Вечером, прокравшись между бесформенными кучами тряпья – то были бродяги, ночующие прямо на земле, – Камио спустился вниз по аллее. На земле он наткнулся на черствую горбушку хлеба, покрытую плесенью. С жадностью сжевав свою находку, Камио вдруг заметил в самом конце аллеи труп другого лиса. Он подошел к мертвецу и со всех сторон обнюхал его. Остекленевшие глаза трупа уставились в глаза Камио. Охваченный странным трепетом, живой лис долго кружил вокруг мертвого. Трудно было решиться и вонзить зубы в окоченевшую плоть, в мясо, которое отнюдь не было пищей. Попадись Камио другое мертвое животное, наверное, он съел бы его. Но перед ним лежал соплеменник, и, хотя голова у Камио кружилась от голода, он не мог прикоснуться к трупу. Потухшие глаза смотрели сурово, челюсти были непреклонно сжаты, на острой морде застыло ожесточенное выражение. «Куда же так строго смотрит мертвец, – размышлял Камио, – возможно, не в мир, который он оставил, а в себя самого». И как тонка, как ненадежна грань, отделяющая его, живого, от того, кто недвижно распростерся на земле. Легкие Камио полны воздуха, легкие мертвеца пусты – вот и все! Лишь глоток воздуха! Встреча со смертью угнетающе подействовала на Камио, и он торопливо покинул аллею.
Несколькими минутами позже его вырвало только что съеденной горбушкой. «Крысиная отрава», – догадался лис. Как только он сразу не распознал этот запах? К счастью, его желудок оказался умнее и извергнул яд.
Той же ночью, слоняясь поблизости от железнодорожного склада, Камио повстречал на редкость приветливого и дружелюбного лиса по имени А-лобо. Узнав, что Камио несколько дней не ел, новый знакомый поделился с ним запасами из своей кладовой. Признательность странника, встретившего на чужбине подобную щедрость и радушие, не знала границ. Как ни силен был голод Камио, лис, прежде чем наброситься на съестное, рассыпался перед А-лобо в благодарностях.
А-лобо был нервным лисом с беспокойным, бегающим взглядом. Он поведал Камио, что городские улицы осточертели ему своим шумом и он счел за благо переселиться сюда, в отдушку. Здесь относительно безопасно, утверждал А-лобо. Конечно, если живешь у самой железной дороги, приходится все время остерегаться поездов, но их приближение слышно издалека: рельсы долго гудят и вибрируют, прежде чем с грохотом пролетит тяжелый состав. Порой, сообщил Камио новый приятель, поезда идут один за другим, а иногда здесь совсем тихо. Люди частенько выбрасывают из окон вагонов недоеденные сандвичи и пирожки, а на худой конец, всегда можно поймать мышь или крысу. Жизнь, конечно, несколько однообразна, зато всегда вдоволь нанюхаешься машинного масла и смазки.
– Неужели тебе нравится эта вонь? – поразился Камио.
Оба лиса улеглись под насыпью, над их головами убегали вдаль черные провода, натянутые между столбами.
– Об… божаю, к… как п… ппахнет масло, п-ппросто обожаю, – заикаясь, выговорил А-лобо. – А к… когда м…масло ггггорит – это же п-ппросто чудо.
А-лобо отнюдь не блистал красотой. Однажды он едва не попал под поезд, поплатившись за собственную неосторожность ухом и глазом. Вся левая сторона его морды была перекорежена и покрыта шрамами. Подобно О-тассо, доброжелательный лис явно получал удовольствие, рассказывая неопытному новичку о железной дороге, которую он называл «пути», о прелестях жизни рядом со складом.
– Оттепляй уже з…здесь, з…ззначит, скоро весна. Это хорошо – нн…надоела холодрыга.
– Оттепляй?
– Разве т…ты не знаешь? Ввесенний ветер, легкий бриз.
– Понятно.
Кажется, немилосердная судьба забросила его в город, где все лисы чокнутые, сокрушенно подумал Камио. Одной подавай мясо, от которого из ушей идет пар, другой уже не может дышать чистым воздухом и упивается запахом горящего масла.
Гром приближающегося поезда прервал их разговор. Солнце играло в бесчисленных окнах вагонов – на Камио это зрелище произвело чарующее, почти гипнотическое действие. Пока поезд грохотал по рельсам, лиса можно было брать голыми руками – он словно оцепенел. Шум колес заглушал все звуки, запах машинного масла – все запахи, блеск стекла приковывал к себе взгляд.
Наконец грохот стих; тогда А-лобо повернулся к Камио и спросил, не доводилось ли тому принимать участие в «игре».
– В игре? Разумеется, когда я был лисенком, только и делал, что играл… Но теперь? По-моему, играть не самое подходящее занятие для взрослого лиса.
– Это особенная игра. Хочешь попробовать? 3-ззна-ешь, она п…придает ж…жизни остроту. Т…только есть да сп…пать – т…тоска зеленая. В ж…жизни ддолжны быть п…приключения, с…согласен?
– Ну наверное… Хотя не знаю. Когда я жил в зоопарке, целыми днями мечтал о приключениях. Там действительно нет других дел, кроме как есть да спать. Вот и подыхаешь со скуки. Но здесь, на воле, добыть себе пропитание и найти укромное местечко для сна не так просто. По-моему, здесь сама жизнь – сплошное приключение.
– Вот уж нет, – с досадой возразил А-лобо. – Глупости. – И он нервно затряс головой, потому что на тропе поблизости от путей показалась группа людей.
До зоопарка Камио случалось жить рядом с железной дорогой, и он знал: перелезать через ограждение у насыпи не в человечьих привычках. Правда, иногда на шпалах появляются люди в ярких жилетах, с инструментами в руках, но такие нашествия происходят нечасто. К тому же рабочих всегда можно увидеть издали и заблаговременно спрятаться в канаве.
– Так что это за игра такая? – вернулся к прерванному разговору Камио, когда люди скрылись из виду.
А-лобо поднялся и встряхнулся.
– Идем. Сейчас сам увидишь.
Расхлябанной походкой он направился к рельсам. Камио, сгорая от любопытства, шел за ним вслед. А-лобо улегся на гравии между шпалами, опустив голову на лапы.
– Делай, как я, – распорядился он.
Камио послушно улегся рядом с новым другом. Скорее всего, сейчас они будут кого-нибудь вынюхивать или выслеживать, решил он. Наверное, вблизи от путей водятся какие-нибудь мелкие животные, крысы или что-то в этом роде. Здесь они с А-лобо подкараулят добычу.
Некоторое время оба лиса лежали неподвижно, но вскоре Камио не вытерпел.
– Чего мы ждем? – прошептал он.
– Ш-шшш.
И Камио вновь затих. Лежать между шпал было довольно приятно – лиса обдувал легкий теплый ветерок, а солнышко грело ему спину. Приходилось бороться с подступающей дремотой. Спать здесь было нельзя, ведь каждую минуту мог налететь поезд. Закрыв глаза, Камио мечтал о чудесной стране, где нет ни поездов, ни машин, лишь бескрайние леса и горы с белыми вершинами. Ласковые солнечные лучи гладили шоколадно-коричневую шубу лиса, даже блохи, казалось, задремали и не беспокоили Камио. Ему припомнился один далекий день на родине: он и Роксина, его подруга, сидели у реки, что протекала у них в предместье. С тех пор как берега реки покрылись бетонным одеянием, а бо`льшая часть воды ушла в подземные трубы, люди почти не заходили сюда. И все же здесь, в тени моста и домов, обступивших реку со всех сторон, иногда удавалось поймать рыбу, беззаботную рыбу, которая в поисках корма подплывала к самой поверхности воды. Вот тут-то лисы и выхватывали ее зубами. Наевшись до отвала, они с Роксиной нежились на солнышке, а по мосту над ними грохотали и грохотали грузовики, и бетонный берег так приятно вибрировал.
Внезапно Камио проснулся. Рельсы дребезжали и тряслись, как живые. Грохот, нарастающий грохот приближался с каждой секундой. Даже гравий перекатывался и дрожал, точно в волнении.
Поезд!
Камио вскочил.
– Поезд идет! – во всю глотку завопил он.
Камио прыгнул, чувствуя, что воздушный поток, вздымаемый поездом, увлекает и затягивает его. Пронзительный свист рассекаемого воздуха оглушил лиса. Волны грохота накатывались на него одна за другой, не давая передышки. Обезумев от ужаса, Камио скатился с насыпи, больно ударившись о жесткую, поросшую чахлой травой землю. В нескольких дюймах от него неслось по стальным рельсам неумолимое чудовище, и колеса его без умолку выбивали жестокую песню смерти, песню, которая резала уши лиса и наполняла его сердце томительным страхом. Ему казалось, этот страх не пройдет никогда, одуряющий грохот будет преследовать его вечно. Никогда раньше он не подходил к поезду так близко. Стоило ему замешкаться хоть на мгновение, и его жалкие останки не прельстили бы даже ворону, пронеслось у него в голове. Его раздавило бы в лепешку, да что там – от него и мокрого места не осталось бы. А поезд, словно мощный, грозный зверь, мчался и мчался вперед, неукротимый и беспощадный. Свист рассекаемого воздуха и стук колес способны были заглушить предсмертные визги тысячи лис.
Наконец поезд скрылся.
Содрогаясь всем телом, Камио поднялся и огляделся вокруг. Бедняга А-лобо нашел свою смерть, в этом Камио не сомневался. Действительно, его новый приятель неподвижно лежал на шпалах, а Оттепляй, или, как они здесь называют, весенний ветер, шевелил его облезлый, свалявшийся мех. «Какое печальное зрелище», – вздохнул Камио. Мертвое тело беспомощно распростерлось на жестком гравии, а душа, наверное, мечется внутри в поисках выхода.
Внезапно труп шевельнулся. Мутные глаза открылись, они сияли каким-то удивительным блеском – это напомнило Камио взгляд лисы, которую он знал когда-то, лисы, пожиравшей подозрительные зеленые грибы с белым пушком на шляпке.
– Ты жив, – все еще не веря собственным глазам, пробормотал Камио. – Но поезд… он же проехался прямо по тебе!
– Это и есть игра, – ответил А-лобо.
Слова падали у него изо рта, словно капли меда из раскуроченного улья.
– Всякий раз, ложась на шпалы, я говорю себе: ну все, А-лобо, пришел твой смертный час. Знаешь, когда поезд грохочет над тобой, едва не задевая своим железным днищем, ужасно хочется вскочить и бежать прочь. Вот этого-то и нельзя делать. Если вскочишь, тебе сразу крышка. Лежи недвижно или умрешь. И вот я лежу ни жив ни мертв, вокруг все грохочет. По обеим сторонам от меня стучат колеса, над самой головой – сплошной поток ревущего металла. Лежишь и знаешь: стоит шевельнуться, и тебе снесет голову. Начисто снесет. И мозги вышибет. Я часто представляю, как голова моя подпрыгивает по насыпи, а тело, раздавленное, обмякшее, тащат колеса, превращая в рваную тряпку. Представляю, а сам лежу недвижно среди этого жуткого грохота. Наконец шум затихает, я вновь вижу свет и понимаю – все позади. Я опять победил. Победил страх. Мы схлестнулись с ним не на жизнь, а на смерть, и я победил, победил, победил! Знал бы ты, какая это радость! Какое счастье!