Никто не проронил ни слова. Только когда я натянула на плечи шубу, чтобы уйти, хозяйка сказала:
— Дело твое и твоих духов. Благодари отца, скажи, что Луноликая приняла дар. А о своей доле еще раз подумай.
— Мне не о чем думать, сестра, то Бело-Синего выбор. Доброго ветра.
Глава 11Снова ученье
Ее звали Таргатай, она была старшей девой в чертоге, хозяйкой большого дома. Хороший урок преподала она мне, и, конечно, окажись я сама на ее месте, такую же проверку устраивала бы приходящим девам. Я не могла на нее злиться, это было бы несправедливо, однако все равно, возвращаясь из чертога, чуяла злость и обиду — на саму себя. Не понимала, как жила в стане все эти дни — будто под лед попала и выбраться не могла. Твердо решила изменить жизнь тут же, вновь вернуться к воинским занятиям и дев своих тоже вернуть, иначе какой я им вождь, если в узде держать не умею. Вспомнилось мне, как, подобно зверям, жили мы у Камки на круче, как мало нам было надо и какими сильными себя ощущали, и противным, хоть плюнь, показалось тепло домов. Правду говорят люди: на вольном ветру человек камнем становится, а в тепле — сырым тестом. Нещадно стала я погонять конька к дому. Собаки подняли лай, как влетела я меж домов стана, за мной стали бросаться, но охватила одну плеткой — вмиг отстали. На шум выскакивали из домов люди — черные их силуэты возникали в красных проемах открывшихся дверей — испуганно окликали меня, но я не отзывалась. Как дух, яростно летела я через стойбище, пока не услышала крик: «Йерра! Йерра!»: наперерез мне с холма катился всадник, поливая коня плеткой. По щегольскому красному вороту и низу шубы узнала я брата Санталая. Но не стала останавливаться, лишь придержала коня.
— Горящая стрела в тебя попала, сестра? — спросил он, поравнявшись со мною. — Зачем всполошила стан?
— Очень спешу, брат. Дело есть у меня в нижнем стойбище.
— В нижнем? И не боишься ночи?
— Не боюсь сейчас ничего, кроме собственной лени. Потому и спешу: как бы не схватила меня за полу да не загнала в дом к Антуле, как все эти дни делала.
— Те, сестра! Уж не Санталай ли имя лени твоей? — засмеялся брат.
— Что ты! Моя лень без имени и тем для меня страшнее. Знала бы имя ее, так прогнала бы прочь.
— Точно укусил тебя в лесу пегий дух, — сказал он. — Так что, не ждать тебя сегодня?
— Не жди. Приду только увидеть Очи и сказать ей что-то.
— Так может, я передам?
— Нет. Хотя, передай: скажи, Камкину шубу, с прошлой луны забытую, нашла Ал-Аштара, пусть завтра девы мои мерить ее до света приходят на опушку за станом.
Санталай рассмеялся и остановил коня:
— Приезжай сама, сестра! — крикнул мне, а потом добавил: — Да: Антулу духи жгут, сегодня все в доме братьев Ату собираются!
Я подняла руку в знак, что слышала его и поехала дальше. Антула уже накануне казалась нездоровой, но я не видела вокруг нее духов болезни и думала, Зонар был причиной того: рядом с Очи он сел вчера и чашу с настоями ей подавал. Хоть ни словом, ни взглядом не обменялись они, Антула была горячечной и злобной, красные пятна ходили по ее мягкой, ненакрашенной глиной шее.
В нижнем стане жила Ильдаза, и к ней первой направилась я, решив собрать дев. Только у родного очага не оказалось ее. В том стане тоже был дом, где вечерами собирались бессемейные воины, и Ильдаза моя была там, и смеялась звонко, блистая белыми зубами. На лице ее была краска, и запах ощутила я от ее тела сладкий, когда, удивленная и испуганная, вышла она ко мне. Но я лишь велела ей прибыть на утро и тут же уехала.
После направилась я в дом к Ак-Дирьи. Она жила на окраине стана, но и ее не было у родного очага. Все уже спали, одна только старуха, давно снявшая пояс хранительница огня, как бы живая мать Табити, чаша с углями, сидела в полутьме. Ее и спрашивать я не стала, где Ак-Дирьи, у таких ум давно ссохся.
Отправилась к Согдай. Дом у нее оказался новым, опрятным. Она рассказывала мне, что этот дом ее отец для ее матери поставил. Отец у нее был богатый, многоконный человек, мать Согдай была его первой женой, но рожала ему только девочек, поэтому он взял другую жену, а первую отселил, чтобы ее духи не мешали новой детей к очагу звать.
Отчего-то я думала, что не ходит на посиделки Согдай. К Антуле ни разу не приходила она, а к старшим пойти ей скромность бы не позволила. Но и ее не оказалось у очага. Мать ее ко мне вышла — небольшая женщина, с узкими глазами, запуганная и слабая. С трепетом смотрела она на меня, как если бы я была большущим мужчиной, ворвавшимся ночью в дом. В люльке заплакал ребенок, и другая девочка, непосвященная пока, пошла успокоить его.
Делать нечего, пришлось и мне отправиться в дом братьев Ату. Со смутным чувством поехала я туда. Оказалось, что все девы проводили вечера на посиделках, и от этого было мне противно, будто подвела я Камку. Ехала, не разбирая дороги, и сама себе вслух пеняла:
— Вождь примером для всех становится. Что он возьмет себе в голову, то его люди будут думать. Сам перед собой и перед людом чист и прозрачен он должен быть, как ручей. А я? Что я за вождь? Чему я дев за эти дни обучила?
Но тут услышала сзади хруст снега. Кто-то ехал за мной, а я не слыхала, погрузившись в мысли. Обернулась — и вздрогнула: меня нагонял конник Талай. Медленно вел он своего прекрасного долгоногого коня, верно, давно в мой след ступая. А как обернулась я, сжал коню бока и вмиг поравнялся со мной.
— Легок ли ветер? — спросил он с улыбкой.
Я кивнула в ответ и сама себе подивилась: кровь бросилась в лицо, как заговорил он, и сердце сильней забилось. В первый раз видела я его с того вечера, как пришел он в дом Антулы, а оказалось — только его и ждала.
— Помешал тебе, дева? С духами разговаривала? Куда ты едешь?
— К братьям Ату.
— Хе, будет там жарко сегодня, столько людей соберется под одной крышей! — усмехнулся он. — Вместе поедем, или ты другую знаешь дорогу?
— Нет, поеду с тобой.
Шагом тронулись. Я чуяла робость, хотелось заговорить, но не знала о чем. Даже глаз не поднимала, все на гриву конька смотрела.
— Я помню свое обещанье, царевна, а ты, верно, забыла, — сказал Талай, и я с удивлением глянула на него — не смеется ли? — Так и будешь на горном коньке ездить? К лицу ли то воину?
Я вспыхнула и отвела глаза.
— Ты, я вижу, не в духе сегодня, Ал-Аштара. Или не рада проводнику?
— Нет, Талай. Я рада тебе. Но я думала, ты пошутил о скачках.
— По рукам били — разве шутка? До праздника весны немного осталось. Найдем тебе хорошего коня и будем учить дороги стелить.
— Меня с детства не учили коней объезжать. Боюсь, не подойду я для скачек.
— Те! Ты царская дочь, в тебе белой кобылицы с Золотой реки кровь. Эта кровь сама тебя всему научит.
Тут подъехали мы к дому, у которого уже много было лошадей.
— Смотри, — засмеялся Талай, — братья твоего горняшки. Не их ты ищешь?
И, спешившись, пошел в дом.
Я вошла вслед за ним. Людей здесь было гораздо больше, чем у Антулы. Талая знали, его приветствовали, окликали, и он стал пробираться к месту, перешагивая через ноги и расставленные блюда. Я жалась к дверям, пока меня не позвал Санталай. Тогда пробралась к нему, сняла шубу с плеча и села на рукав.
— Пришла, сестра! — обнял меня брат сильной рукой. Он уже пах хмельным молоком и был особенно нежен. — Я передал все Очи, но она не поняла ни слова! — сказал он с пьяным восторгом.
Очи сидела недалеко. Рядом с ней был Зонар. Я этого ожидала. Увидела я еще Ак-Дирьи — за это время она располнела, щеки ее горели, губы алели, сидела она у огня и хохотала с незнакомыми мне девами. Только Согдай не заметила я.
С мороза в тепле меня разморило. Хоть и думала сперва, что уйду сразу, лишь передам все девам, но не уходила, сидела. Вокруг говорили, шутили, смеялись, и я тоже уже смеялась, принимала у кого-то из рук чашу, наливала настойку. В этом доме легче себя ощущала, быть может, потому что не было здесь мрачной Антулы. Близнецов-хозяев Ату я не сразу признала среди гостей, они не сидели у очага, и вообще здесь мест не соблюдали.
Тут пошел разговор: «А кто из вас, девы, петь хорошо умеет?» Но все отнекивались и смеялись, прикрывая рты рукавами, как вдруг одна из тех, кто в этом году посвящение получала, крикнула:
— Ал-Аштара вон, она умеет. Она у Камки хорошо пела.
— Да, да, Ал-Аштара может, — тут же поддержали другие. — Она про Золотую реку на посвящении сказывала.
— Ал-Аштара? Кто это? Ал-Аштара? И правда умеет? — зашумели вокруг, и я не знала, куда деваться.
— Спой, Ал-Аштара, — просили уже меня, а по рукам передавали трехструнную арфу-нун. Я думала отпираться, но увидела, как Талай показывает на меня одному из братьев Ату.
— Так ты — царская дочь? — сказал тот. — Большая честь для нашего дома. Неужели же не споешь, когда хозяева просят?
Он смотрел на меня, но я в тот момент видела только улыбку и глаза Талая, и он, как показалось мне, еле заметно кивнул.
— Хорошо, — согласилась я тут же и сама себе подивилась. — Я спою. Только Камка запретила мне просто так петь. Буду я духов звать и о прошлом сказывать. Будете слушать?
Но все уже оборачивались ко мне, снимали с огня котел. Я настроила арфу, позвала ээ-тай и своего барса и начала петь.
На великой земле, Золотой реке,
Седовласый жил царь, правил много лет.
Был он мудр, как сова, голова бела,
Словно мед, сладки все его слова.
Та земля жирна, круглый год цвела,
Много дичи лесной и скота дала.
Золотая река, золотые ее берега.
Хоть руками бери — не оскудеет она.
Чистое золото в посуду плавили,
Чистым золотом убирали коней,
Чистого золота пряжки ставили,
Чистого золота — петли дверей.
Так и жил народ, но пришла беда.
И прозрел старый царь, что не справится,
Ни с войной, ни с бедой не совладает люд,
Весь исчезнет, следа не останется.