– Ребекка, выпусти меня.
Том сказал это очень, очень ровно, и я лишь мотнула головой:
– Нет.
– Дай. Мне. Уйти.
Я упрямо вздёрнула подбородок.
– Я выпущу тебя только тогда, когда ты поклянёшься, что не наделаешь глупостей. К примеру, не решишь поиграть в Вертера и свести счёты с жизнью.
Сквозь бесстрастие на его лице пробилось изумление, и я поняла: он никак не ожидал от меня ни подобных догадок, ни подобной проницательности.
Благодарю, лорд Чейнз. Без вас это и правда вряд ли пришло бы мне в голову.
Я-то склонна была считать Тома слишком умным для подобных решений.
– Клянёшься? – настойчиво спросила я.
– Что за ерунда. – Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла похожей на гримасу. – Ты считаешь меня способным на такое? Обернуть собственную жизнь сентиментальной трагедией?
– Считаю, – без колебаний подтвердила я. – Если хочешь меня разуверить – клянись.
Его улыбка выцвела, и Том отвёл глаза.
– Клянусь.
Мёртвый голос отнюдь меня не убедил.
– Клянёшься моей жизнью?
Он не ответил, по-прежнему глядя в сторону.
– Том, обещай мне!
– Ребекка, отойди от двери, – проговорил он сквозь зубы. – Я не хочу причинить тебе боль.
– И не подумаю.
Он схватил меня за плечи, пытаясь убрать с дороги, – и мои пальцы вцепились в дверной косяк, а туфли упёрлись в пол, не позволяя переместить меня ни на дюйм. На миг предплечья сжало так, что я едва удержалась от вскрика, но в следующее мгновение Том опустил руки.
– Отойди.
– Никуда я не отойду, пока ты не убедишь меня, что будешь жить дальше.
На его юном лице, исказив аристократичные черты, отразилось такое страдание, что на миг оно показалось мне бесконечно старым – старше отцовского, старше Гэбриэла, – и упорство, с которым Том хранил молчание, захлестнуло меня отчаянной яростью.
– Почему? Ответь, почему? Почему ты думаешь, что не сможешь без меня жить?! Дурак! – я подалась вперёд, почти срываясь на крик. – Что есть во мне такого, чего ты не сможешь найти ни в ком другом?
Тихий, какой-то безумный смешок, сорвавшийся с его уст, испугал и пронял меня больше, чем если б он закричал.
– Не заставляй меня, Ребекка. Пожалуйста. – Том наконец посмотрел на меня, и в глазах его, засверкавших лихорадочным блеском, читалась мольба. – Сейчас я не могу лгать тебе так, чтобы ты поверила. Не могу сказать правду. Не могу дать клятвы, которую ты просишь, ибо верю в силу клятв. Ты приняла решение не связывать наши жизни, так не мучай больше ни себя, ни меня. Что отныне будет со мной – не твоя забота. – Он снова взял меня за плечи, на сей раз мягко. – Ты не будешь долго горевать. Я выбираю путь слабых, а ты не любишь тех, кто слаб. Забудь меня. Всё равно это единственное, чего я достоин.
Мой злой взгляд скользнул по мягким кудрям, крупными завитками обрамлявшим его бледный лоб – тёмным, почти чёрным… и фантастическая, внезапная, дикая мысль заставила меня оцепенеть.
«Это единственное, чего я достоин»…
Чёрный волк под моим окном. Полнолуние, этим утром подошедшее к концу. Эта странная задержка, когда Том уехал из Ландэна уже давно.
…«приехал сразу, как только смог»…
Кролики, разодранные в ночь, когда Том вернулся из столицы. После того как я ускользнула от ответа на его предложение, оставив его мучиться неизвестностью.
Элиот, убитый нечистью в ночь, когда они с отцом спали под нашей крышей. После того поцелуя в саду, когда я убежала, оставив его терзаться сожалением и раскаянием.
…«если б ты погибла, я бы никогда себе этого не простил»…
Моя исцарапанная дверь… и проливной дождь, который той ночью промочил бы любого бист вилаха до нитки. И тот не смог бы пробраться в дом с улицы, не оставив за собой след из влаги и грязи.
Которого не было.
…«любовь, которой под силу победить всё»…
Странное стремление графа Кэрноу жить в глуши, странный взгляд при виде будущей невестки, и при этом – странная настойчивость на мезальянсе, которым станет брак его единственного сына и вздорной девицы из провинции…
Боги, и почему я поняла это только сейчас? Почему когда-то отмахнулась от этой догадки с такой лёгкостью, почему стремилась подогнать все факты под сказку, которую сама придумала?
– Том, – когда я заговорила, я едва узнала собственный голос. – Скажи мне, прошу… умоляю. – Мне пришлось сглотнуть, чтобы хоть как-то смягчить пересохшее горло. – Почему тебе так нужно, чтобы я стала твоей женой? И тебе, и твоему отцу?
Конечно, эта мысль была лишь мыслью. Безумной теорией, скреплявшей все факты воедино не крепче, чем пара булавок – старую разодранную ветошь. Не говоря уже о том, что для этого мне пришлось снова вспомнить о глупых сказках.
Но это единственное, что могло бы объяснить всё.
Том держал меня за плечи, и взгляд его был одновременно гневным и беспомощным.
– Так отец говорил с тобой? А ведь я просил его не вмешиваться. – Губы друга тронула болезненная усмешка: словно их исказило кривое зеркало. – Ты тоже думала, как это странно… то, что родители всегда знают, что для нас лучше? Все они когда-то тоже были детьми и тоже страдали оттого, что с их желаниями никто не считается. Но потом они вырастают и забывают об этом, чтобы снова и снова, раз за разом замыкать проклятый круг.
– Не уходи от темы. О твоём гениальном самоубийственном плане я догадалась бы и без лорда Чейнза. – Я не могла быть уверенной, что не лгу, однако сейчас это явно было не самым важным. – Есть причина. Помимо той, что ты меня любишь. Я знаю. Я чувствую. Скажи мне, пожалуйста, – то, как тихо прозвучали эти слова, не умаляло их настойчивости. – Я имею право знать, почему мой друг собрался умирать.
Он покачал головой, но по тому, как Том смотрел на меня, я поняла: он знает. Знает, что я знаю или подозреваю, и упорствовать уже нет никакого смысла, – потому что, заподозрив правду, я докопаюсь до неё, так или иначе. И всё равно хочет уйти.
Насколько всё было бы проще, если б не хотел! Если б пытался меня заставить или мною манипулировать, если б хоть на миг подумал о себе прежде, чем обо мне; если б позволил с чистой совестью отвернуться от него, заставил разочароваться, презирать, ненавидеть!..
– Я не хочу, Ребекка. Не хочу давить на тебя этим. Ты слишком добра, чтобы после этого меня отвергнуть, а последнее, чего я хочу в этом мире, – сделать тебя несчастной. – Отпустив меня, Том повернулся боком, снова устремив взгляд в окно. В профиль отчётливо видна была его лёгкая курносость, всегда казавшаяся мне такой милой. – Я хотел, чтобы ты решилась по доброй воле, чтобы действительно захотела попробовать это… стать моей женой. Создать семью, твою и мою. Вырастить из дружбы любовь. Я ведь был бы не самым ужасным мужем, если подумать. – Он мучительно улыбнулся. – Я верил, что однажды ты можешь меня полюбить, а если не сможешь, я бы отпустил тебя. Но если я так противен тебе… я не хочу, чтобы ты ломала свою жизнь из жалости ко мне.
– Говори.
– Мне не нужно исцеление, купленное твоими страданиями. Не нужна жизнь, купленная твоей болью.
– Говори!
Отпусти его, кричало что-то внутри меня. Отойди от двери, раз он так этого хочет, позволь ему уйти; позволь всему просто идти своим чередом, фомор тебя побери!
Но я не могла. Не могла. Потому что никогда себя не прощу, если отпущу.
И это станет тем ядом, что всё равно отравит мне – и Гэбриэлу тоже – всё возможное счастье.
– Пожалуйста. Я должна знать, – вымолвила я едва слышно. – Если ты когда-нибудь действительно считал меня другом… говори.
Том обречённо прикрыл глаза, и я поняла, что победила. Там, где многие на моём месте предпочли бы проиграть.
Глупая, сердобольная, тошнотворно добренькая девочка Ребекка…
– Я – оборотень. Убийца. Нечистое отродье, проклятое богами, фейри и людьми, – с ненавистью выплёвывая каждое слово, произнёс Том. – И лишь брак с той, кого я люблю всем сердцем, поможет снять моё проклятие.
Его слова на удивление мало меня удивили.
Значит, я была права. Красавица и Чудовище, Гавейн и леди Рэгнелл, Диармайд и дочь подводного короля[29]. Все те сказки, где злые чары развеивает любовь; а если не любовь, то брак или ночь с тем, кто готов принять тебя таким, какой ты есть.
Да. Это действительно объясняло всё. Оборотни перевоплощаются либо в те ночи, когда светит полная луна, либо в те, когда сильные переживания лишают их власти над собой. И для лорда Чейнза я – просто средство вылечить его наследника: всё равно что пузырёк с лекарством. К пузырькам в аптеке не питают тёплых чувств. Пузырьки в аптеке не привыкли спрашивать, хотят они быть купленными или нет.
Я чувствовала странное опустошение. Только что в душе бушевала буря, теперь воцарился мёртвый штиль. Наверное, потому что я ещё не в полной мере осознала, что всё это значит, и лишь пыталась осмыслить множество вопросов, возникших в моей голове взамен некоторых разрешившихся.
С них я и решила начать.
– Как ты… стал…
– Моя мать умерла не в родах. Вернее, в родах, но… за два месяца до того, как я должен был появиться на свет, на неё напал оборотень. – Заложив руки за спину, Том отошёл от двери. Спокойным, неспешным шагом, будто просто прогуливался после завтрака. Видно, сейчас им владело то же неестественное, опустошающее спокойствие, что приковало к месту меня. – Они с отцом тогда были в нашем загородном поместье. Не в Энигмейле, в другом. Мать вышла прогуляться перед сном, волк напал на неё прямо в саду. Отец подоспел на помощь и убил его, но слишком поздно. А после смерти волк вернул себе человеческий облик. – Он остановился подле кресла, не глядя на меня. – Отец после пытался выяснить, кем был этот несчастный, однако в окрестностях никто не пропал. Этот оборотень был пришлым, похоже, бродягой… верно, скрывался от Инквизиции, скитаясь. Мама умерла три дня спустя, однако лекарь сумел спасти меня. Отцу пришлось изменить ему и слугам память, чтобы всё скрыть. Тогда он ещё не был уверен, что я буду… таким, но знал: если б мама осталась жива, она бы стала чудовищем, и проклятье почти наверняка успело коснуться меня. Он боялся, что меня убьют, если узнают правду.