С одной стороны, легенда была довольно сомнительной. С другой… учитывая, что всем прекрасно был известен мой характер и привычка убегать в поля, когда меня одолевало душевное смятение, – скорее всего, это действительно никого бы не удивило. О том, что на теле могут найти следы пыток, граф не беспокоился. Магу нетрудно оставить на трупе лишь те следы, что требовались ему; а учитывая, что в хэйлской страже магов не водилось, обнаружить следы колдовского вмешательства было бы некому.
Граф, как и его сын, не стал дожидаться суда. Вскоре после допроса он повесился в камере. Я не знала, какая из трёх причин больше подтолкнула его к этому: предательство и самоубийство Тома, нежелание подвергаться унижению и позору или утрата дара. Лекари извлекли из тела лорда Чейнза пули и исцелили его раны, но его магическая печать не могла восстановиться уже никогда.
Я всё же склонялась к мысли, что первая. Или просто хотела на это надеяться.
Как бы там ни было, после смерти графа я осталась единственной представительницей рода Чейнз. Завещание лорда Чейнза не предусматривало подобных обстоятельств, и с тем, что теперь делать с его наследием, разбирались долго.
Впрочем, теперь наконец разобрались.
– Если коротко, я не имею права на титул вдовствующей графини Кэрноу. Однако титул и майорат графа Кэрноу перейдут к моему сыну. Старшему из тех, что родятся у меня в законном браке, – переведя взгляд на отца, сухо произнесла я. – Я не могу распоряжаться ни землями, ни капиталом, которые он должен унаследовать, но обязана присматривать за ними до совершеннолетия законного владельца. Кроме того, я получаю в своё распоряжение проценты с этого капитала и годовую ренту и отныне имею право на титул учтивости. Всё это, включая титул, сохраняется за мной и в том случае, если я снова выйду замуж, утратив фамилию Чейнз. – Я горько усмехнулась своим мыслям. – Учитывая содержание первых пунктов, я в каком-то смысле обязана это сделать.
Папа расширил глаза – и, видя недоверие в его лице, я передала ему письмо, чтобы он мог прочесть полный текст сам.
– То есть… по сути дела… всё имущество и земли Чейнзов всё равно теперь твои? – ошеломлённо уточнил мистер Хэтчер.
– Можно сказать и так.
– И отныне ты леди Чейнз?
Я кивнула. Окончательно подтвердив – для самой себя в первую очередь, – что унаследовала имущество того, кто хотел меня убить, и друга, который был моим мужем несколько часов. А потом погиб, оставив меня вдовой, ради меня добровольно отказавшись от шансов на спасение.
От осознания этого становилось так горько, что хотелось кричать. И кусать подушку, чтобы никто не услышал этих криков, так часто звучавших в темноте с той ночи, когда в сердце надломом поселилась боль, и чтобы не будить Гэбриэла, так часто ночевавшего в соседней спальне. Но он всё рано просыпался, невесть каким образом слыша мой плач, и приходил, чтобы я могла выплакаться и уснуть в его объятиях.
Когда утром я открывала глаза, его уже не было рядом.
– Боюсь представить, как отнесётся к этой новости твоя матушка. Она-то уже выплакала все глаза при мысли, что дочь лишилась долгожданного титула, который был у неё в руках, – пробормотал отец, пробегая глазами по ровным чернильным строчкам. – Как бы от восторга с ней не приключился удар… а вы что думаете, Гэбриэл?
Тот задумчиво качнул кистью, заставив янтарную жидкость лизнуть прозрачные стенки бокала. Пригубив бренди, отставил его на стол рядом с креслом; откинувшись на спинку, соединил кончики сухих изящных пальцев, отстранённо глядя на пламя.
После всей этой истории отец души не чаял в спасителе любимой дочери. А ещё всячески привечал его ежедневные визиты в Энигмейл: в отличие от матушки, не устававшей шипеть, что порядочной вдове не пристало с первого же дня траура привечать другого мужчину, да ещё так часто позволять ему ночевать с собой под одной крышей. Я знала, что об этом шепчется вся округа, но мне было всё равно. Рэйчел гостила в Энигмейле всё лето, помогая мне легче пережить то, что на меня обрушилось; однако в действительности я могла вынести всё, что теперь мне приходилось нести, только благодаря Гэбриэлу.
Особенно учитывая, что на самом деле в его визитах не было ничего предосудительного.
С тех пор, как я овдовела, объятия – всё, что он себе позволял. Ласковые, абсолютно целомудренные. И поцелуи – по-отечески нежные, в лоб и волосы. Пускай мне, выжженной и опустошённой той ночью, самой не хотелось большего, – я не хотела думать, что Гэбриэл так и не простил мне чужой постели. Что после того, как я была с Томом, я опротивела ему как женщина. И, быть может, как человек тоже.
Ведь кто знает, сколько правды было в его словах, сказанных во время нашего последнего танца.
Я не спрашивала, так ли это. Слишком боялась услышать «да». И хотя отец, кажется, считал нашу помолвку вопросом решённым и всей душой нас благословил, за минувшее лето мы с Гэбриэлом ни разу не заговаривали об этом. Ни о помолвке, ни о будущем, ни о том, какие отношения нас теперь связывают. Впрочем, овдовев, снова отправиться к алтарю я в любом случае могла лишь через год…
Во всяком случае, я искренне надеялась, что он молчит только потому, что спешить нам некуда.
– Учитывая все обстоятельства, – отвечая на вопрос отца, наконец устало проговорил Гэбриэл, – полагаю, это наименьшая возможная компенсация, которую наша дорогая Ребекка могла получить от графа за всё пережитое по его милости.
Отец с мистером Хэтчером важно закивали в знак полной солидарности. А я, зарыв пальцы в пушистый мех Лорда, успевшего устроить морду у меня на коленях, смотрела, как волк блаженно щурится.
– Мистер Хэтчер, – тихо произнесла я, – я хотела бы помочь семьям тех стражников, которые погибли, спасая меня. Это самое малое, что я могу для них сделать… отдать им часть кровавых денег, которые я получу. Как и вам, тоже пострадавшему из-за меня.
Бывший начальник хэйлской стражи мигом помрачнел.
Если сам он благополучно оправился от магической контузии, его людям не так повезло. Одним из них был отец бедной девушки, убитой Элиотом. Потому несчастный и выступил против графа: хотел отомстить тому, кто косвенно был повинен в смерти его дочери.
И погиб, пытаясь это сделать.
– Не считай своё наследство «кровавыми деньгами», Ребекка. Я счастлив, что все эти земли и поместья однажды обретут достойного владельца. Но я буду рад, если ты поможешь несчастным детям и вдовам… я уже отдал им всё, что у меня было, однако было у меня немного. Я и того не заслужил. – Мистер Хэтчер сделал большой глоток, и я не поняла, что за горечь заставила его поморщиться: напитка или та, что в душе. – Зря я всё же вас не послушал, Гэбриэл. Нужно было нам и правда идти вдвоём.
– Не вините себя, – негромко откликнулся тот. – Вы не могли в полной мере представлять, с чем столкнётесь. И знать, что простые стражники магам не противники.
– Тем более в таком глухом местечке, как наш милый Хэйл… где за всю жизнь мы даже боевых артефактов в глаза не видим, не говоря уж о том, чтобы уметь с ними обращаться. – Мистер Хэтчер отрешённо дёрнул себя за бакенбарды. – Умей мы пользоваться этими вашими картами… чтобы вы могли дать им часть своей волшебной колоды…
– Артефактами могут сражаться не-маги, но лишь магам это даётся легко. Простые смертные учатся этому годами. – Гэбриэл помолчал. – Мне жаль, что я смог защитить только вас. Слишком привык работать в паре, не квартетом.
– О чём вы? Вы говорили, что вам необходим лишь я один и лишь затем, чтобы арест прошёл на законных основаниях. А я не сообразил, что мы окажемся только обузой, тогда как настоящая схватка будет вашей с графом дуэлью. И теперь они погибли… ни за что, из-за моей глупости.
– Не говорите так. Их гибель не была напрасной. Они внесли в нашу победу немалый вклад.
– Вы могли победить графа и так. Без этих потерь.
– Кто теперь знает, что могло бы быть. Могу сказать одно: они умерли смертью, которой может гордиться любой истинный страж закона. Они не побоялись исполнить свой долг, не отступили перед тем, кто был сильнее их стократ, и погибли, чтобы сделать наш мир капельку лучше. – Вновь потянувшись за бокалом, Гэбриэл слегка им отсалютовал, прежде чем поднести к губам. – Вечная память.
Мужчины, молча отсалютовав в ответ, очередным глотком почтили тех, кого было уже не вернуть, – и я ощутила, как мои пальцы непроизвольно стискивают загривок Лорда, заставляя волка в ленивом удивлении приоткрыть один глаз.
То, что оборотней всё же можно исцелить, установили опытным путём. Один из арестованных оборотней – ещё в ту пору, когда они не были вне закона и не подлежали истреблению, – ожидал казни в казематах Инквизиции, однако в полнолуние почему-то не обратился. Это несказанно удивило как его самого, так и его тюремщиков: сомнений в его вине не было и не могло быть – несчастный сам сдался страже, как-то утром проснувшись подле трупа любимой жены. Охотники, ранее перепробовавшие самые различные чары и пришедшие к выводу, что излечить оборотней невозможно, призадумались… и, решив заняться изучением этого феномена, отныне всегда держали бедняг живыми до ближайшего полнолуния. И способ исцеления вычислили с помощью элементарной статистики, на основании нескольких сотен дел.
Больной зверь среди множества трав ищет и съедает именно те, что нужны ему для излечения. Видимо, волки внутри оборотней тоже чувствовали, что им необходимо. Исцелялись всегда лишь те, кто убивал своих супругов, и они всегда съедали их сердца. Иные браки были договорными, но супруги питали друг к другу по меньшей мере дружеские чувства. На момент вступления в брак девушки всегда были невинными; в других случаях исцеление не срабатывало. Для мужчин-оборотней это мог быть даже не первый брак, а вот женщина-оборотень должна была хранить чистоту. Никто не знал, отчего это являлось обязательной частью ритуала – пролить кровь на брачном ложе, но это было так.
Сказки часто имеют под собой вполне реалистичное основание. И на самом деле врут не всегда. Не во всём.