Но в этот миг Гэбриэл вспрыгнул в седло, и вороной жеребец понёс его прочь от Грейфилда.
Я долго провожала его взглядом. Опершись руками на подоконник, ощущая странную пустоту на том месте, где вроде бы только что билось и болело сердце.
Поздравляю, Ребекка. Поздравляю, маленькая, лживая, малодушная предательница. Вот теперь, если твой гениальный план с побегом от законного мужа окончится тем, что, когда ты заявишься в Хепберн-парк, Гэбриэл выставит тебя вон – он будет иметь на это полное право. Зато сможешь утешаться тем, что между чужой жизнью и своей ты выбрала первое, а между любовью и своей драгоценной совестью – второе.
И чем же на самом деле ты лучше Джейн, на которую так злилась? Она хотя бы сохранила честь, когда ты предпочла путь бесчестья.
Надеюсь, с чистой совестью топиться тебе будет немного легче.
Когда чёрный всадник на вороном коне исчез на горизонте, я всё ещё смотрела ему вслед. Туда, где касались облаков вересковые поля, залитые радостным светом пробившегося солнца.
А затем опустила голову – и глухо, навзрыд, до кашля зарыдала.
Я стою, глядя в белое небо. Абсолютно белое, похожее на бумажный лист. Его не заволакивают облака – на нём вовсе нет облаков: лишь пустота, заполняющая собой всё пространство над моей головой.
Я опускаю глаза, глядя на океан, волнующийся под подошвами моих туфель. Странный разноцветный океан с непрозрачными радужными водами, колеблющийся под хрустальной гранью, на которой стою я. Вернее, мне проще думать, что я стою на хрустале, чистом до незримости: ведь я не касаюсь воды, будто её и мои ноги разделяет пара дюймов затвердевшего воздуха.
Впрочем, я не уверена даже в том, что подо мною действительно вода. Пускай даже разноцветное нечто очень на неё походит.
Океан простирается во все стороны, насколько хватает взгляда. Бескрайний, безграничный, заключённый под нерушимым тонким барьером, разделяющим его и пустоту, уползающую за горизонт. Если присмотреться, можно заметить, что радужные воды – не сплошной массив, а текучее переплетение тысячи тысяч пёстрых потоков. Соприкасающихся, пересекающихся, вливающихся друг в друга.
Мне знакомы эти потоки.
Именно их я видела в те мгновения, когда представляла разбегающиеся дороги своей судьбы.
Где я? Что это за место? И как я здесь…
В этот миг в радужности под моими ногами проявляется картинка – огромная, с меня ростом. Я ошеломлённо смотрю, как в разноцветье проступают очертания моей комнаты, погружённой в полутьму, и меня самой, спящей в постели. Одетой, рядом с книгой, выпавшей из рук, уткнувшейся лицом в подушку, пока догорающая свеча подле кровати плачет воском. Пламя дрожит, и я понимаю: конечно, это не просто картинка. Скорее огромное окно.
Через которое я могу посмотреть на саму себя – со стороны.
Последние воспоминания приходят вместе с этим пониманием.
Когда Гэбриэл уехал, я снова весь вечер провела в спальне взаперти, пропустив не только ланч, но и ужин, на сей раз не открыв даже Рэйчел, безуспешно стучавшей в мою дверь. Пыталась что-то читать, но больше просто лежала, уставившись в потолок. И снова плакала.
А потом, должно быть, уснула.
Значит, я сплю? И это сон? Но это место… оно слишком реально для сна. Оно кажется куда более реальным, чем всё, что я когда-либо видела.
И у меня возникает странное, пугающее ощущение, что до этого момента я спала. Всю свою жизнь. Спала и видела сон о девочке по имени Ребекка Лочестер.
Но теперь – проснулась.
Я делаю несколько осторожных шагов вперёд; ноги вполне уверенно ступают по пустоте, разделяющей меня и разноцветье. Тёмная комната в тот же миг исчезает, вновь растворяясь в радужных волнах, – и, когда я замираю, под босыми ногами проступает совсем другая картинка.
Мост. И я, прячущая лицо на плече у Гэбриэла.
То, что случится дальше, мне видеть совсем не хочется, поэтому я отвожу взгляд. Оборачиваюсь, глядя на то, что я оставила за своей спиной.
Если, пойдя вперёд, я узрела то, что было…
– Не советую этого делать.
Голос – женский, певучий, окрашенный странным вкрадчивым шелестом – раздаётся прямо подле меня. Я резко поворачиваю голову и, не обнаружив никого и ничего, беспомощно верчусь на месте.
– Кто здесь?
– Даже если увидишь, что хочешь, это тебе не поможет. Знание своего будущего меняет его, – голос звучит совсем рядом с моим ухом; он одновременно поёт капелью и шепчет листвой, журчит прохладным лесным ручьём и шелестит тёплым шёлком. – Обрывочные предсказания не в счёт.
Когда я снова поворачиваюсь, передо мной кружится сонм бабочек. Эфемерных, оставляющих за собой след, похожий на искрящуюся пыльцу, крупных, с мою ладонь, светящихся бабочек. Золотых, как солнце.
Пару мгновений спустя они складываются в человеческую фигуру, чтобы ещё через миг слиться воедино.
– Надо же, – говорит женщина, возникшая там, где только что мерцали бабочки. – Немногие латенты сюда заглядывали.
Она красива. До того красива, что смотреть на неё почти больно. Волосы – золотой атлас, глаза – тёплый янтарь: в них плещется ласковое вечернее солнце, их цвет мог бы напомнить о змеях и кошках, но эти глаза ничуть не похожи на те, что можно увидеть у зверя. Они изучают меня, мягко и внимательно, и в бездонной черноте, которую окружают медовые радужки, мне чудятся серебристые искры далёких созвездий.
Женщина слегка улыбается. Её простое, на тунику похожее платье складками ниспадает на прозрачную грань между океаном и пустотой; оно кажется лёгким, как воздух, оно голубое, как небо… а миг спустя я понимаю, что оно и есть небо. Отрез летнего неба, чистого, глубокого и бесконечного, невероятным образом принявшего форму платья, чтобы в него можно было облечься.
Догадаться, кто предстал передо мной, нетрудно.
– Вы та, о ком я думаю?
Великая Госпожа склоняет голову набок, так что золото её волос теперь льётся по правому плечу. Я ждала, что длинные пряди погрузятся в небо, из которого сотканы её одежды, и утонут в нём, но они скользят поверх, словно под ними самая обычная ткань.
– А ты смешной ребёнок, бросивший мне вызов. – Она созерцает меня задумчиво, словно картину. – Вот что бывает, когда помогаешь латенту открыть разум. Позволить тебе заглянуть за грань было со стороны той девочки весьма неосторожно. – Владычица Предопределённости качает головой. – Впрочем, то не её вина. Она ведь не знала, с кем имеет дело.
Я смутно понимаю, о чём она говорит. Видимо, о моём визите к мисс Туэ и о том, что именно благодаря ему я теперь здесь. К слову, хороший урок на будущее: стоит с осторожностью глотать подозрительные снадобья, полученные из рук незнакомцев, и всегда осведомляться о возможных побочных действиях. Но что означает это странное «латент»? Должно быть, от латинского latentis[30]…
Хотя сейчас меня куда больше занимают мысли о том, что мне теперь делать.
Кланяться? Молиться? Падать на колени и просить прощения? Однако под взглядом той, кому я молилась с тех пор, как научилась говорить и читать, я откуда-то понимаю: ей не нужно ни того, ни другого, ни третьего. Только в античных мифах таких, как она, могут задеть слова или поступки таких, как я.
Только в представлении таких, как я, им нужно наше раболепство.
И потому я просто спрашиваю:
– За что я удостоена этой встречи?
– Таких, как ты, нетрудно заметить. Там, где рождаетесь вы, потоки волнуются так, что их почти штормит. Учитывая, что вы с ними творите, неудивительно. – Она смотрит вниз, на океан под нашими ногами, и пожимает плечами. – Не говоря уже о том, что считанные латенты добирались сюда.
Таких, как я?..
Прежде чем задать новый вопрос, я тоже смотрю на разноцветье под собой. Не замечая ничего, похожего на шторм.
Но Владычице Предопределённости определённо виднее.
– И что… это? – неуверенно указывая пальцем на океан, спрашиваю я.
– Судьбы. Жизни. Все люди, маги и фейри, которые когда-либо жили и которым когда-либо суждено родиться. – Она неотрывно смотрит на разноцветные воды, и я понимаю: она видит в них куда больше, чем открывается мне. – Один мальчик, попав сюда, назвал это место безвременьем, а потоки – океаном времени. Определение не совсем точное, но я склонна с ним согласиться.
– И этот мальчик тоже был… таким, как я?
– Нет. Вовсе нет. – Воспоминание вызывает у неё улыбку. – Он был единственным в своём роде.
Больше она не говорит ничего, и я не решаюсь спросить, кем же был тот, о ком она вспоминает с улыбкой. Боюсь, что не имею на это права.
Да и куда больше меня интересует другое.
– А кто же тогда я?
– Латентный маг. Для нас – латент, – это она произносит почти скучающе. Так взрослый объясняет непонятливому ребёнку то, что вроде бы должно быть совершенно очевидным. – Тот, чья магическая печать так и не проявилась. В таких случаях ваш дар ищет иной выход, и, если он достаточно силён, вы меняете реальность. Ломаете её под себя. Поворачиваете судьбы тех, кто с вами рядом. Воплощаете наилучшую для себя вероятность. Интуитивно, конечно. И в ключевые моменты почти всегда делаете правильный выбор, каким бы неправильным вначале он ни казался. – Едва заметное движение губ, и её улыбка становится усмешкой. – Правильный для вас.
Это звучит настолько неожиданно и невероятно, что я долго молчу, прежде чем кое-как вымолвить:
– Вероятность?..
– Остаться в добром здравии там, где другой наверняка бы заболел. Попасть к странствующей гадалке как раз тогда, когда её совет так тебе необходим. Познакомиться с единственным человеком, с которым ты могла бы быть действительно счастлива. Встречать его раз за разом, смыкая ваши дороги, когда разминуться с ним было бы так просто. Отправиться в лес навстречу приключениям именно тогда, когда он сможет заметить твой уход. Оказаться на краю гибели именно в тот момент, когда он сможет прийти тебе на помощь. Реальность сама выстраивается выгодным для тебя образом. – Великая Госпожа смотрит за мою спину: туда, где остаётся вся жизнь, пока прожитая мною. – Нет, твоя судьба не будет безмятежной. Платить по счетам приходится всем. Но иная боль закаляет душу, а иная её убивает. Ты переживёшь только первую. – Золотой взгляд вновь обращается на меня, и то, как я реагирую на эти слова, явно смешит его обладательницу. – Родись ты королевой, знатное вышло бы зрелище, но тебе не суждено свершить великих дел. Тебе ведь не нужно ни славы, ни власти, ни вечной памяти: довольно любви и простого человеческого счастья. Впрочем, это даже забавно… наблюдать, как такие силы расходуются на такие простые вещи.