– Никаких рук.
– Да, главным образом рук, – заверил меня он, – а для гарантии в этот раз не станем снимать трусы.
– О господи, – пробормотала я.
Он сильнее прижал мою руку к своей груди:
– Берди?
– А?
– Значит, завтра в семь?
Не успела я ничего ответить, как в дверь трижды быстро постучали. Мы отпрыгнули друг от дружки, и тут же загудел замок. В дверь просунулась голова Бет.
– Сюда с двумя постояльцами идет менеджер. Давайте отсюда, быстрее, быстрее!
Сердце заколотилось как бешеное, я рванула к двери, но тут же остановилась – Дэниэл рукой преградил мне путь:
– Я не слышал ответа.
– Ты серьезно? – нетерпеливо воскликнула я в сильнейшем приступе паники. – Дай мне пройти!
– Берди, прошу тебя. Умоляю выбраться завтра со мной в город. Ну пожалуйста, пожалуйста.
– Ну хорошо, как скажешь, я пойду!
Он решительно кивнул:
– И не пожалеешь. А теперь вперед.
Он придержал передо мной дверь и неожиданно вытолкал в коридор. Чтобы не нарваться на мастер-ключ Бет, я нырнула вниз, споткнулась и чуть было не зарылась носом в ковер.
– Блин!
Он подхватил меня и сказал:
– Прости! Да, чуть не забыл. По возможности надень завтра на себя что-нибудь пурпурное.
– Что? – спросила я чуть громче, чем нужно.
– Боже мой, слушайте, вы, заткнитесь оба, черт бы вас побрал! – сердито прошептала Бет. – Если нас здесь застукают, у всех будут большие неприятности.
– Не-а. Нас просто уволят, и дело с концом, – весело произнес Дэниэл, улыбаясь мне широкой, лучезарной, идиотской улыбкой.
Бет в отчаянии застонала:
– И как я только поддалась на твои уговоры и влезла во все это дерьмо? Иногда мне хочется тебя задушить, Дэниэл Аоки.
Мне тоже, Бет. Мне тоже.
15
«Судьба – величайшая из тайн, остальные плетутся за ней далеко позади».
Я понятия не имела, что надеть на свидание, которое на самом деле совсем не свидание, и поэтому переживала. В итоге те несколько часов, что оставались у меня перед тем, как сесть следующим вечером на паром и встретиться с Дэниэлом, мое тело медленно заполоняла паника. Оставалось лишь надеяться, что тетя Мона знает, что делает.
Я критически оглядывала свое отражение в огромном зеркале, стоя в подсобке бутика по продаже винтажной одежды, многим предметам которой место было на помойке, расположившегося чуть дальше на той же улице, где стоял ее кинотеатр. Полки в нем были датированы периодами с 1920-х по 1990-е годы. Присев передо мной на корточки, тетя Мона мерила длину моего подола, в то время как дедушка Хьюго отдыхал на скамейке на улице, болтая со знакомой пожилой парой, которую он остановил, увидев, что они идут мимо.
– Отлично, – выдала вердикт Мона.
Я повернула голову и искоса глянула на бумажную бирку, приколотую сзади к лифу:
– Могло быть и лучше. Это же баснословно дорого.
– Если вещь выглядит так обалденно, ей вообще цены нет! – сказала она, встала и залюбовалась мной из-под веера накладных ресниц, сделанных из крохотных птичьих перышек.
Сегодня парик на ее голове живописал серебристое каре.
– К тому же это мой пунктик. Ты же знаешь, я всегда найду деньги на новую одежду.
В большинстве случаев именно она покупала мне шмотки с тех пор, когда я только-только научилась ходить. Я разгладила рукой ткань легкого повседневного платья 1950-х годов, с узким пояском и плиссированной юбочкой, которое, по выражению тети Моны, выглядело «в точности в духе Нэнси Дрю». К тому же никакой другой одежки пурпурного цвета – на самом деле розово-лилового, но тоже сойдет, какими соображениями ни руководствовался бы Дэниэл, – на меня в магазине не было.
– Будь у нас в запасе неделя, а еще лучше две, я могла бы соорудить тебе что-нибудь поистине сказочное, – сказала она.
Скорее всего, в сплошных блестках и с сумасшедшими аксессуарами.
– Мне платьице нравится, – сказала я. – Нет, честно.
– Это же здорово, – ответила она, похлопав самыми кончиками пальцев. – Немного радости мне сегодня не повредит.
Я внимательнее вгляделась в ее лицо:
– Почему это? Насколько я понимаю, с Леоном Снодграссом ты больше не виделась, так? Мне казалось, завтра ты собираешься прокатиться на этой его идиотской яхте.
– Да, собираюсь. Но только поговорить.
– О чем?
Она отвела в сторону взгляд:
– Да так, ни о чем. Поболтать о том, как каждый из нас жил после расставания, не более того.
– Что-то я тебе не верю… Ты, случайно, не знаешь почему?
Возможно, причиной тому была крохотная складка, от волнения прорезавшая ее лоб. Возможно, я просто не верила Снодграссу. Но при этом понимала главное – Леон собирался обольстить ее, а потом увезти в Техас… или где он там сейчас обретался. Я всегда втайне опасалась, что в один прекрасный день тетя Мона уедет с этого острова, а теперь, работая в городе и готовясь вскорости принимать решения, как и подобает взрослому человеку, боялась этого вдвойне.
Потому как не знала, смогу ли это пережить.
– Может, ты мне что-то недоговариваешь? – спросила я.
– О-хо-хо… – жалобно застонала она, склонила набок голову и опустила опушенные перьями ресницы. – Берди, ты даже хуже моей мамы.
– Ты же с ней не разговариваешь.
– Нет, mi corazon, это она со мной не разговаривает, а это совсем другое дело.
– У меня такое ощущение, что ты от меня что-то скрываешь, – произнесла я. – Это идет вразрез с нашим священным обетом всегда быть искренними друг с дружкой. – С этими словами я подняла три пальца. – Так гласит вторая часть клятвы Бесстрашной Дамы.
– Клянусь честью, – начала Мона, взяла мою руку, погладила ее и вздохнула: – Порой, когда ты мне что-то говоришь, твое лицо принимает такой же вид, каку моей мамы… также, как у нее, звучат твои слова… и от этого я чувствую себя на седьмом небе от счастья. Помнишь, когда я продала свою первую картину и мы с тобой, дабы отметить это событие, закатились в тот фантастический ресторан морской кухни? Ты еще тогда умыкнула целую банку «Нутеллы». Так вот все это было у тебя на лице.
– Потом ты несколько недель обзывала «подлизой». Как и миссис Пэтти.
– Твоя мама так спокойно добивалась от тебя правды: «Берди… в моей душе все больше крепнет чувство, что ты уже успела испортить себе обед…» – произнесла Мона, очень даже прилично пародируя маму.
Я улыбнулась, вспомнив, как стояла посреди кухни, понимая, что у меня проблемы.
– Если честно, мне было невдомек, откуда вы, подруги, об этом узнали. Ведь эту банку я спрятала среди хлама надежнее надежного. И между прочим, даже сейчас, стоит мне услышать слова «лесной орех», как к горлу тут же подкатывает тошнота.
Мона засмеялась глубоким, хрипловатым смехом, дернула лиф моего платья и оглядела меня с ног до головы:
– Если честно, то у меня тоже. Я даже не думала, что такая маленькая девочка может столько блевать. В тот момент ты представляла собой курсы для родителей в самом натуральном виде. За сведения, которые я узнала, когда жила с тобой и мамой, меня полагалось бы наградить какой-нибудь медалью.
– Эй, – сказала я и прищурила глаза, – а тебе не кажется, что ты пудришь мне мозги историями из прошлого. Что с тобой? Я начинаю не на шутку волноваться, а стоит мне распереживаться, как происходящее раздувается до невероятных пропорций. В моем воображении тебе уже осталось жить три дня и сегодня вечером ты вместе с Леоном улетаешь в Джакарту, даже со мной не попрощавшись.
Она фыркнула и тихо хихикнула:
– Если бы мне оставалось жить три дня, то я точно не провела бы их на борту самолета с Леоном. Не волнуйся. Это совсем не то, что ты думаешь, – трагическим голосом добавила она. – Знаешь, о трех последних днях земного существования речь, конечно, не идет, но мне не нужно, чтобы наши островные кумушки, обожающие сплетничать и совать нос в чужие дела, слушали истории из моей личной жизни.
С этими словами она показала на парочку пожилых покупательниц, которые наверняка ловили каждое наше слово и теперь, осознав, что их поймали на горячем, тут же бросились врассыпную.
Затем Мона понизила голос и сказала:
– Обещаю, скоро мы с тобой устроим девичник и обо всем поговорим, договорились?
– Но…
– Перестань. Переживать.
Возможно, с моей стороны это была глупость. В голову пришла мысль, что я, возможно, проецировала на нее собственный стресс и страхи, чрезмерно утрируя ситуацию. А может, просто была прожженной эгоисткой и хотела, чтобы весь свой искристый, дивный свет она изливала на меня, и только на меня, но никак не на Леона Снодграсса.
– Ладно, – со вздохом ответила я.
– Так-то лучше. А теперь поговорим о делах более животрепещущих… В котором часу с тобой встречается наш Дэниэл?
– Никакой он не «наш».
– Ну хорошо, пусть пока не наш, но помечтать-то можно?
А вот с этим никаких проблем. В последние двадцать четыре часа я только о том и думала, как билось в тот миг под моей рукой его сердце. А прошлой ночью на работе эти мысли довели меня до того, что даже лишили возможности надлежащим образом выполнять возложенные на меня обязанности. Я по ошибке запрограммировала не один ключ от номера, а два. Потом попросила Джозефа вывести из гаража для постояльца совсем не ту машину. И даже так накосячила с программой контроля, что была вынуждена обратиться к Мелинде, чтобы закрыть текущую сессию и запустить новую. Свидетелем моих ляпов стал Чак, тут же окрестивший меня новым прозвищем: Простачок. Как в той сказке об идиотской Белоснежке с ее идиотскими гномами.
– Эй, – сказала, нахмурившись, тетя Мона, – это же не часть вашего расследования, верно? Вы ведь не им намерены заниматься этим вечером?
– Думаю, нет. Хотя все это напоминает мне… Мы обнаружили одну улику… Погоди…
Я покопалась в сумке и извлекла на свет божий найденный в отеле бумажный листок.