«Иди ко мне…»
Он был самым приятным из всего, что я слышала в жизни. В нём звучали шёпот ветра и журчание воды, треск огня и шелест шёлка; он раздавался в моей голове, окутывал разум чарующей пеленой, впитывался в кровь и кости. Он звал меня, нежно и властно…
Следующее, что поняла крохотная часть моего сознания, не потерявшая способности мыслить – я спускаюсь по лестнице, не чувствуя движений, потеряв ощущение собственного тела. В руках моих не было ни ножа, ни свечи, и часть меня кричала «стой»; но мои ноги не подчинились мне, и разум, проснувшийся вспышкой, тут же уснул вновь, бессильный перед неведомым зовом.
«Иди», – пел призрачный голос, ласково и жутко, вкрадчиво и невыразимо прекрасно.
Когда новая вспышка на миг пробудила меня ото сна наяву, я поняла, что перешагиваю через кладбищенскую ограду, неприлично высоко подобрав юбку. Казалось, я иду с закрытыми глазами, порой на миг поднимая ресницы, – но вновь смежаю веки, отдаваясь блаженному бездумью влекущей темноты.
Может, это и правда было так.
Впрочем, важно ли оно сейчас? Что вообще в этом мире важно, кроме этого голоса, кроме того, кто ждёт и зовёт меня?
«Иди…»
Следующим, что я увидела, были могильные камни, тонувшие в белой дымке, льнущей к моим ногам. Туман обволакивал всё вокруг стеной, обнимал меня молочной пеленой – такой плотный, что я чувствовала, как он касается моих рук. Рэйчел тоже была рядом, застыв с широко открытыми глазами, с неподвижным лицом куклы, уставившейся перед собой незрячим стеклянным взглядом; верно, она всё это время шла рядом, но заметила я её лишь сейчас, когда неведомая сила велела нам остановиться.
«Ко мне…»
Тьма вновь поглотила меня в тот миг, когда туман прямо перед нами стал обретать очертания. Белая дымка, соткавшись в человеческую фигуру, начала чернеть и облекаться материальностью. И, вновь очутившись в странном сне без снов, теряя себя в волнах зачарованного блаженства, я ощутила неясный отзвук реальных ощущений: холод чужих прикосновений к моей коже, запах тления, ударивший в ноздри…
Звук выстрела вернул меня в явь так резко, будто я вдруг окунулась в ледяную воду – и тварь, державшая меня с нежностью любовника, заставив беспомощно откинуть голову, разжала руки. Отшатнулась с хриплым воплем, не имевшим ничего общего с голосом, звавшим меня: иллюзией, рождённой магией и моим собственным сознанием.
За тот миг, пока я падала наземь, потеряв равновесие, я даже во тьме разглядела его лицо. Располосованное зверем, бледное до того, что оно казалось сплетённым из паутины, – и тем отчётливее на нём чернели раны, оставленные хищными клыками, раны, которым уже не суждено было зажить никогда. Кровь, в ночи казавшаяся чёрной, заливала губы и короткую седую бороду, глаза горели во мраке тусклым багровым огнём.
Я помнила эти глаза. Помнила их голубыми.
И помнила тот день, когда они закрылись навсегда.
– Элиот? – потрясённо выдохнула я.
Второй выстрел, прогремев в ночи, заставил нашего старого конюха – нашего мёртвого старого конюха – содрогнуться всем телом. В следующий миг он растворился в тумане так же, как недавно появился из него: став его частью, слившись с воздухом и тьмой. Наконец позволив мне увидеть Гэбриэла Форбидена, до сего момента скрывавшегося за его спиной, а теперь быстрым шагом приближавшегося ко мне с приопущенным револьвером.
Я посмотрела на Рэйчел: в свою очередь очнувшись от гипноза, она ошеломлённо взирала, как хозяин Хепберн-парка идёт к нам. Перевела взгляд на могилу, рядом с которой я лежала, – могилу Элиота: камни, складывавшие её, как-то странно поблёскивали в ночи.
Потом, резко обернувшись, увидела Элизабет. Она сломанной куклой лежала на земле позади меня, совсем как в моём видении; кровь темнела на прокушенном горле и на белой рубашке, бледное лицо с беспомощно приоткрытым ртом почти сливалось цветом с дымкой вокруг.
Элиот. Элиот, верный старик-конюх, обратился в живого мертвеца. Это он выманил из дому Элизабет и завлёк на кладбище, где мог без опаски утолить свою жажду. Это он звал нас с Рэйчел. Это он только что пытался меня убить. А Гэбриэл Форбиден, сейчас стремительно прошедший мимо меня, снова спас… спокойно расхаживая под полной луной, даже не думая отращивать чёрную шерсть и четыре лапы.
Немыслимо.
Я смотрела, как хозяин Хепберн-парка быстро опускается на одно колено рядом с Элизабет. Затем, прощупав пульс на её залитой кровью шее – я искренне надеялась, что присутствующий, – поднимается, вглядываясь в туман вокруг.
– Мистер… Форбиден? – обескураженно проговорила Рэйчел.
– На ваше счастье, – бесстрастно промолвил хозяин Хепберн-парка. – А теперь сядьте подле подруги и помолчите. Вампир ещё рядом.
Его тон не допускал возражений – и Рэйчел, беспрекословно рухнув на колени рядом со мной, обняла меня за плечи. Я вцепилась в её руки почти непроизвольно, снизу вверх глядя на сосредоточенное лицо Гэбриэла, вслушивавшегося в тишину.
Элиот, наш Элиот хотел убить меня. Наверное, услышал нас, когда мы проезжали мимо кладбища, – и, бросив Элизабет, переключился на новых жертв. Элиот сейчас таится где-то там, в тумане, выжидая момент для нападения, Элиот стал вампиром…
А Гэбриэл Форбиден – не оборотень.
Нет, всё это пока определённо не укладывалось у меня в голове.
– Почему… почему Элиот пытался меня убить? – прошептала я. – Я же… была его…
Вместо ответа Гэбриэл, даже не взглянув в мою сторону, молча поднёс палец в перчатке к губам. Вновь положил ладонь на рукоять револьвера, всматриваясь в туман – и я, больше не задавая вопросов, судорожно завертела головой, пытаясь заметить подступающую опасность.
Некоторое время, показавшееся мне вечностью, я слышала лишь тяжёлое дыхание Рэйчел да шорох ветра. Гэбриэл стоял на месте так спокойно, точно готовился стрелять по мишеням развлечения ради.
В тот миг, когда туман за его левым плечом начал обретать неестественную плотность, я непроизвольно подалась вперёд:
– Слева!..
Но Гэбриэл уже повернулся – и, отступая на шаг, одновременно уткнул дуло револьвера почти в самый лоб вампира: движением плавным и стремительным, точно танец. Третий выстрел отбросил неупокоенного назад, и я ждала, что он снова растворится во мгле – однако тот, издав звук, похожий на рычание и стон, скрылся во тьме на своих двоих, мгновенно потерявшись за туманной стеной.
Круто повернувшись, Гэбриэл опустил револьвер, наконец удостоив нас своим безраздельным вниманием.
Под его пристальным взглядом мне стало холоднее, чем в объятиях мертвеца.
– А теперь позвольте узнать, – ледяным, очень вежливым тоном осведомился он, – что вы здесь делаете?
Да. Лишь сейчас я в полной мере начинала осознавать всю глупость того, что творила, и того, что думала.
С чего я вбила себе в голову, что он оборотень? С чего взяла, что тварь, убившая Элиота, и тварь, выманившая из дома несчастную девушку, – один и тот же монстр? С чего подгоняла все факты, которые так просто было сложить в истинную картину происходящего, под одну-единственную смехотворную теорию?
Впрочем, пока от полного понимания истинной картины я всё ещё была далека.
– Мы… были у гадалки, – беспомощно проговорила я. – И я увидела… Элизабет на кладбище, в крови.
– И вы отправились выручать подругу из неведомой беды? Вдвоём, никого не предупредив? – в том, как он сунул револьвер в кобуру, привычно спрятанную сзади, я прочла хорошо скрываемое бешенство. – В ваших головах есть хоть капля мозгов, или они служат вам исключительно для того, чтобы вы могли нацепить на них новые шляпки?
Я молчала. Ни капельки не обидевшись, понимая и признавая всю справедливость его обвинений.
Должно быть, именно это Гэбриэл и прочёл в моём молчании. Во всяком случае, когда он повторно прошёл мимо нас к Элизабет, голос его явно смягчился.
– Две самые бедовые девицы страны, – устало бросил хозяин Хепберн-парка, быстрым движением снимая свой шейный платок. Бережно обмотав им шею Лиззи, перевязав раны, подхватил окровавленную девушку на руки. – За мной.
Цепляясь друг за дружку, мы с Рэйчел поспешно поднялись на ноги, чтобы устремиться за ним: Гэбриэл уже быстро шёл мимо памятников, неся Элизабет легко, как пушинку.
Только сейчас я поняла, что туман вокруг сделался куда менее густым, чем был несколькими минутами ранее.
– Она жива? – обеспокоенно спросила Рэйчел, вышагивая подле меня.
– Вампиры редко доводят дело до конца. Они не пьют мёртвую кровь. Однако после укуса их жертвы долгое время не способны очнуться, и без помощи со стороны они просто умирают от полученных ран и кровопотери. – Гэбриэл говорил сухо, сдержанно, очень спокойно. – Полагаю, вы начали своё приключение с визита в дом мисс Гринхауз?
– Да.
– Добирались верхом? Проезжали по дороге мимо кладбища?
– Да…
– Вампиры слышат далеко. Ваше появление поблизости отвлекло его во время кормления, и он бросил жертву, чтобы выследить вас. Иначе, насытившись, он спрятал бы её в саркофаг в ближайшем склепе, где она и истекла бы кровью. Вампиры в этом плане чистоплотные, как кошки, на видном месте отходы своей мертводеятельности не оставляют.
Наверное, именно облегчение при мысли, что Элизабет жива, позволило мне наконец вновь подумать о вопросах, вертевшихся в моей голове.
Итак, Гэбриэл Форбиден – не оборотень. Как ни странно, я не могла сказать, что испытала облегчение по этому поводу: ситуация не слишком к тому располагала.
Но если он не оборотень, кто же он?
– Почему Элиот не узнал меня? – медленно спросила я. Почему-то совсем не о том, о чем хотелось спросить в первую очередь.
Впрочем, трудно было с ходу выбрать один вопрос из всех тех, что отчаянно желали быть заданными.
– Его память мертва. Его личность мертва. Эта тварь – не тот бедный старик, которого вы любили. Всё, что от него осталось, – мёртвая оболочка, жаждущая крови. Всё равно чьей. Впрочем, невинные дурёхи вроде вас для вампиров – десерт и основное блюдо в одном лице. Даже между ребёнком и юной девственницей они выберут последнюю.