– Ну уж, «парой слов», – пробормотал польщенный Кагеру. – Это преувеличение. А сам ты этого гонца что не привел?
– Прикажете – тогда и приведу, – не поддался на провокацию Головастик. – Почем мне знать – может, он имперский шпион.
Сихан ухмыльнулся.
– Ладно, пес с ним, со старостой, и с его парнями тоже. Расскажи, что за гонец?
– Такой, на хорька похож. Дерганый, словно у него шило в заднице. По платью – княжий слуга. На лбу белая косынка. Да он тут уже бывал, прошлой весной…
– А, так я его знаю – это доверенный слуга Имори! – оживился Кагеру. – Так… Говоришь, белая косынка? Траур, что ли?
– Во-во, траур. И в дом он не пошел, сел у старосты на веранде, чтобы дух неупокоенного мертвяка за собой не потащить. Чудно, что его гонцом послали. Ему бы взаперти сидеть до конца положенных дней, а он через всю страну…
Кагеру нахмурился.
– Придется нам всем развлечься – прогуляться до деревни, – сказал он, подумав. – Да, и тебе тоже, Мотылек. Тошнотник мне, возможно, понадобится, а одного я тебя тут не оставлю – вдруг опять «заблудишься»…
Так Мотылек наконец отправился в желанную Сасоримуру – правда, в компании Кагеру, Головастика и Тошнотника. Хорошо хоть Мисук не увязалась.
Гонец, тощий человечек в добротном дорожном кафтане, поджав ноги, сидел на веранде в саду у старосты. Перед ним стоял поднос с чайным котелком и двумя чашками. На краю веранды, свесив ноги, пристроился Мамуши, который о чем-то его расспрашивал. При виде Кагеру, входящего в калитку, староста сразу умолк и принял свой обычный скорбный вид. Гонец же встрепенулся и подскочил с таким видом, словно у него камень с души свалился:
– Наконец-то! – радостно завопил он. – Как я рад вас видеть, господин лекарь!
Кагеру поморщился от такого обращения, но гонцу кивнул благосклонно, ответил и на поклон Мамуши.
– Здравствуй, дружище… эх, забыл имя…
– Хасси, господин лекарь. Вы меня узнаете?
– Конечно, – Кагеру уселся рядом с гонцом, протянул свободную чайную чашку Мамуши, который безропотно налил ему чая. – С чем пожаловал?
– Ох, не спрашивайте, господин лекарь.
– Да что с тобой такое? – Кагеру внимательно взглянул в узкое лицо Хасси, до самых бровей прикрытое траурной повязкой. – Вижу, твою семью постигло несчастье…
– Кабы семью! – Хасси горестно сморщился – вот-вот заплачет, – оглянулся на старосту и прошептал: – Господина Имори убили!
За спиной Кагеру тихо охнул Мотылек. Сам знахарь помрачнел, но не очень удивился. Он тоже обернулся, взглянул на Мамуши:
– Э…
– Понял.
Староста еще раз поклонился и ушел в дом.
– И вы тоже брысь отсюда, – приказал Кагеру ученикам. – Идите в сад. А теперь, Хасси, давай письмо.
Доверенный слуга достал из-за пояса письмо, свернутое в трубочку и завязанное хитрым узлом. Дорогая бумага пахла дымом костра, мокрой кожей и, совсем слабо, любимым благовонным курением Имори.
– Рассказывай, – приказал гонцу Кагеру. – Да в подробностях.
– Господина Имори убили восемь дней назад, – начал Хасси, пока сихан распутывал узел. – Нашли утром в постели, мертвого, разрубленного чуть не надвое – от плеча до брюха. Я там не был, но слуги говорили – страх и ужас, все стены в кровище, пол в требухе…
– Я не про эти подробности спрашивал.
– …а у двери в спальню еще дежурили двое слуг, так их тоже… того. Одного вроде бы придушили, а другой и вовсе непонятно от чего помер. И нет никаких следов, что кто-то приходил, уходил, – а ведь спальные покои господина Имори на третьем этаже. Точно, бесы! Вокруг усадьбы высоченная стена, и двор полон стражи – господин стражу-то усилил, как раз накануне попросил своего сводного брата прислать отрядец человек в десять…
– Так он, получается, чего-то опасался?
– Похоже на то. Со двора не выходил, вроде как собирался уезжать… да вот, не успел.
Хасси всхлипнул. Кагеру развернул письмо, пробежал его взглядом. Имори писал на старшей речи, которой владел в совершенстве, кроме того, применял условный шифр. Тонкие рваные линии скорописи сбегали по бумаге сверху вниз, как дождевые капли, сползающие по вощеной бумаге окна.
«Прежде всего хочу поблагодарить тебя, дорогой Кагеру, за интереснейшую задачу – пожалуй, самую занимательную из всех, с которыми я когда-либо сталкивался. Одно плохо: не ожидая никакого особенного риска, я вел расследование достаточно открыто. Теперь у меня есть основания опасаться преследования со стороны тех, кто желает, чтобы тайна не была раскрыта и обнародована, – а их, оказывается, не так уж мало, и люди эти – не последние в империи. Я приоткрыл только самый край тайны – и быстро убедился, что она не по зубам ни мне, ни тебе. Поэтому мой совет – от мальчика избавляться как можно скорее, и по возможности устроить это незаметно. Надеюсь, он тебе не слишком дорог. Мальчика усиленно ищут и, скорее всего, скоро найдут, так что будет лучше, если его найдут не у тебя…»
– Господин Имори дал мне это письмо вечером накануне гибели, – шмыгая носом, рассказывал Хасси. – Ты, говорит, дорогу знаешь, вот и поезжай, да поторопись. А у меня, как назло, живот прихватило. Сейчас думаю, хорошо, что не выехал вечером, – как раз за воротами угодил бы в лапы убийцам. А утром такая суета поднялась, все обо всем забыли – до письма ли! Тут же заявились люди префекта, устроили обыск, бумаги мешками увозили, да ругались, что все зашифровано…
«…ты неумышленно ввел меня в заблуждение, предложив две задачи, когда на самом деле задача, по сути, была одна. Ключом ко всему послужило происхождение липовой бабушки мальчика. Она оказалась вдовой десятника, потомственного вассала князей Аозора, – кто они такие, тебе объяснять не требуется. Не утомляя тебя подробностями моих изысканий, скажу только, что, покопавшись в их генеалогии, я вдруг с изумлением обнаружил, что знаменитый князь Аозора Кимкуи, полвека назад бывший префектом области Нан, которого давным-давно считают мертвым, на самом деле постригся в монахи под именем Хару… И еще интересная, хоть и не относящаяся к делу деталь, – легендарная красавица Инаги – Ивовый Цвет, покойная наложница покойного государя, которую в империи считают кем-то вроде бессмертной феи, оказывается, приходилась старцу не кем иным, как родной внучкой…»
– …а на следующий день я захожу в покои господина Имори, чтобы принести жертву на поминальный алтарь, и вижу – все раскидано, пол выпотрошен, мебель переломана, хотя накануне мы все прибрали… И – никаких следов, никто никого не видел, будто опять бесы побывали. Кто там был, что искал? Тут-то я и вспомнил про письмо. Долго колебался – не отдать ли его, от греха подальше, в канцелярию наместника? Кто его знает, что в этом письме, если за него господина убили? Может, такое, что мне тоже на месте голову срубят! В общем, мучался, мучался, да и решил все-таки выполнить волю покойного – отвезти его к вам, – закончил Хасси и жалобно посмотрел на Кагеру. – А вы меня уж отблагодарите…
– Непременно, – пробормотал Кагеру, быстро дочитывая письмо.
«В попытках разобраться, какое отношение имеет рыбацкий мальчик Мотылек к княжескому роду Аозора, я совершенно забыл выяснить одну важную деталь – при чем тут наш всенародно обожаемый наместник Вольгван Енгон. Когда я спохватился, то обнаружил такую неприятную вещь, как параллельное расследование, и неожиданно оказался как бы между молотом и наковальней…»
– Как же тебя отблагодарить-то? – рассеянно спросил Кагеру, сворачивая письмо.
Хасси неожиданно спрыгнул с веранды и опустился на колено.
– Позвольте мне остаться у вас!
– Что?!
– Господин лекарь, я не хочу возвращаться! Те невидимые бесы меня погубят, это уж точно – поймают, станут выпытывать о письме, а я боли ужасно боюсь…
– А меня не боишься? – усмехнулся Кагеру, спрятав письмо в рукав. – Про меня тут говорят, что я колдун.
– Ну что вы! Я вас давно знаю! Вы – человек праведный, живете добродетельной уединенной жизнью, ребятишек вот учите, к тому же целитель. А если и колдун – что с того! Я пересижу у вас в лесу до весны, отплачу усердной службой, а потом, когда это убийство забудется, вернусь в столицу или переберусь в Сонак…
– А семья твоя как же? Ведь искать будут.
– У меня нет семьи, господин лекарь. Никто не знает, что я сюда поехал.
Кагеру размышлял.
– Кто еще знает об этом письме, кроме тебя?
– Никто! – пылко заявил Хасси. – Поверьте, сударь, я нигде не наследил. Вам опасаться нечего.
Знахарь думал недолго. Он всегда быстро принимал решения.
– Хорошо, – сказал он. – Договорились.
– Благодетель! Спаситель!
Кагеру оглянулся, подозвал Головастика.
– Мой ученик тебя проводит. Слышал, Головастик? Идите через старую вырубку.
Головастик непонимающе взглянул на него – и вдруг побледнел.
– А я тут еще задержусь, у меня дела, – объяснил Кагеру.
– Век буду благодарен!
Вскоре Хасси с Головастиком ушли. Знахарь просидел на веранде у старосты до самой темноты – попивал чай, отпускал шутки, выслушивал местные сплетни. Мотылек так заигрался в саду – на сосне дети старосты, оказывается, построили наблюдательный пост, – что забыл обо всем на свете. Только когда Кагеру собрался в обратный путь, Мотылек заметил, что пропал Тошнотник.
Когда Кагеру с Мотыльком вернулись домой, там было темно, холодно и пусто. Кагеру велел мальчику зажечь светильники, раздуть огонь в жаровне, улегся возле нее, завернувшись в одеяло, и принялся снова, вдумчиво, перечитывать письмо Имори. Мотылек сам разогрел кашу-размазню с древесными грибами, наскоро поужинал, подсел к жаровне. Стылая ночь за окнами дышала чем-то жутким, словно поблизости бродил голодный бес.
Мотылек был недоволен учителем. Зачем знахарь отправил Хасси ложным путем – на старую вырубку, да еще Головастика погнал в такую даль? Не хочешь брать слугу в дом – так и скажи ему об этом, а обманывать-то зачем?