– Рэймонд Дарке оставил его в номере. Мы толком не знаем, что это такое. Я попыталась сопоставить кириллические символы с алфавитом в Интернете, но это оказалось невозможным. Текст напечатан шрифтом, который придает ему совсем другой вид, а некоторые буквы соединены между собой, поэтому мне в этом до конца жизни не разобраться.
– Это что, на русском?
– На украинском.
Она удивленно подняла брови:
– В самом деле? Я как раз знаю одного человека, который говорит по-украински. Это сиэтлский галерист Дэвид Шарковски.
– Тот, кто купил у тебя первое полотно?
Из-за чего я, в конечном счете, и обожралась «Нутеллы». Об этом мужике я слышала, но видеть его не видела.
– Это ведь он продал твой холст «Юный Наполеон Бонапарт», да?
Картина стала крупнейшей одиночной продажей среди всех работ кисти Моны.
– Он самый. Козел еще тот, но этот текст, бьюсь об заклад, для тебя перевести сможет. Если хочешь, могу организовать с ним встречу. Может, захватим нашего Дэниэла и где-нибудь пообедаем?
– Ты серьезно?
– Я ему позвоню, а завтра сообщу тебе о результатах. В качестве платы пообещай мне сегодня вечером здорово поразвлечься.
– Рада бы, да не могу. Потому как даже не знаю, чем мы будем заниматься.
– Ох, Берди, – молвила Мона и закинула мне на плечи руки, чтобы обнять, – в один прекрасный день ты поймешь, что незнание – лучшее, что только есть в этой жизни.
Может быть, особенно для такой мужественной женщины, как она. А для меня? На этот счет у меня не было никакой уверенности.
Расставшись с тетей Моной, я пошла с дедушкой Хьюго домой и всю вторую половину дня разрывалась между возбуждением и тревогой. Да, Дэниэл назвал это свиданием, которое на самом деле совсем не свидание, и я к тому же не уделяла такого уж значения одному – единственному вечеру. Может, даже не уделяла совсем. Ощущение было такое, что мы отмотали ситуацию назад. Вот если вы, к примеру, печете торт, делаете все до конца по рецепту, ставите его в духовку, но через несколько минут вспоминаете, что забыли положить яйца, поздно добавлять их сейчас или нет?
Мы, может, и не пекли торт без яиц, но я, откровенно говоря, понятия не имела, что мы с ним на данном этапе представляли, и не знала, чем хотела бы видеть нас в будущем. Я тщетно пыталась в этом разобраться, направляясь вечером в город на пароме, но когда покинула терминал, в голове не оказалось ровным счетом ни одной мысли. По той простой причине, что увидела там Дэниэла, сидевшего на капоте своей «субару».
Когда он повернул голову и увидел меня, в моей груди вспыхнуло головокружительное чувство восторга. Он с кошачьей грацией вскочил на ноги и улыбнулся мне с таким видом, будто увидел во мне солнце. Я тоже ответила ему улыбкой, стоя на противоположной стороне улицы и ожидая, когда проедут машины, чтобы ее пересечь. Сердце в груди то рвалось вперед, то замедляло свой ритм. Затем мои ноги пришли в движение, в легкие ворвался воздух, и все стало отлично. Мне это оказалось под силу.
– Привет, – сказал он.
– Привет.
– Я боялся, что ты передумаешь, – добавил он.
– Но я же здесь.
– Эх, надо было верить моей собственной мантре. Судьба всегда отыщет свой путь.
– Слушай, Джефф Голдблюм, давай не будем впутывать сюда судьбу, – поддразнила я его.
Он молитвенно поднял руки и склонился в поклоне:
– Этого человека следует возвести в ранг святых.
– Знаешь, я начинаю думать, что ты от него без ума даже больше, чем Анджела Лэнсбери.
– Только прошу тебя, Берди, никому не выбалтывай моих секретов.
– Там будет видно, – сказала я и сошла с проезжей части, чтобы меня еще до начала свидания не сбила машина, что в аккурат было бы в моем духе.
– На тебе сегодня пурпурный наряд, – сказал он, кивнув на мое платье и на пучок орхидей на одном стебельке, приколотых над ухом.
Я позаимствовала их у большого цветка в горшке, к которому бабушка ни за что в жизни не позволила бы мне даже прикоснуться. Срезать их было сродни маленькому бунту. Дэниэл расстегнул косую молнию на своей короткой кожаной куртке и продемонстрировал футболку с коротким рукавом – типичная фланель, популярная на северо-западе Соединенных Штатов, но темных, черно-пурпурных оттенков.
– Видишь? – сказал он. – Теперь мы с тобой идеально подходим друг другу.
– И как объясняется вся эта странность?
Он широко улыбнулся.
– Всему свое время, моя дорогая Берди. Ну что, готова? Припарковаться там будет трудновато, поэтому нам лучше поторопиться.
– Куда едем?
– Увидишь, – ответил он, обежал машину и открыл передо мной дверь со стороны пассажирского сиденья.
Несколько минут спустя мы уже катили от побережья под темнеющим над головами небом. Я рассказала ему об украинском галеристе тети Моны, равно как и о ее предложении устроить нам с ним обед и посмотреть, сможет ли он перевести нашу таинственную страницу. На что он тут же ответил:
– Ты серьезно? Но это же замечательно!
Примерно в этот самый момент дождь, поначалу скучно моросивший за моим окном, превратился в настоящий, форменный ливень.
Дэниэл включил дворники, и тут же полило как из ведра. Гроз здесь почти никогда не бывает. Долгие дни напролет туман, серое небо, в итоге тебе кажется, что ты больше никогда не увидишь солнца. Никогда-никогда. Но вот гроз совсем немного. И поскольку они здесь редкость, то, когда все же случаются, либо повергают в трепет, либо напоминают о грядущем апокалипсисе. Нынешняя умудрилась проделать и то и другое.
Когда сверкнула молния, Дэниэл пошутил:
– Зловещее начало для первого свидания!
– Ты же говорил, что это не свидание, – громко прокричала я, стараясь перекрыть барабанную дробь дождя по окну.
За мерно сновавшими туда-сюда по ветровому стеклу дворниками дорогу различить было трудно, и это вселяло чувство тревоги.
– А я передумал, – прокричал он мне в ответ, сгорбившись над рулем и щуря глаза. – Помоги мне, впереди эстакада федеральной автомагистрали, если мы ее не увидим, то пропустим свой поворот.
Когда впереди нас произошла авария и образовалась пробка, Дэниэл стал петлять по паутине боковых улочек, тем самым полностью меня дезориентировав. Затем ливень пошел на убыль. А когда мы проехали пару кварталов и он превратился в обычный дождь, не такой необузданный и взрывоопасный, я спросила Дэниэла, где мы оказались. Ферст Хилл. Не знаю, была я когда-либо в этой части города или нет. Здесь все казалось чужим и незнакомым – сплошные больницы и высокие, многоквартирные дома. Но на углу оживленного перекрестка, между пиццерией и аптекой, прятался за деревьями величественный викторианский особняк.
Мы уже успели объехать разок весь квартал, но в этот момент с частной парковки за ним, на наше счастье, отъехала машина. Увидев ее, Дэниэл быстро припарковался, пока нас не опередил кто-то другой.
– Вот повезло, а! Я уже испугался, что нам придется тащиться под дождем целый квартал, – сказал он и выключил двигатель.
Но когда я в сотый раз попросила его бога ради объяснить мне, куда мы направляемся, он лишь велел положиться на него и не отставать.
– Вперед, Берди!
Мы выпрыгнули из машины и побежали под дождем, накинув на головы куртки и шлепая по лужам на ухабистом тротуаре. Когда проезжавшая мимо машина окатила меня водой, забрызгав подол платья и туфли, я взвизгнула. Дэниэл втолкнул меня в железные ворота, мы рванули по укрытой деревьями дорожке, влетели на крыльцо под навесом и стали отряхиваться, как промокшие крысы.
Над дверью красовалась замысловатая вывеска с таким текстом:
ТОЛЬКО ПО ПРИГЛАШЕНИЯМ.
ЧАСТНАЯ ВЕЧЕРИНКА. НАЧАЛО РОВНО В 19.30.
ПОСЛЕ ЭТОГО ДВЕРИ СРАЗУ ЗАКРОЮТСЯ.
УДАЧИ – ОНА ВАМ ПОНАДОБИТСЯ.
Да, это явно был не обычный дом, в котором живут люди, а отреставрированный исторический особняк, арендованный в личных целях. Куда же я попала? На выступление фокусника? На вечеринку?
Дэниэл ввел меня в вестибюль с высоким потолком. Над нашими головами перемигивалась огнями люстра, мы зашагали по мраморному полу, миновали вереницу дверей, ведущих в другие комнаты, и подошли к крохотному ресепшену, примостившемуся у пролета парадной лестницы, где нас густым басом поприветствовал высокий широкогрудый смуглый мужчина.
– Добро пожаловать в особняк Бодди. Я мистер Уодсворт, – сказал он и вежливо нам кивнул.
Его темно-серый смокинг словно сшили для персонажа фильма «Аббатство Даунтон».
Он махнул белой перчаткой:
– Вы на ужин?
– Я записывался заранее, – сказал Дэниэл, – Аоки.
Мужчина глянул в планшет и улыбнулся:
– Ах да, Пламы. Ну разумеется. Вы назначены в мою группу. Я принесу беджики с вашими именами и конверт.
Бодди. Пламы. Почему это все казалось мне дико знакомым? Когда мужчина склонился над своей стойкой, Дэниэл вытащил из кармана пристегивающуюся темнопурпурную бабочку и прицепил ее к воротнику:
– Ровно сидит?
Я молча кивнула. Мистер Уодсворт встал, увидел на шее Дэниэла бабочку и одобрительно сказал:
– Так больше похоже. Какие имена мне написать на беджиках? Профессор и Миссис? Профессор и Мистер? А может, на обоих Профессор?
– Профессор Ник Плам и Профессор Нора Плам, – ответил Дэниэл.
Я неподвижно уставилась на него:
– Так это же…
Дэниэл закусил нижнюю губу, искоса глянул на меня и сказал:
– «Клуэдо» вживую.
– Значит, мы…
– Будем расследовать убийство, – сказал Дэниэл, – заодно поужинаем. Надеюсь, до убийства, потому как я умираю от голода.
16
«Чего вы боитесь, неужели судьба хуже смерти?»
– Игра называется «Клуэдо для двоих», – уточнил дворецкий, протягивая мне беджик, на котором его аккуратным почерком было написано «Профессор Нора Плам».
Протянув такой же Дэниэлу, спросив, не приходилось ли ему раньше посещать подобные мероприятия, и получив на свой вопрос отрицательный ответ, мистер Уодсворт ввел нас в курс дела.