– Да что вы говорите, – прошептал знахарь.
– …собиралась оставить его там до конца дней Голодных Духов – а на следующее утро, спозаранок, гляжу – идут ко мне на двор пастухи и несут моего Мотылька чуть ли не бездыханного… Сказали – сам пришел, через степь бежал один… Такое потрясение для бедного ребенка…
Сихан почти не слушал, думая о своем и задумчиво глядя на мальчика.
– Хочешь прокатиться у волка на спине? – неожиданно предложил он. – Взаправду, до калитки и обратно?
– Хочу! – подскочил Мотылек. – Конечно!
– Давай-ка, Тошнотник, – возьми его, – приказал знахарь волку.
Тот, как будто поняв человеческую речь, встал, осторожно сжал зубами рубашку Мотылька, ловко закинул себе на спину – мальчик и пискнуть не успел – и исчез в темноте за порогом.
– Ваш зверь ему – ничего? – встревожилась Ута.
С улицы долетел удаляющийся заливистый смех.
– Тошнотник прекрасно воспитан, он свое дело знает, – сказал сихан. – Теперь давайте мы с вами, госпожа, приватно побеседуем.
– Ни к чему – я же сказала, гадание не нужно…
– А я и не о гадании говорю.
С этими словами сихан протянул руку к лицу Уты, крепко взял ее за подбородок, приподнял его и заглянул ей в глаза. Женщина отшатнулась, но знахарь уже поймал ее взгляд и смотрел через зрачки, словно в омут сеть забрасывал – глубже, еще глубже – пока не зацепил то, что надо. Ута смотрела ему в глаза, как мышь на змею, не в силах отвести взгляда. А какого они цвета и что в этих глазах, кроме пустоты, она разобрать не могла, потому что видела только два бездонных колодца, два ночных окна, в которых бушует зимняя буря. Через мгновение эта буря ворвалась в ее сознание и разметала там все, растерзала и перемешала мысли в податливую снежную кашу.
– Вы собирались в путешествие, – произнес сихан, не отрывая взгляда и не опуская руки. – Куда?
– В Асадаль, – безжизненным голосом ответила Ута.
– Вы действительно хотели отвезти туда этого мальчика?
– Да.
– Зачем?
– Передать человеку по имени Вольгван Енгон.
– Имперец… – сквозь зубы прошипел Кагеру. – Кто он такой?
– Я не знаю.
– А кто знает?
– Знал шаман. Святой старец еще в том году мне сказал: Ута, если со мной что-то случится, вези мальчика в Асадаль к Енгону.
– Хм. Какое отношение имеет этот тип к вашему внуку?
– Он мне платит за то, что я держу его у себя, – покорно отвечала Ута. – Уже пятый год платит, не скупится.
– Вот оно что… – пробормотал сихан. – Так вы ему не бабушка?
– Нет.
– Угу. Значит, не показалось…
Сихан взглянул на Уту еще пристальнее и придвинулся ближе.
– Кто отец мальчишки? Этот Енгон?
– Не знаю.
– Ну естественно, откуда бы. Кем ему приходился ваш Хару?
– Не знаю.
– Вы знали о том, что сейчас рассказал мальчик? Что случилось ночью в часовне, когда умер старый шаман?
– Нет, не знала.
– Как на самом деле звали шамана? Откуда он пришел? Что делал на месте заточения?
– Не знаю, – как заводная кукла, повторяла Ута.
На последние вопросы Кагеру и не надеялся получить от нее ответ. Несколько мгновений он помолчал, чтобы поднакопить сил для завершающего этапа беседы.
– Н-да, негусто. Ну ладно. Ни к чему вам утруждаться, госпожа Ута. Я сам отведу вашего внука в Асадаль. Сначала – в Асадаль. Потом… посмотрим. Будет зависеть от того, что я там разузнаю. А вы, – сихан сделал глубокий вздох, – отдохните перед дальней дорогой.
Он опустил веки, разрывая незримые путы, которыми, как паук, оплел волю женщины; чтобы не навредить себе, на миг задержал дыхание и неуловимым движением ударил ее двумя пальцами в центр лба, между бровями. Казалось бы, он едва коснулся ее кожи и сразу же отнял руку, но глаза Уты закатились, она обмякла и начала заваливаться на бок. Сихан выдохнул, подхватил ее и осторожно уложил на пол. Все произошло так быстро, что на лице Уты застыло только выражение легкого удивления, да еще над переносицей проступило почти незаметное синеватое пятнышко. Сихан знал, что только опытный шаман смог бы соотнести это пятнышко с истинной причиной смерти женщины. Но такого шамана на Стрекозьем острове больше не было.
Разделавшись со своей жертвой, Кагеру утомленно провел рукой по лбу. Он очень устал – последние дни выдались на редкость хлопотными. Привычно сосредоточившись на тишине глубоко внутри себя, сихан сделал несколько медленных длинных вздохов, из тех, которые начинаются в области паха, а заканчиваются в области макушки, протекая через спину по позвоночнику, промывая его нарастающим текучим теплом, от которого просыпаются тело и дух. Первый вздох – волна обволакивающего тепла, второй – бодрящего жара, третий – легкое трескучее пламя, расправляющее спину, зажигающее глаза, пробуждающее силы. Невидимый огонь змейкой пробежал по спине, разлился по рукам, ладони налились тяжестью и жаром. Сихан провел горячими ладонями по лицу, смывая с него леденящий отпечаток чужой смерти, и открыл глаза. Дела были практически закончены. Можно возвращаться домой.
Взгляд Кагеру упал на приготовленные к путешествию короба. Из короба Уты он переложил в свой часть припасов. Деньги брать не стал. Короб Мотылька он просто повесил на плечо рядом со своим. Надел соломенную шапку, взял посох и вышел из дома.
Аккуратно притворив за собой калитку, чтобы раньше времени не заинтересовались соседи, сихан быстро пошел по темной улице в сторону реки. Деревня была погружена во мрак. Только на порогах домов, окруженных темными садами, подмигивали ритуальные фонарики. В окнах света не было почти нигде – на островах обычно все ложились спать с закатом, – и знахарю это было только на руку. Как и то, что в дни Голодных Духов люди боялись ночью соваться на улицу. Никем не замеченный, Кагеру пробрался к берегу реки, в стороне от деревенской пристани. На берегу Микавы было светлее. По воде бежала полоска лунного света, упираясь прямо в парусную лодку, на которой сихан прибыл на остров. С берега доносился сдавленный смех и звуки возни.
– Пусти! Пусти меня! – хохоча, повторял Мотылек, изо всех сил пихая волка в бок. Тот, упираясь в песок широко растопыренными лапами, держал зубами мальчика за край рубашки.
– Он меня не пускает! – закричал Мотылек, узнав знахаря. – Скажите ему, пусть перестанет загораживать дорогу!
– Я велел ему тебя посторожить, – знахарь подошел к мальчику и протянул ему короб. – Держи свои вещички. У меня для тебя приятная новость. Твоя бабушка разрешила тебе поехать со мной.
Мотылек оставил волка в покое и с недоверием уставился на сихана:
– С вами? Куда? Зачем?
– Я подумываю взять тебя в ученики. Будешь жить у меня в Лесном Пределе. Если не понравится – отвезу обратно. Силой я никого не держу.
– В ученики! – недоверчиво повторил Мотылек. – Как у деда Хару?
– Нет, совсем по-другому. Шаман на самом деле ничему тебя не учил. Ты был простой прислугой. А я стану учить тебя колдовству.
– Колдовству! Ух ты!
– Когда-нибудь я передам тебе все свои знания, и ты станешь настоящим чародеем. Научишься вызывать и прогонять духов, исцелять и убивать, приказывать диким зверям и незаметно управлять людьми… Если хочешь, я даже могу научить тебя летать.
– Разве люди могут научиться летать?!
– Некоторые могут. Это совсем просто. Я покажу тебе… только не сейчас, а на днях.
Мотылек как зачарованный смотрел на сихана. Неожиданное предложение знахаря казалось крайне заманчивым. Но все же, подумал мальчик, он едва знаком со знахарем, хоть у него и потрясающий пес…
– А как же бабушка? – неуверенно сказал он. – Она ведь одна останется?
– Ты разве забыл, что твоя бабушка собиралась отдать тебя городским родственникам? Если тебе больше хочется стать учеником какого-нибудь мясника или сапожника, так и скажи! – наигранно сердито сказал знахарь. – Но если передумаешь и вернешься сюда – меня тут уже не будет.
– Я не хочу быть мясником!
– Так я и думал. Тогда пошли?
– Что, прямо сейчас?
– Да. Иначе упустим ветер.
– А как же спать?
– Поспишь в лодке. Я, так уж и быть, постою на руле.
Мотылек напряженно думал. К предыдущим искушениям добавилось одно, которому совершенно невозможно было воспротивится. Выехать после заката на реку, на ночной лов, давно уже было его заветной мечтой, но у него не было ни отца, ни дяди, который взял бы его с собой. Все мальчишки его возраста уже побывали в этих безмолвных плавучих городках, своими глазами видели, как выпрыгивает из воды, охотясь за мошками, самая крупная рыба, как она бьется в сетях, угрожая перевернуть лодку. Некоторым настолько повезло, что они даже нарвались на речную стражу – быстрые парусники, украшенные гербом княжеского дома Касима, те, что по всей Микаве выслеживают рыбаков с недозволенными мелкоячеистыми сетями, – и удирали от нее в плавни вместе со старшими, рискуя получить стрелу в спину…
– Ладно уж, поеду с вами, – решился Мотылек. – Сейчас, только сбегаю попрощаться с бабушкой…
– Нет времени, – оборвал его знахарь. – Напишешь ей письмо. Не бойся – думаю, ваша разлука ненадолго. Довольно скоро вы с ней встретитесь.
Глава 13Дорога в Асадаль.Учитель Кагеру
Мрак поглотил низкий берег Стрекозьего острова, парус наполнился ветром, и низовка понесла лодку по реке. Несмотря на то что знахарь не имел понятия о пяти местных ветрах и ритме жизни русла Микавы – ее течениях, водоворотах, приливах и отливах, – он удивительно ловко ловил ветер и выбирал время пути и отдыха. В первые день-два Мотылек то и дело вспоминал о бабушке. Он беспокоился, что обидел ее, не попрощавшись, и даже всплакнул пару раз, скучая по ней, – а потом напрочь забыл обо всем, захваченный новыми дорожными впечатлениями.
Навсегда в памяти Мотылька запечатлелась первая ночь пути, когда они почти бесшумно обогнули Гадючьи острова, тенью проскользнули прямо сквозь таинственную, молчаливую флотилию рыбачьих лодок, застывших на небольшом расстоянии друг от друга, чтобы не перепутались сети, и в каждой лодке горел огонек. Только порой был слышен тихий плеск воды, когда рыба выскакивала из воды за мошкой. Мотылек смотрел на лодки, на удаляющиеся плавучие огни, и ему казалось, что все это происходит не с ним, что он заблудился на грани сна и яви: проснись он сейчас в своем гамаке в кладовке – ничуть бы не удивился.