– «Камио! Камио!» Со всех сторон только о нем и слышишь, – огрызнулась О-ха. – Меня уже тошнит от этого имени. Если он вообразил, что все на свете знает, это его дело. Но вы-то все почему смотрите ему в рот, понять не могу.
О-лан удивленно выкатила глаза:
– Конечно, Камио знает не все на свете. Но он вовсе не претендует на это. Просто он много повидал, сам жил в городе и разбирается, что там к чему.
– Да, если его послушать, так оно и есть, – пренебрежительно фыркнула О-ха.
– По моему, у нас нет никаких причин ему не доверять. И чем только тебе не угодил Камио, О-ха? Слышала бы ты, как он говорит о тебе. С таким уважением… и даже с восторгом.
– Неужели? – торопливо спросила О-ха, пытаясь загасить искорку, вдруг вспыхнувшую в ее груди.
– Да, с восторгом. На твоем месте я бы обратила на него внимание. Поверь мне, О-ха, ты слишком долго живешь одна, а в твои годы…
– А, все ясно! Что, О-лан, решила стать свахой? – насмешливо перебила О-ха. – Помочь одинокой бедняжке О-ха найти дружка? Спасибо за хлопоты, только зря стараешься. Мне нравится жить одной. Свободы больше, забот меньше. Поняла?
– Что тут не понять. Всем известно, мы, самки, можем прекрасно обходиться без самцов. Но подумай о детенышах, О-ха. Взгляни на моих лисят. Неужели ты не хочешь таких же? Это же самое большое счастье, какое только есть в жизни.
– Не сомневаюсь, – отрезала О-ха. – Но с меня хватило счастья. Не надо мне больше ни самцов, ни детенышей.
О-лан, явно огорченная, собралась уходить.
– Дело твое. Что ж, мне пора. Детеныши ждут. Представляешь, я уже учу их охотиться. Все схватывают на лету, но ленивые ужасно. С тех пор как на нас надвинулась живопырка, все пошло кувырком. Мои лисята твердят: раз рядом город, у них не будет надобности охотиться. Они, мол, станут подбирать на улицах отбросы. Признаться, мне все это очень не по душе. По-моему, что бы ни случилось, мы не должны утрачивать охотничьи навыки, верно?
– Золотые слова! – воскликнула О-ха. – Уж эти мне пришлые лисы, от них вся беда. Говорят они красиво и мутят всем головы, особенно молодым. Им наплевать, что у нас своя история, свои традиции, завещанные предками. Нет, добру они нас не научат. Куда годится лиса, которая не умеет ни охотиться, ни искать грибы, корешки, съедобные растения. Пропадет почем зря. А эти бродяги хотят, чтобы мы плясали под их дудку, забросили бы охоту и гонялись за людскими подачками.
О-лан растерянно заморгала:
– Ну ты даешь, О-ха! Неужели это ты про Камио? Он вовсе не говорил, что надо забыть про охоту. И кстати, он сам прекрасный охотник. Поверь, он и думать не думал подстрекать нас разрушить традиции, утратить все навыки и умение. Это все детеныши – с ними не стало никакого сладу. Подросли, вот им и кажется, что они все знают лучше родителей. Они, мол, сами с усами, а родители свое отжили.
– И все же, полагаю, тут не обошлось без дурного влияния, которому надо положить конец.
– Не буду с тобой спорить. – С этими словами О-лан направилась в сторону леса.
А на следующий день в лес ворвались охотники. Лежа в барсучьем городке, в собственной спальне, О-ха услышала знакомый рев горна, топот копыт, злобные крики собак и замерла, точно оцепенев. Гар поднялся к выходу, высунул нос наружу, понаблюдал за происходящим и, вернувшись, сообщил, что наверху кипит настоящее сражение между людьми. Какие-то люди преградили дорогу всадникам. Мало того, они распылили по земле жидкость, сбившую собак со следа. Охотники растерялись, началась потасовка, некоторые пустили в ход хлысты, но тут подоспели рабочие со стройки и тоже ополчились на всадников. Похоже, их очень разозлило, что те во весь опор проскакали по недостроенному городу, повалив дощатые изгороди.
– Ох, ну и заваруха! – воскликнул старый барсук.
Никогда еще О-ха не видела его в таком возбуждении.
– Что творится! Как они набросились друг на друга! Сколько живу на свете, а такое вижу в первый раз! А собаки словно с ума посходили – носятся без толку, визжат, вопят, бранятся. Славная потеха! Как они трясли головами, когда вонь ударила им в носы! – И старый барсук изобразил собаку, учуявшую крайне неприятный запах. – А потом все как завертелись на месте! Умора, да и только! – И он принялся кружить по спальне. – Да, приятно было посмотреть. Жаль, ты не видела, О-ха.
Лисица чуть приподняла голову с лап:
– Я… Мне страшно. Вспомнила ту охоту и все, что случилось с моим бедным А-хо… Я боюсь… так боюсь…
Барсук понял, что рев горна, лай охотников и визг собак вновь заставили лисицу пережить смертельный ужас, который ей довелось испытать в прошлом.
– Да, да, – сочувственно пробормотал он. – Бедняга. Но бояться нечего. Я же сказал, все кончено. Думаю, охотники больше никогда не вернутся сюда. Вот бы рабочие подожгли их проклятое логово, усадьбу, – славный был бы костер.
– Огонь никогда не приносил добра, и ты сам это знаешь, Гар.
Барсук затряс своей громадной головой:
– Правда твоя, лисичка. Иногда мне на ум взбредают глупости. – И он ушел, оставив О-ха в одиночестве.
Некоторое время спустя, убедившись, что наверху все стихло, она решила подняться и посмотреть своими глазами, что делается вокруг холма. Вечерело, рабочие расходились, запирая на ночь сараи с инструментами, огромные машины смолкли и замерли. Странно, почему рабочие не использовали свои могучие машины в схватке с охотниками, мелькнуло в голове у О-ха. Впрочем, люди, разбираясь между собой, тоже, по всей видимости, следуют определенным правилам. Хоть они и невежды, кое-какие представления о культуре, законах и традициях не чужды даже им.
В небе взошла луна, залив землю бледным светом, и О-ха направилась к ферме, осторожно пробираясь между машинами, которые распространяли резкий запах железа. Она знала, что старый фермерский пес Джип умер в самом начале лета и его место заняла другая собака. С преемником Джипа она еще не встречалась и, честно говоря, отнюдь не горела желанием познакомиться. Приблизившись к ферме, она увидела, что собака сидит на цепи около своей конуры. Вид у пса был такой понурый, что О-ха, при всей своей закоренелой ненависти к собакам, ощутила мгновенный проблеск жалости. Какой печальный удел – всю жизнь просидеть на цепи, быть пленником, чей мир ограничен участком в несколько футов. Камио пришлось еще горше, вдруг подумала она. И как только он выдержал заточение? Она бы разорвала себе живот зубами, совершила бы ритуальный рванц, – лучше смерть, чем такая пытка. Видно, Камио очень хотел выжить и не переставал надеяться на лучшее. А еще говорят, лисы живут только одним днем и не задумываются о будущем.
Притаившись за одним из амбаров, лисица внимательно рассматривала пса. О-ха он сразу показался знакомым.
Внезапно собака почуяла запах лисицы и повернулась в ее сторону. О-ха приготовилась задать стрекача. Сейчас пес поднимет крик, и, того и гляди, из дома выскочит фермер с ружьем. Но пес, к немалому удивлению лисицы, и не думал поднимать шум. Вместо этого он тихонько спросил:
– Кто здесь? Никак лиса?
– Да, – ответила сбитая с толку О-ха.
– А, – лениво вздохнув, пес опустил голову на лапы.
О-ха окончательно растерялась.
– Почему ты не зовешь хозяина? – возмутилась она. – Сам знаешь, я сюда не просто так пришла. Хочу украсть цыпленка. А то и нескольких.
– Попробуй. Если сунешься к цыплятам, я закричу. А может, и нет. Зависит от настроения.
Изумленная лиса ушам своим не верила.
– Но ты же сторожевой пес. Твой долг – охранять ферму.
Он презрительно фыркнул, с шумом выпустив воздух из глубоких ноздрей:
– Сторожевой пес! Как бы не так! Да будет тебе известно, я охотник, прирожденный охотник. Уж верно, загнал на своем веку куда больше лис, чем ты сожрала цыплят. Я возглавлял свору гончих – мчался за лисами, догонял их, хватал, вгрызался в горло и рвал, рвал, рвал…
– Хватит! – выдохнула лисица.
Пес гордо вскинул голову:
– Да, мое имя Хваткий! Так ты знаешь меня, лиса! Значит, славное имя Хваткий все еще гремит среди лисиного племени? Оно по-прежнему вселяет ужас в вашу братию?
– В конце зимы ты убил моего мужа, – процедила О-ха. – Шла охота. Вы гнали меня по дороге, я скрылась в лесу, и муж мой принял погоню на себя. Ты несся впереди всех. И ты убил его.
– Увы, нет. Мне уже давно не удавалось поймать лису. Поймать и прикончить. Поэтому я и оказался здесь, на этой проклятой ферме. – И пес с отвращением огляделся вокруг. – Меня посадили на цепь в наказание. Решили, я больше не гожусь для охоты. И вот я болтаюсь на привязи и чешу языком с лисами. Наверное, тебе приятно видеть мое унижение: Хваткий, главарь собачьей своры, герой сотен охот, сидит на цепи! Представляю, как ты рада.
О-ха вспомнила, что А-хо действительно погубили не собаки, – его выкопали из норы конюхи, убили лопатами и потом, уже мертвого, бросили гончим.
– Ничего я не рада. Я тебя ненавижу, это верно. Только сидеть на цепи – удовольствие, которого я и врагу не пожелаю. Давай, кричи, пусть твои хозяева узнают, что здесь лиса.
Хваткий сморщил нос:
– Вот еще. Буду я для них стараться. Шатайся здесь сколько влезет. Только к курам и уткам не приближайся, иначе пеняй на себя. Хоть я и на цепи, но в жилах моих течет благородная кровь. Старая, но благородная. Да и ко мне не подходи. Меня с малых когтей учили убивать. И я мигом перегрызу тебе горло.
– Знаю, – проронила лисица.
Вняв предостережению пса, О-ха обогнула ферму и нашла несколько ханыров, висевших на проволочной изгороди в загоне для скота. Удивленные коровы, выпучив глаза, наблюдали, как лисица дважды накрыла добычу своей тенью, прежде чем сорвала ее с проволоки. Но они не проронили ни слова, тем более что рты их были заняты: они без устали жевали, жевали и жевали. Какие глупые твари, подумала О-ха, но не стала делиться с коровами этим своим наблюдением.
Дойдя до пруда, лисица исполнила ритуальный танец, утолила жажду и вернулась в барсучий городок. Она тщательно выполнила все предосторожности, сопутствующие входу в нору, – хотя О-ха