Что я и сделала. В некотором смысле перевернула страницу. Больше не пыталась постоянно убежать. Для меня пришло время заняться тем, что действительно важно, и больше не опасаться худшего.
Вооружившись рецептами и графиком последующих посещений врача, чтобы он мог наблюдать за моим прогрессом, я вышла из кабинета, чувствуя себя Рокки Бальбоа, победоносно вскинувшим руки на вершине знаменитой каменной лестницы в Филадельфии, готовая одержать победу над жизнью. Словно совершила что-то поистине монументальное. Бог свидетель – у меня больше никогда не будет приступов «бесхребетности»!
Начало, по крайней мере, было положено. А это уже кое-что. По крайней мере, теперь у меня была возможность обратить взор на горизонт, на котором маячило улучшение самочувствия – пусть и не гарантированное, но все же возможное. Я словно сбросила с плеч тяжкое бремя, устроив в голове генеральную уборку и выметя всю накопившуюся в ней липкую паутину. Поэтому, пока мы, желая отметить это событие, наслаждались обедом с куриными сэндвичами и клубнично-лимонными батончиками, мой новенький, вычищенный мозг смог одновременно думать и о чем-то другом.
Например, о Дэниэле. И о том вечере в опере.
Равно как и о нашей ссоре.
Я все размышляла об этом и размышляла, но не могла понять, как могла так на него злиться, до такой степени по нему тоскуя, что у меня чуть сердце не разрывалось.
Но, только когда вернулась домой от врача, стала кое-что соображать.
Он не лгал, утверждая, что и раньше пытался рассказать мне о Рэймонде Дарке – пусть и не слишком настойчиво. Например, перед оперой, когда мы пререкались с ним, не в состоянии договориться, идти туда или нет. Он вообще предлагал отказаться от этого дела. Но так и не сказал напрямую: «Я все это время знал, что Рэймонд Дарке – мой отец», – и тогда ничего этого бы не было. По крайней мере, мое сердце не чувствовало бы себя так, будто его отлупили.
Но я до такой степени расстроилась, что даже не подумала, насколько Дэниэл должно быть расстроен своим ужасным откровенным разговором с Рэймондом Дарке. Но ведь в этом все и дело, разве нет? Дэниэл не собирался любой ценой рассказать всем, кто скрывается за этим литературным псевдонимом, а лишь пытался пообщаться с отцом. Могла ли я его в этом винить? В возрасте двенадцати лет, через два года после маминой смерти, я несколько недель пыталась выяснить, кто мой собственный отец, хотя у меня о нем не было практически никаких сведений, разве что кличка да школа, которые помнила тетя Мона. Искала в Интернете. Звонила разным людям. Составляла списки. И если все равно ничего не узнала, то отнюдь не от недостатка старания. Причем все это мне приходилось делать тайком от бабушки и дедушки. Лгать. Держать все в тайне. Не потому, что я их не любила, а потому, что выяснять это надо было мне. Они ни за что не поняли бы, что я в тот момент чувствовала.
Да, Дэниэлу не стоило мне лгать. Но я тоже могла понять, каким снежным комом на него все это навалилось, хотя он ничего такого и не хотел. Я понимала и почему он страшился мне рассказать, потому как и сама сейчас боялась. Боялась, что мы подведем друг друга. Боялась очень многое потерять, если бы сдалась и ушла, не приняв его извинений.
Боялась, что нам уже слишком поздно пытаться восстановить взаимное доверие.
Но надеялась, что все же нет.
В ту ночь я набралась храбрости и отправила ему сообщение:
Правда или ложь. Ты веришь в третий шанс?
Ответ от него пришел лишь несколько часов спустя:
Думаю, все возможно.
32
«В жизни все взаимосвязано».
На следующий день после обеда я села на паром и отправилась в город. Перед этим попыталась позвонить на работу, чтобы поговорить с менеджером дневной смены и узнать, не сможет ли она включить меня обратно в график после внепланового отпуска. Немного боялась, что Мелинда будет злиться, что ей пришлось менять расписание, чтобы обойтись без меня, а еще страшилась ее реакции, когда она узнает, что мой врач настаивает на моем переводе в дневную смену. Но когда набрала номер менеджеров, никто не ответил. Поэтому я несколько раз позвонила на основной номер службы размещения гостей, но там постоянно было занято.
Странно. По идее, моим звонкам полагалось бы перенаправляться на автоответчик.
После нескольких бесплодных попыток я растерялась, не знала, что дальше делать, и в этот момент получила сообщение от Дэниэла:
В «Каскадии» сегодня объявлен технический перерыв.
Но тебе все равно надо приехать.
Где-нибудь в половине шестого.
Ты будешь? Да/нет.
Я несколько раз его перечитала. В голове роилось множество вопросов. Какой еще технический перерыв?
Дэниэл что, на работе? Он хочет со мной поговорить? О чем? О нас? И чем объяснялась такая его лаконичность? Тем, что мы с ним в настоящее время не разговаривали, или же желанием со мной порвать?
В итоге я решила отправить простой, односложный ответ:
Да.
Он мне не ответил, и от этого я разволновалась еще больше. В довершение всего я еще стала принимать новый препарат, от которого в душе постоянно шевелилось какое-то странное чувство тревоги. Но тут мне подумалось, что лучше решительно пойти навстречу судьбе, что бы она мне ни уготовила, чем сидеть и гадать, что будет дальше.
Когда я приехала в «Каскадию», вход был отгорожен лентой, а впереди красовалось сообщение о том, что отель временно закрыт на ремонт. Постояльцам, забронировавшим номера, предлагалось обращаться к швейцару. Проблема лишь в том, что рядом не было ни единой живой души. Мини-вэна поблизости тоже не наблюдалось. Я пошла в обход и направилась к служебному входу, протискиваясь на дорожке мимо массивных грузовиков и людей в костюмах химзащиты.
И этот запах. Боже мой, какой же там стоял запах…
Не успела я провести своей картой по считывающему устройству, чтобы войти внутрь, как дверь черного хода распахнулась и передо мной появилась белокурая голова Чака. Его лицо прикрывала хирургическая маска.
– А, Простачок, – весело заявил он, опуская ее вниз, – что ни говори, а странно оказаться здесь в смену Ястребов, правда?
– Я пыталась дозвониться, но так и не смогла. Что случилось?
– Случилось ОЗЖС. Это общество по защите животных сообщило городским властях о прорыве канализации на подземной парковке. Думаю, они сами это и устроили, потому как дерьмо так и прет наружу из туалетов отеля. А на пятом этаже так вообще настоящее Какашка-шоу!
– Что?
– Муниципалитет закрыл нас до устранения проблемы. Мы отсылаем постояльцев нахрен в «Фейрмонт» да при этом еще и оплачиваем там их пребывание. Они бесятся, начальство в шоке, но отвечать никто ни за что не собирается.
Я посмотрела на отряд химзащиты:
– А что с Октавией?
– Да что с ней будет? ОЗЖС ее не тронуло, если ты именно это имеешь в виду. Думаю, они просто жаждут подпортить нам имидж. Роксана считает, им не терпится заставить власти города проголосовать за запрет аквариумов в общественных местах.
– И когда его планируют устранить, этот прорыв? – спросила я, прикрывая рукой нос.
– Если сегодня все закончат, к завтрашнему дню обещают все решить и открыть двери для постояльцев. Но по мнению команды уборщиков, это все чушь собачья. Да ты сама погляди.
– Кто сегодня дежурный менеджер?
– Роксана сейчас на парковке, так что… думаю, Тина. Она сейчас рыдает и вопит в служебном офисе, поэтому лично я сделал бы что угодно, лишь бы не попасться ей на глаза. Кстати, ты слышала? У Мелинды ночью начались роды, и сейчас она наверняка уже произвела на свет ребенка. Узнать поточнее я не могу – вокруг царит настоящий хаос.
– Я вижу.
У меня зажужжал телефон, и, когда Чак окликнул кого-то на дорожке, я вытащила его из кармана. На экране высветилось новое сообщение от Дэниэла:
Ты уже в отеле?
Я быстро отстучала ответ:
Только что приехала.
Буквально через пару секунд пришел его ответ:
Найди Чака.
Я уставилась на телефон. Найти Чака? Но почему? Ничего нового, способного прояснить это сообщение, я так и не получила.
– Эй, – сказала я, – мне, похоже, надо с тобой поговорить, да?
Чак повернулся, посмотрел на меня недоуменным взглядом и хлопнул себя по лбу:
– Ах да, чуть не забыл. Дэниэл оставил для тебя что-то в двадцать седьмом ящичке.
– В зоне для персонала? – с бешено заколотившимся в груди сердцем спросила я. – А сам он где-то здесь?
Чак покачал головой:
– Не-а. Он сегодня с самого утра за баранкой минивэна помогал водителю утренней смены развозить клиентов вместе с их багажом. Сейчас, похоже, уже уехал. И мне, кстати, поручено велеть тебе поторопиться, пока он не закрылся.
– Кто не закрылся? – переспросила я. – Отель? А разве он уже не закрыт?
Чак пожал плечами:
– Понятия не имею. Так сказал Дэниэл. А мне что велено, то я тебе и передал.
Мой пульс тут же перешел в форсированный режим, я по-быстрому его поблагодарила и скользнула в дверь служебного хода. Но тут же остановилась, повернулась обратно к дорожке и крикнула:
– Кстати, не зови меня больше Простачком.
Чак удивленно уставился на меня и открыл было рот, но так и не смог ничего с ходу ответить. А шанса подумать я ему не дала. Просто захлопнула за собой дверь и зашагала по отелю.
Холл для персонала пустовал. Ни охранников. Ни менеджеров. В комнате отдыха тоже никого. Проходя мимо табельных часов, я бросила взгляд на расписание дежурств, но сегодняшний день на нем перечеркивала красная линия.
Затем направилась прямиком к личным ящичкам служащих. Двадцать седьмой был закрыт, к его дверце кто-то прилепил записку с такими словами: «Ключ у тебя есть».
Ее что, написал Дэниэл? Она больше напоминала едва разборчивые каракули. Что он имел в виду? У меня есть ключ? Я заглянула в сумочку, но, разумеется, ничего в ней не нашла. Затем посмотрела по сторонам, дабы убедиться, что за мной никто не наблюдает и не снимает на скрытую камеру, намереваясь устроить жестокий розыгрыш, и вновь уставилась на клочок бумаги… У меня есть ключ… Взгляд скользнул по щелкам в верхней части ящичков. В них можно просунуть ключ? Я подошла к выделенному мне ящичку, открыла его и… И что бы вы думали? На верхней полке обнаружился крохотный ключик.