
– Ха, – сказал он и небрежно откинулся назад, – по правде говоря, это забавная история. Видишь ли, моя мать, ее зовут Черри, работала помощницей у иллюзиониста. Ты знаешь, это такие красотки, которые залезают на сцене в ящик и позволяют себя распиливать на мелкие кусочки.
Я прищурилась и посмотрела на него. Неужели он уже взялся кормить меня баснями?
– В 1990-х годах она каждые выходные выступала с известным в Сиэтле магом, звездой местного масштаба. Они начинали с клубов и только потом добились некоторой известности. Потом мама познакомилась с моим отцом, забеременела, и поскольку никто не желал видеть, как беременную ассистентку запихивают в ящик и начинают протыкать шпагами, эту деятельность ей пришлось прекратить. А отец, как тебе уже известно, был бездушным отбросом человеческой плоти и считал, что она помешает его карьере. Да и как он мог сообщить своей белой семье, так трепетно следящей за чистотой крови, что обрюхатил юную азиатку? В итоге он ее бросил, она в своей магической профессии взяла паузу, а потом ее сценический партнер, тот самый иллюзионист, погиб в какой-то непонятной авиакатастрофе, и о сцене ей и вовсе пришлось позабыть.
– Интересно, – с опаской произнесла я, не уверенная, что он говорит правду, – но я не понимаю, какое отношение это имеет к заданному вопросу.
Он поднял вверх указательный палец и сказал:
– Сейчас поймешь. Мама хоть и распрощалась с магическим ремеслом, но сценические реквизиты сохранила. А когда я стал проявлять интерес к исполнению трюков, дедушка стал меня в этом поощрять. Мамин отец. Я зову его Джиджи. Сам того не замечая, я старался произвести на всех впечатление… Ты когда-нибудь слышала о придуманной Гудини «Китайской камере для пыток водой»?
– Э-э-э… Ты имеешь в виду тот фокус с исчезновением?
– Совершенно верно. Иллюзиониста заковывали в цепи и опускали в аквариум с водой, после чего опускался занавес, и он благополучно исчезал. И вот как-то летом, на каникулах, перед тем как идти в последний класс, я наполнил на заднем дворе чан с водой. Мне помогали другие ребята. И все было бы хорошо – я знал, как оттуда выбраться, – если бы не заел хитроумный замок, запиравший крышку бака. Я запаниковал и случайно ударился головой о стекло. Один мой друг схватил топор и вскрыл бак, не дав мне утонуть… но при этом я пробил барабанную перепонку. У меня началось опасное воспаление. После этого я и перестал слышать левым ухом. Еще как результат – мне запрещают заниматься трюками и фокусами с исчезновением. Чтобы, типа, больше никогда. Для этого конечно же есть и другие причины, но…
В какой-то момент мне показалось, что он хотел сказать что-то еще, но тут же передумал:
– Ладно, проехали. Давай решай.
Я вгляделась в его лицо, пытаясь понять, верить ему или нет. История казалась странной и нелепой, но ведь он сам раньше говорил, что ему не стоит показывать на рынке Пайк Плейс никакие фокусы.
– Какие еще другие причины?
Он покачал головой:
– Никакие. Все в прошлом. Разве что это будет твой второй вопрос.
Неужели он хотел, чтобы я его об этом спросила? Непонятно. Детектив в моей душе жаждал все выведать, но между нами повисло неловкое напряжение, будто я ступила на частную территорию, презрев огромное предупреждение «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».
– Ну и что ты по этому поводу думаешь? – после нескольких секунд молчания спросил он.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что я тебе только что рассказал. Ты спросила, я ответил, – сказал он, ткнув пальцем сначала в себя, затем в меня. – Теперь тебе надо решить, правда это или нет.
Так. Хорошо. Возможно, все это напряжение я сама же и придумала. Теперь лучше всего снять с себя шляпу детектива и сосредоточиться на том, что он сказал, а не на том, что обошел молчанием. Прокрутив еще раз в голове всю историю, я решила положиться на интуицию.
– Думаю, я тебе верю.
Он с довольным видом кивнул:
– Правильно, я не солгал. Ты заработала очко. Теперь моя очередь. Как умерла твоя мама?
Серьезного вопроса с его стороны я не ожидала. Поэтому мне понадобилось какое-то время понять, хочу я говорить ему правду или нет.
– У нее было слабое сердце.
– Погоди, так не пойдет, – сказал Дэниэл. – Ты хочешь сказать, с ней случился сердечный приступ?
– Это твой второй вопрос? – спросила я, сложив на груди руки.
Теперь наша игра определенно начинала мне нравиться.
– Хм… Ты сказала, что мама умерла, когда тебе было десять. А еще раньше говорила, что она забеременела в твоем нынешнем возрасте. Значит, она умерла… в двадцать восемь лет?
Я кивнула, ожидая, что внутри все сожмется в тугой комок, как бывало каждый раз, когда мне приходилось долго говорить о ее смерти, однако… ничего такого не случилось. Самым странным образом мне, казалось, даже хотелось с ним об этом говорить.
– Да, – ответила я, – ей действительно было двадцать восемь.
Он издал неопределенный звук и тяжело вздохнул:
– Ладно, думаю, ты сказала… правду.