– Дэниэл… – тихо попросила я.
Он бросил на меня взгляд, но сомневаюсь, что увидел сквозь пелену гнева и боли, от которой у него судорожно сжались зубы и от волнения затуманились глаза.
– Слушай, парень, – сказал Дарке, – не знаю, что ты надеешься от меня услышать, но будь у меня возможность вернуть все назад, я вообще не стал бы встречаться с твоей матерью. Всему виной моя молодость и глупость…
– Ты тогда самую малость не дотягивал до сорока и был вдвое старше ее!
– Танго всегда танцуют вдвоем. Я в жизни не принуждал ее со мной встречаться. И что изменилось сейчас? У вас с ней своя жизнь, у меня своя. Если вам нужны деньги…
– Да подавись ты своими вонючими деньгами! – заорал Дэниэл, напугав меня зашкаливающей враждебностью, прозвучавшей в его голосе.
Дарке поднял руки, давая понять, что сдается:
– Ну хорошо. Но если передумаешь, я попрошу адвоката набросать небольшое соглашение. После теста на отцовство, разумеется. Но если предашь историю гласности, не получишь ничего. А станешь угрожать, как сегодня, я опережу тебя и сам все расскажу. У тебя на меня ничего нет.
– Есть! Список Иванова!
Дарке пожал плечами:
– И что он доказывает? В отель я не вселялся, всего-то встречался с другом пропустить по стаканчику. – Он ткнул пальцем Дэниэлу в лицо: – У тебя ничего нет. Ты просто пацан, не знающий, что такое закон, и напридумывавший в голове всяких историй.
Чуть дальше по коридору в нашу сторону ковыляла на высоченных каблуках его жена.
– Уильям? – позвала она. – У тебя все в порядке?
«Нет, – подумала я, – ничего не в порядке. Все это было одной сплошной ужасной ошибкой».
Дэниэл наклонился ближе к Дарке:
– Знаешь что? То, что хотел, я получил. Узнал, что мой отец – сущий ублюдок, как оно всегда и предполагалось. Мне от тебя ничего не надо, так что свое соглашение вместе с деньгами оставь себе. Живи счастливо с новым, более удобным сыном, – сказал он, презрительно посмотрел на жену Дарке и повернулся к выходу. – Кстати, если ты вдруг вообразил, что моя мама засохла от тоски по тебе, как эта «Мадам Баттерфляй», то извини, но я вынужден тебя разочаровать. У нее все отлично. И порвать с таким чудовищем, как ты, было лучшим в ее жизни решением.
С этими словами Дэниэл стремительно зашагал прочь.
На меня даже не посмотрел. Может, даже вообще забыл о моем присутствии. Я бросилась за ним. Над нашими головами мигнул свет, предупреждая театралов, что представление вот-вот начнется. С каждым шагом смущение в моей душе все больше уступало место ярости. А когда мы вышли в зал, предшествующий бельэтажу, я потеряла как терпение, так и способность соображать.
– Ты мне соврал! – заорала я в спину Дэниэлу.
Его длинные ноги тут же замедлили шаг. Он застыл и резко повернулся. Я никогда не видела его таким – одновременно убитым и злым.
– Ты мне соврал, – повторила я, на этот раз уже тише, – и все это время знал, что он твой отец. Хитростью заставил помогать тебе, чтобы выяснить, чем он занимался в отеле! Ты меня использовал! Или это было одно сплошное отвлечение внимания?
– Нет! – Он зажмурил глаза. – Я не использовал тебя. Я…
– Но ты знал, кто такой Рэймонд Дарке, когда впервые рассказал мне о его визитах в отель. Знал, что он твой отец.
– Да! – заорал он. – Знал. Но тебя и не думал использовать. Просто ты вела себя со мной как с прокаженным, говорила, что не желаешь иметь со мной ничего общего, и я подумал… – Он подергал себя за ухо, на его лице отразилась мука. – Когда ты заговорила о детективах и тайнах, я подумал, что для нас это возможность вместе провести время, чтобы ближе друг друга узнать. Да, ты права, мне действительно хотелось посмотреть, что собой представляет мой отец. Любопытство разобрало, понятно? А когда я стал узнавать его на пару с тобой, это дело для меня стало не таким личным и в эмоциональном плане рискованным. В конечном счете я собирался во всем признаться, но то одно, то другое… в общем, когда мы пришли сюда, мне просто захотелось встретиться с ним лицом к лицу, и рассказывать что-либо тебе было уже поздно.
– Поздно, говоришь? Да ты миллион раз мог сказать мне: «Эй, Берди, этот мужик – мой отец». В сущности, тебе ничего не стоило сделать это после того, как мы побывали у него дома. Я бы тебя простила.
– А теперь? Не простишь?
Честно говоря, я даже не знала. Смутно осознавала, что на нас пялятся опоздавшие, бегущие в театр, но была слишком расстроенна, чтобы переживать по поводу устроенной нами сцены.
– Ты получил от меня все, что хотел, да? Я тебе помогла и даже опять стала с тобой спать.
Он потемнел лицом:
– Ты хочешь сказать, что это я появился на пороге твоего дома с пачкой презервативов в руке?
– Да как ты смеешь меня в этом упрекать! Я поступила так, потому что ты был на редкость очарователен и мил. Или, может, только прикидывался?
– Какой там прикидывался? Как у тебя только язык повернулся такое сказать?
Мои глаза защипало от слез.
– Как, говоришь? А так, что я теперь больше не знаю, где правда, а где ложь.
Он согнул в локтях руки, положил ладони на затылок, зашагал от меня прочь, но повернулся опять:
– Значимыми секретами я с тобой поделился. А этот незначимый. Он для меня не значит ничего.
– Но он твой отец!
– Он мне никто. Прости, что не рассказал тебе. Мне очень досадно. Так поступают только полные дебилы. Я тебя, кстати, предупреждал. Прости, что не сказал тебе, но я боялся, что, если признаюсь, ты тут же убежишь, как в тот первый вечер. Вот ты обвиняешь меня, что я тебя использовал… А сама ты меня разве не использовала?
– Нет! – взвилась я. – Мы уже на эту тему говорили.
– Но не попроси я тебя помочь в расследовании дела Дарке, что между нами вообще могло бы быть общего? Если мне не изменяет память, ты напрочь отказывалась говорить о том, что произошло тогда в моей машине. Попросила все забыть и сделать вид, что вообще ничего не было. Потому что ты всегда так поступаешь, когда чего-то боишься, когда слишком трудно посмотреть правде в глаза, делаешь все, чтобы этого избежать. Ты не хотела говорить со мной после того, как мы впервые занялись сексом. Не хочешь идти к врачу и лечить свою нарколепсию. То же самое и сейчас, ведь куда проще взять и уйти, чем взять и обо всем поговорить, правда? Да, знаю, я действительно накосячил, но накосячил именно потому, что боялся опять тебя отпугнуть.
– Значит, это все моя вина?
– Я сказал, что люблю тебя, а ты даже не смогла ответить мне тем же.
– Ты же сам говорил, что это не обязательно.
– Я хотел, чтобы у тебя самой появилось желание это сказать. Но по какой-то причине тебе лучше просто заниматься со мной сексом, чем взять на себя хоть какие-то обязательства, выходящие за рамки идиотских тайн!
Его слова били больнее пощечин. Предупреждающе замигали сигнальные огни «бесхребетности». Началось все с шеи и лица, затем распространилось на плечи. Отказали руки. Упала сумка, которую я прижимала к себе.
– Берди? – сказал Дэниэл и бросился ко мне.
Но не успел. Подо мной подкосились ноги, и я рухнула на пол, как снятая с ниток марионетка.
Проблема катаплексии для меня сводилась не к самому ощущению, хотя оно, естественно, приводило в совершеннейшее замешательство, а в потере контроля, к отсутствию выбора, потому как мне оставалось только терпеть, пока организм не решит вновь заработать.
Беда лишь в том, что в тот раз он с этим не торопился.
Вокруг меня все двигались, говорили и дышали, чего обо мне сказать было нельзя. Я увидела, как Дэниэл опустился на пол, чтобы мне помочь. Услышала, как он несколько раз позвал меня по имени, прикоснулся к моей голове… и его пальцы окрасились красной кровью. На его лице – и на лицах всех остальных, толпившихся вокруг нас, – отразилась паника. Кому-то приказали отойти. Из всех окружающих мой взгляд выхватил Иванова, мистера «фасилитатора усыновлений». Затем рядом с Дэниэлом на пол опустился Рэймонд Дарке, сразу задал несколько вопросов о состоянии моего здоровья, проверил мои зрачки, присмотрелся к месту на голове, откуда шла кровь, и велел жене вызвать «скорую». Дэниэл дрожащими пальцами тыкал в телефон. Они что, объединились поглазеть на мое унижение? Какая жестокая ирония.
Пока происходили все эти события, я лежала как труп. Мне хотелось ответить Дэниэлу. Хотелось закричать.
Но удавалось только одно – лежать и смотреть.
А Дэниэл тем временем уплывал все дальше из моих грез, из моей жизни.
Меня же опять выбросило на мой остров.
Одну.
31
«Слезам ничего и никогда не дано вернуть».
Когда я вернула себе контроль над телом, детали того вечера помнились смутно. Мне было известно, что приступ катаплексии длился всего пару минут, но стал самым продолжительным из всех, какие со мной когда-либо случались, – достаточно продолжительным не только для приезда «скорой», но и для врачихи, которая пощупала и потыкала меня у театра, пока Дэниэл и Дарке говорили о чем-то, отойдя в сторонку.
Вызвав «неотложку», Дэниэл тут же позвонил тете Моне. К счастью, она как раз приехала в город – поужинать с Леоном Снодграссом на Капитолийском холме, они оба тут же примчались и поехали со мной в больницу. При падении я не ударилась головой, а лишь порезала ушную раковину – ее пропорола вылетевшая сережка. Поначалу врачи заподозрили сотрясение мозга, потому как мне с трудом удавалось оставаться в сознании, да и задаваемые вопросы в значительной степени тоже пролетали мимо меня. Затем тетя Мона рассказала им о дедушкиной нарколепсии. Врачиха «скорой» несколько раз посветила мне в глаза и сказала, что я то и дело проваливаюсь в так называемый микросон. Затем написала целую кучу направлений к другим докторам, которые заняли ни много ни мало три печатные страницы.
Дэниэл все это время был рядом, но я его попросту игнорировала. Это совсем не трудно, когда все представляется каким-то нереальным и от тебя постоянно уплывает сознание. Помню, он без конца извинялся, а в какой-то момент даже заплакал, но тут же отошел в сторону, так что с уверенностью я ничего сказать не могу. В памяти запечатлелось, как я сказала ему, что хочу остаться одна и подумать о случившемся. Он возражать не стал, тем самым, как мне показалось, давая знак, что и ему требуется время на размышления. Когда меня выписали, тетя Мона отвела его в сторонку и поговорила с глазу на глаз, после чего он ушел, даже не попрощавшись.