А потом в одном сне барс приблизился и остался рядом, на меня глядя не так, как смотрят звери. И я поняла, что это мой дух-ээ.
На следующую ночь было первое полнолуние на круче.
В тот день Камка рано нас разбудила. Голышом погнала на кручу. Сыпал мягкий снег, за ночь у лиственниц на склоне намело сугробы. Камка велела нам искупаться в снегу и не разрешила одеться, пока не нырнули с головой.
— Сегодня луна полноты своей достигает, — сказала она. — И вы испытать ее силу должны.
Накормила потом нас жирной похлебкой и без отдыха стала гонять по круче. Ни сесть, ни вздохнуть, ни у огня погреться не могли мы. Как кони на перегоне, взмокли. Как олени загнанные, дышали, вывалив языки. Но Камка нас не отпускала, все новые задания выдумывала. А когда не могли мы уже ни подтянуться на руках, ни присесть, разрешила играть и сама взяла мяч, и мы бегали от нее по круче, как полоумные.
К полудню я думала, что не дожить мне до вечера. Тогда начала Камка нас учить танцевать. Бешеным, неистовым был ее танец. Как дух ярости, она носилась: то к земле припав, кружилась, то, оттолкнувшись, взлетала вверх, вокруг себя крутилась и земли не касалась. Нас же ноги не держали, воздуха не хватало, сердца готовы были выскочить, в глазах стояли красные пятна. А Камка как из камня была. Не выдержав, мы упали наземь, во все глаза на нее глядя, дыханье не могли возвратить.
Заметив, что больше не танцуем, кинулась она к нам и гневно закричала:
— Девы, чего вы застыли? Или не видите, кто носит меня? Слуг вокруг много! Берите себе любых! Только берегитесь!
Но мы стояли, как глупые телки, и ничего не понимали. Тут она бросилась ко мне и ударила в грудь с такой силой, что выбила дыхание. Как рыба, раскрыв рот и выпучив глаза, я стояла, пытаясь хоть глоток воздуха сделать, и вдруг, глянув на Камку, увидела, что сотни бестелых духов окружают ее. Держат ее и помогают двигаться: то вдруг подхватят в прыжке, и она дважды кувыркнуться успеет, то подбросят, и она перелетит на другую сторону кручи. Я не верила своим глазам. Обернулась на дев — они увидели то же и остолбенели. Тут Камка хлопнула в ладоши — и остановилась, как изваяние. Как будто бы не плясала так яростно, лишь немного раскраснелась.
— Вот как двигаться надо! — хохотала она звонко. — А вы медлительней волов!
— Ты не сама! — с обидой крикнула Очи. — Духи тебя носили. Мы видели!
— А, видели, видели! — по-детски закричала она и принялась прыгать на месте.
— У нас сил нет, чтоб за тобой успевать, — сказала Ак-Дирьи. — Ты бы нам объяснила, мы не понимаем, как это делать.
— И вы можете так. Оньго свои попросите! — отвечала она и снова с хохотом сорвалась с места, продолжив бешеный танец.
Мы в недоумении переглянулись. Оньго-камень у всех был с собой, в мешочках на поясе. Мы его достали, но что делать с ним, не знали. Тогда Очи сказала, нарочито серьезно и громко:
— Помоги мне, мой оньго, двигаться без устали!
И принялась плясать. Все быстрее, быстрее пыталась крутиться — но запнулась и полетела в снег, слишком устала. Ни один дух к ней не явился.
— Камень сам не поможет, — догадалась я. — Но может, что-то в нем есть, что привлекает духов?
Камка была в тот момент на другом конце кручи, оттуда слышался ее хохот. Уже не для нас плясала, сама потешалась.
— Если может оньго чем-то духов привлечь, пусть берут это и мне помогают, — сказала Очи, вытянув руку вперед.
Но не договорила, как поднялся ветер, и вихрь, ниоткуда взявшийся, скрыл ее. Мы и двинуться не успели, но Камка метнулась через всю кручу в самое сердце вихря. Раздался жуткий крик — будто и не человек, не Камка кричала, а сама гора содрогнулась в гневе и завыла. И все стихло.
Мы лежали оглушенные, заваленные снегом. Там, где стояла недавно Очи, снег был снят до самой земли, вывороченные, лежали черные комья, прелые иглы лиственниц, мшистые камни были разбросаны кругом. Очи лежала поодаль, Камка склонилась над ней и хлестала по щекам.
Я с трудом поднялась и хотела бежать к ним, но двигалась медленно, тяжело, как в дурном сне. Другие девы, видела я, так же вставали. Потом, словно вынули воск из ушей, стала все слышать и быстрее смогла идти.
Очи уже открыла глаза. Но неживой был ее взгляд, странный. Камка крепко растерла ей лицо снегом, потом принялась полную горсть запихивать в рот. Очи плевалась, отбивалась, но проглотила, и только тогда Камка отпустила ее. Она села, обведя нас мутным взглядом.
— Где оньго? — спросила Камка.
Очи протянула руку и разжала пальцы — камень по-прежнему был у нее. Камка кивнула.
— Крепко держишь, — сказала она, — жить будешь. Пойдемте теперь за мной.
И двинулась в пещеру. Мы помогли Очишке подняться и потащились следом.
В пещере разрешила нам Камка отдыхать, развела огонь, заварила травы на молоке. Я куталась в шкуру, слушая, как бухает сердце. Потом напоила нас Камка густым вкусным отваром, посадила ближе и начала разговор.
От усталости, от трав ли, но меня стало клонить в сон, и будто из-под воды я слышала слова Камки. Трещал огонь, девы сидели с напряженными лицами, и все казалось сном, повторяющимся, бесконечным: и слова Камки, ее мягкий, баюкающий голос, и благовонный, вкусный дым, наполнявший пещеру, и образы, которые плыли перед глазами и были ярче, ощутимей, чем все предметы вокруг. Сколько времени длилось это, я не знаю, но каждое слово Камки, все-все, что тогда в головы она нам вложила, помню до сих пор.
— Трое создали мир, — начала она. — Тарбаган, Карбаган и Сеток.
— Тарбаган! — прыснула Ак-Дирьи. — Тарбаган-творец, мохнатый и жирный!
— Тарбаган всех зверей создал, Карбаган — людей, а Сеток духов создал и в миры населил, — не моргнув, продолжала Камка. — Создав же, они в Бело-Синей растворились выси. Ибо они только творцы, но не они — всему начало. Скажите мне теперь, девы, что выше людей, зверей, духов, леса и гор, что выше птиц летающих, куда самая дальняя стрела не долетит?
— Бело-Синяя высь, — отозвались мы.
— Бело-Синяя высь, прозрачная голубизна — чертог Хозяина, имя которого не скажу. Это суть всего — зверей ли, людей или духов. Кто зарождает внутри себя наши души и куда уходим мы, свой путь пройдя, — на вышние пастбища, в долину Молочной реки.
Благовонный дым плыл у меня в голове. Слова Камки синими звездами загорались в этом дыму, и плыли передо мной олени, люди, духи — все, что сотворил Бело-Синий.
Потом говорила она о духах, о тех бестелых тварях, что вокруг нас. До посвящения не видят их дети, пока ээ-помощник не придет и не даст долю. Говорили мне, что раньше без их помощи не обходился никто — пастух ли, охотник ли, пряха. Но теперь все реже с ними общаются люди, лишь царь, да кам, да из десяти охотников — один.
— Люди их стали бояться, — говорила Камка. — Люди думать стали, что бестелые твари сильней их. Это ошибка, знайте, девы. Лишь человек, в теле живущий, имеет силу, какая тонким ээ недоступна. Потому и тянутся они к людям, а без людей не способны ни на что. Помните это, девы. Вы можете духов подчинять, служить вам будут ээ из разных миров. Я научу вас, как делать это, пока же запомните: есть разные духи, и разных сил требуют они за службу. Чтобы не ошибиться, чтоб не отдать много, получив малое, умейте их различать.
Так говорила она, и выплывали из стен пещеры на волнах странного света, ни огненного, ни солнечного, мелкие, сверкающие, как роса на заре, легкие ээ-тай. Как бабочки, летали они, окружая нас, и весело становилось от их вида. Грезилось мне — или же правда? — что оставляли они след света на лице и одежде, легкий, как пыльца. Я протягивала руки и чувствовала как будто уколы молодой хвои на коже.
А голос Камки звучал:
— Эти духи живут в светлых мирах. Как бабочкам, им надо мало, чтоб жить. Их зовя, вы отдаете немного. С ними устали знать не будете. Стрелу помогут без промаха в цель послать. Все, что я сегодня делала, с ними легко сделаете.
Подул ветер, и улетели все бабочки, а вместо них вышли из тумана странные звери, каких на посвящении возле дев я видела: волки, кошки, медведи, птицы…
— Вокруг нас, стоит лишь протянуть руку, обитают ээ-тоги. Они тяжелее, и им больше надо сил отдать, но и больше умеют: найдут человека или скотину в тайге, выследят врага и помогут в бою. Чаще других будете их звать. Помните только: себя они не забудут, доверитесь слишком, так же опасны станут, как алчные духи.
Виденье пропало, и стала вдруг тьма, словно потух костер и беззвездная ночь проникла в пещеру. И тяжело, и душно было в этой тьме, будто в мешок меня положили, но голос Камки звучал по-прежнему спокойно и твердо:
— Алчные духи — ээ-борзы, это страшные твари: малого не берут, жизнь или кровь надо им обещать. Их только в бою призывают, они несут смерть врагам, а нам — победу. Но у хозяина жизнь отнимут, если забудется. С ними пока не будете иметь дело, сил у вас пока мало.
— Отец рассказывал мне о племенах, у которых множество богов, — решилась тут я задать вопрос, который давно меня тревожил. — Иногда животных или даже людей убивают им в жертву. Отчего у нас нет богов, нет жертв или других служений?
Камка ответила не сразу.
— У каждого народа свой путь, Ал-Аштара, но боги не нужны тем, кто помнит о Бело-Синем. Бело-Синяя высь одна, она и в людях, и в зверях, и в невидимых тварях. Если же она во всем, как вызовем ее, чтобы ей служить? И зачем? Я думаю, боги других народов — это наши духи-ээ. Их вызывают, чтобы чтить, вырезают на камне и дереве, рядом с жилищами ставят, кормят кровью. Но только подумайте, девы, разве не смешно это: возьмите собаку или корову, ходите вокруг нее с песнями, украсьте цветами, кормите лучше, чем любимого мужа, и посмотрите, не загордится ли корова, не начнет ли кусать вас, распухнув от чванства, собака?
Девы захихикали, а меня взяла дрожь: как хрупко неназываемое! Как просто жить с ним, но легко упустить! Но для чего все так: зачем Бело-Синий создал нас и что от нас хочет — если вообще чего-то хочет небесная высь? Для чего души в людей спускает, а потом забирает? И почему — всегда — молчит? Эти вопросы и поныне в сердце моем. Что-то внутри меня будто бы знает ответ, но сказать никак не смогу.