Но кое-что все же шло не так, как хотелось бы. Мона по-прежнему была слишком занята, чтобы со мной поговорить. Дело Рэймонда Дарке топталось на месте. А после моей встречи с Черри в танцевальной студии мы с Дэниэлом отработали две ночные смены, но он даже ни разу не попытался меня поцеловать.
Вел ли он себя дружелюбно? Конечно. Трепетала ли моя душа каждый раз при виде его улыбки? Еще бы. Заказывали ли мы на завтрак пирог в ресторанчике? А то нет: «Какао-Драйв» (молочный шоколад со взбитыми сливками, посыпанный сверху какао), «Сливочный поцелуй» (пирог на основе пахты, увенчанный пастилками в виде сложенных в поцелуе губок) и «Фрукты от Лесного Короля» (смесь различных ягод с витой короной из коричневого сахара).
Но куда делись наши поцелуи? И почему мы больше не касались друг друга? Почему не шептали ничего друг другу на ушко?
Ведь ничего этого не было. Даже кабриолет нашего расследования и тот застыл на месте, пару раз чихнув мотором. На тот идиотский список мы чуть не махнули рукой. Поэтому во вторник, когда Рэймонд Дарке по обыкновению мог заглянуть в отель, Дэниэл, вместо того чтобы опять превратиться в Джеймса Бонда и занять пост у входа в номер 514, прислал сообщение и сослался на какие-то дела в общине, объяснив, что за человеком в бейсболке в семь часов вечера по его просьбе последит другой работающий у нас парень. Но Дарке, как потом выяснилось, так и не явился, что стало для нас огромным сюрпризом. Нам было известно, что Иванов улетел из Сиэтла в тот самый день, когда мы следили за ним в магазине «Лавка древностей», поэтому я и сама не могла понять, почему это меня так расстроило. Наверное, из-за того, что тайна, связывавшая нас воедино, поблекла и увяла.
А вместе с ней, я боялась, и наши отношения.
По сути, когда Рэймонд Дарке не пришел, у меня в голове только эти мысли и крутились. Следующая ночь у меня была выходной, поэтому, когда я после полудня встала, приняла душ и не увидела от Дэниэла ни одного сообщения, по всем моим костям расползлось мучительное уныние. Может, я что-то сделала не так? Может, Дэниэл провел переоценку своих чувств и изменил мнение о наших отношениях?
Когда я уже досушивала феном волосы, тихо тренькнул телефон. В душе тут же вспыхнула надежда, но это оказалась лишь моя фея, она же крестная мать.
Мона: Ты уже встала?
Я: Да, но еще не проснулась.
Мона: Так даже лучше.
Я: Почему?
Мона: Это единственное предупреждение. Встать. Одеться. Быть готовой. У тебя пятнадцать минут.
Я: Быть готовой? Но к чему?
Мона: Сообщение самоуничтожится через пять секунд…
Я: Ты ко мне заедешь?
Мона: 5, 4, 5, 2, 1. И не надо меня благодарить.
На том и все. Я послала ей еще несколько сообщений, но она мне ни разу на них не ответила. Тогда я оделась, приколола к волосам лилию «старгейзер» и побежала вниз в тот самый момент, когда позвонили в дверь.
Тетя Мона этого не делала никогда – у нее был ключ.
Когда я посмотрела в замочную скважину, все мои мысли разлетелись в разные стороны.
Потом отодвинула защелку, затаила дыхание и широко распахнула дверь.
– Привет, – сказал Дэниэл, покачиваясь на пятках. Его волосы спадали на плечи, руки он засунул глубоко в карманы джинсов.
– Что ты здесь делаешь?
– Притащил твоей тетушке ведро абрикосов.
– Э-э-э… Чего? – прищурилась я.
– У нас в «Гнезде» растут три абрикосовых дерева. И пока к ним не добрался старик Йессен, джиджи собрал с них все до единого плоды, так что это вполне можно назвать Жатвой Мести. Как бы то ни было, у нас образовалось три ведра абрикосов, которым до созревания еще ой как далеко, но джиджи решил избавиться от улик, и мама предложила отвезти немного Моне в благодарность за тот флаер, который ты ей тогда отдала.
– Ух ты!
– Я нашел в Интернете адрес ее арт-студии, и этим утром она пригласила меня к себе. Ты, конечно, говорила мне о ее кинотеатре, но это, я тебе скажу, нечто. Потрясно. Вся эта винтажная мебель, бродвейские постеры… моя мама от этого точно была бы без ума.
– Ее родители когда-то заправляли здесь небольшим театром, – сказала я.
– Ты говорила. Я познакомился с Ца-Ца Габором, – продолжал он, стряхивая с футболки белые кошачьи волоски. – Доброжелательный зверек. Черничка раздавила бы его одной лапой. А еще я видел Леона Снотграсса.
– Снода? Он тоже там был?
– Ты можешь называть его Снодом, но мне больше нравится Снот – если ты вдруг не в курсе, это синоним Соплежуя. Очень даже милый парень.
– Предатель! – сказала я и сделала вид, что собираюсь захлопнуть дверь. – Все, ты для меня покойник!
– Нет-нет, ты меня не так поняла! Он просто ужасен! Настоящее чудовище! – тут же поправился Дэниэл и прислонился к створке спиной.
Я выглянула в щель. Мы встретились глазами, которые оказались на расстоянии всего нескольких дюймов друг от друга. Дэниэл улыбнулся, и я чуть не растворилась в бассейне теплой, головокружительной, животворящей силы.
Не меняя выражения лица, он слегка пнул ногой дверь:
– Эй, поросенок, может я все же войду?
– А если я тебе откажу, ты будешь охать и пыхтеть до тех пор, пока не повалишь своими вздохами дом?
– Нет, просто стану долгие часы ждать, пока ты меня не пожалеешь и не пустишь к себе.
Я открыла дверь и широким жестом пригласила его войти.
– Боже правый, Берди… Это же квартал… – Он умолк и только присвистнул. – Так вот как выглядят дома стоимостью в миллионы долларов, да?
Я ткнула пальцем в соседний особняк:
– Дома стоимостью в миллионы долларов выглядят как этот. А мы живем в лачуге, которая к тому же нуждается в ремонте. Мы даже сантехнику, и ту поменяли совсем недавно.
Он снял обувь, поставил ее у двери и оглядел гостиную:
– Слушай, а мне нравится. Так уютно. Я видел во дворе теплицу и прудик для парчовых карпов.
– Ну, карпов в нем вот уже пару лет как нет, так что теперь, думаю, это просто прудик.
– Похоже, он не очень вам нужен, раз в вашем распоряжении прямо на заднем дворе весь Пьюджет-Саунд, – сказал он, глядя на вид, открывающийся из кухонного окна. – Блин, гора Рейнир отсюда кажется просто громадиной. Когда-нибудь она превратится в брызжущий лавой вулкан, и мы все погибнем.
– Но не от лавы. Сначала нас убьет землетрясение.
– А я так мечтал сохраниться, как древние Помпеи. Какой смысл жить бок о бок с вулканом, если тебя угробит землетрясение?
Он прошел на кухню, я последовала за ним. Было на удивление странно видеть его в моем доме. И пока он оглядывал пляж, я не могла отвести от него глаз.
Вскоре он это заметил:
– Ничего что я сюда к тебе пришел?
– Ну конечно, я очень рада тебя видеть.
– А твой дедушка…
– Он все еще в долине Якима, – ответила я.
– Но, узнав, что я здесь был, он не откусит мне голову?
– Ему не терпится с тобой познакомиться. К тому же у него замечательный, легкий характер. Но поскольку его сейчас нет, это не имеет ровным счетом никакого значения. Я права?
– Думаю, да, – тихо засмеялся он.
– Ну и?
– Ну и… – повторил он. – И у меня, и у тебя сегодня выходной. Ты что-нибудь планировала?
– Ровным счетом ничего? А ты?
– Тоже.
Я кивнула, а когда он ничего не ответил, сказала:
– Может, тогда обмозгуем наше дело? Да, список завел нас в тупик, но, может, есть что-нибудь еще, о чем мы даже не подумали?
– После нашего разговора в ресторанчике у тебя появились новые мысли? Я даже представить себе не могу, как мы сможем ухватиться за нить, если Дарке больше не придет в гостиницу. Единственное, что приходит мне в голову, это опять отправиться в Керри-Парк и еще раз за ним проследить.
Мне эта идея не понравилась. Один раз он нас уже чуть не застукал, а ту улицу наверняка патрулируют полицейские. И вдруг меня осенило.
– Слушай, а может, нам подойти к этому делу с другой стороны? У тебя осталась запись, которую ты сделал, когда Дарке входил в номер?
– Ну да, в телефоне, – сказал он и похлопал себя по карману джинсов.
– Отлично. Тогда нам надо… погоди, для этого лучше воспользоваться моим ноутбуком.
Я пошла в гостиную, но вспомнила, что там его нет.
– Ноутбук наверху, – сказала я, и тут до меня дошло, что он остался у меня в комнате.
Мой рот уже открылся, чтобы попросить Дэниэла подождать в гостиной, но он, ничего не замечая, лишь сказал:
– Веди.
Чувствуя себя так, будто в моем животе кружит целый улей ос, я стала подниматься наверх, перешагивая сразу через две ступеньки. Сзади меня грохотали шаги Дэниэла, явно потяжелее моих. Затем мы пересекли лестничную площадку и вошли в мою комнату.
– Ни фига себе, – сказал Дэниэл, заставив меня подпрыгнуть. Он закрутил головой, глядя по сторонам: – Стало быть, это и есть Каса де Берди? Это все написала Мона? Она показывала мне в кинотеатре свои холсты. Здесь у нас, я вижу, Шерлок. А это что за усач?
– Эркюль Пуаро.
– Ну еще бы. Вообще-то, мне бы положено и самому догадаться.
Дэниэл глянул на зеркало, стоявшее на моем туалетном столике, в уголке рамы которого красовались карточка механического прорицателя Элвиса, предсказывающего судьбу отнюдь не за цент, и его собственная игральная карта с надписью ПОДНИМИ ГЛАЗА. Потом скользнул глазами по букету лилий в вазе, по винтажной пишущей машинке «Смит Корона» на письменном столе и перевел взгляд на примыкавшую стену:
– Боже правый! Это все твои детективы. Блин! Ты ничуть не преувеличивала.
Он присел на корточки и стал смотреть книги на полке.
– Эй, это же Нэнси Дрю. Их здесь несметное количество.
– Два собрания сочинений, причем разных.
– А это кто? Билли Холидей?
Дэниэл опять встал и посмотрел на постер в рамке.
– Для меня она икона стиля, – объяснила я, – обрати внимание на большой цветок в ее волосах. Легенда гласит, что как-то раз, незадолго до выхода на сцену, она сожгла шевелюру щипцами для завивки волос и тогда ее подруга пошла и принесла несколько цветков, чтобы прикрыть проплешину.