Застольные манеры Уилфреда не претерпели столь же разительной перемены. Узрев в этом следствие холостяцкой жизни, Милдред сказала себе, что с таким недостатком надо будет просто смириться.
– Расскажи хотя бы, откуда ты родом и всякое такое, – попросила она.
Он сообщил, что появился на свет в округе Халлетт, на ферме, но через три дня после своего рождения уже снялся с места.
– В дорогу потянуло, – засмеялся он.
Посерьезнев, Уилфред объяснил, что его мать умерла родами и он оказался в семье тетки. Муж ее был железнодорожником. Они переезжали из города в город, но, когда ему было двенадцать лет, тетка умерла. Тогда ее муж смерил взглядом Уилфреда и сказал: «Большой вымахал. Какой у тебя размер башмаков?» – «Девятый», – ответил Уилфред. «Значит, можешь сам себя прокормить».
– У них с моей теткой было своих восемь ртов, – добавил Уилфред. – Я на него зла не держу.
– А родные братья и сестры у тебя были?
Милдред с теплотой вспомнила свою прежнюю жизнь: как мама по утрам расчесывала ей кудряшки, как у нее был котенок Пэнси, который давал одевать себя в кукольные наряды и катать вокруг дома в игрушечной коляске.
– Были у меня две старшие сестры, замужние. Обеих уже нет в живых. И один брат. Этот уехал в Саскачеван. На элеваторе заправляет. Сколько зарабатывает – не знаю, но явно не нуждается. Бизнес-колледж окончил, как и ты. Но мы с ним не похожи, совершенно разные люди.
В тот день, когда Альберт лежал пластом, он попросил задернуть шторы. Врача вызывать запретил. Уилфред не мог дознаться, что же с ним неладно. Альберт твердил, что просто устал.
– Вполне возможно, – сказала Милдред. – Пусть отдыхает.
Но Уилфред весь день сновал в комнату к Альберту и обратно. Что-то рассказывал, курил, допытывался о его самочувствии. Поведал брату, как излечился от мигрени, употребляя в пищу молодой лук-порей прямо с грядки. Альберт сказал, что мигренями не страдает, хотя и просит задергивать шторы. И вообще не припоминает, чтобы у него когда-нибудь болела голова. Уилфред ему растолковал, что бывает такая мигрень, о которой человек не ведает ни сном ни духом, потому как она не связана с головной болью; видно, у Альберта аккурат такая мигрень. Альберт сказал, что не понимает, как такое возможно.
Во второй половине дня Милдред услышала, как Уилфред с грохотом роется в стенном шкафу. Потом он стал выкрикивать ее имя:
– Милдред! Милдред! Где техасский фугас?
– В буфете, – ответила Милдред и сама достала то, что требовалось, чтобы Уилфред не переколотил фарфор ее матери.
Это была высокая бутыль с золотым тиснением на этикетке и гербом «Легиона». Уилфред оттащил бутыль в спальню и поставил на туалетный столик, чтобы Альберт мог полюбоваться.
– Вот угадай: что это такое и как мне досталось?
Галлон виски бочковой крепости – приз, врученный Уилфреду в Оуэн-Саунде за победу на турнире по игре в дартс. Турнир проходил три года назад, в феврале месяце. Уилфред описывал ей ту кошмарную поездку из Логана в Оуэн-Саунд: он сидел за рулем, а другие игроки его команды в каждом городе требовали остановки и прекращения пути. На озере Гурон разыгралась метель, их накрыла белая мгла; встречные грузовики и автобусы в последний момент выныривали из стены снега, а разъехаться не было никакой возможности, потому как сугробы достигали трехметровой высоты. Невзирая на гололед и снежные заносы, не видя дороги, Уилфред продвигался вперед. В конце концов на трассе номер шесть спасительным маяком замаячил синий огонек, крутящийся синий огонек. Впереди ехал снегоуборочный комбайн; следуя вплотную за ним, они благополучно добрались до Оуэн-Саунда. Успели к началу турнира и одержали победу.
– Ты сам-то играешь в дартс? – услышала Милдред вопрос Уилфреда, обращенный к брату.
– Как правило, в дартс играют там, где употребляют алкоголь, – ответил Альберт. – Как правило, я воздерживаюсь от посещения таких мест.
– Ну знаешь, вот у меня алкоголь, но употреблять его я не собираюсь. Храню как почетный приз.
Их посиделки приобрели упорядоченный характер. В послеполуденные часы Грейс и Вера, устроившись на подъездной дорожке, приступали к вязанию крючком. Милдред временами садилась рядом. Альберт и Уилфред облюбовали место за домом, поближе к овощам. Но после ужина все собирались вместе и расставляли кресла на лужайке, возле клумбы, в тенечке. Грейс и Вера до темноты продолжали вязать ажурные скатерти.
Уилфред нахваливал их рукоделие.
– И сколько можно выручить за одну такую штуку?
– Сотни долларов, – отвечал Альберт.
– Они продаются в пользу церкви, – уточнила Грейс.
– Бланш Блэк, – вспомнил Уилфред, – была лучшей вязальщицей, портнихой, кулинаркой и вообще мастерицей на все руки; другой такой девушки я не встречал.
– Имечко удивительное, – заметила Милдред.
– Жила она в штате Мичиган. Мне тогда опостылела работа на озерных пароходах, и я нашел место на ферме. Она могла сшить лоскутное одеяло буквально из ничего. Пекла и хлеб, и торты, и все, что душе угодно. Вот только лицом не не вышла. Скажу честно, репа и то красивей будет. А фигурой – так чисто репа была.
Дальше последовала история, которую Милдред знала наизусть. Уилфред заводил ее всякий раз, когда дело касалось хорошеньких девушек или домовитых девушек, или выпечки, или благотворительной распродажи, или гордости. Однажды, рассказывал Уилфред, пошли они с дружками на благотворительный вечер: там в перерыве между танцами полагалось выкупить коробку, в которой находилась всякая провизия, а съесть ее нужно было вместе с девушкой, чью коробку ты выкупил. Бланш Блэк принесла свою коробку и то же самое сделала местная красавица, некая мисс Бьюкенен. И вот Уилфред с дружками прокрались в чулан, где до поры до времени лежали обе коробочки, и поменяли на них обертку. Настало время выкупа, и один парень, звали его Джек Флек – очень много о себе понимал, да еще неровно дышал к мисс Бьюкенен, – взял да и выкупил коробку с ее оберткой, а Уилфред с другом выкупили коробку, которую, по общему убеждению, принесла Бланш Блэк. Но когда упаковку сняли и увидели на них имена, Джек Флек вынужден был, к своему нескрываемому огорчению, сесть за столик с Бланш Блэк, а Уилфред с другом заполучили себе в компанию мисс Бьюкенен. Приоткрыл Уилфред коробку, а там два куска хлеба, намазанных чем-то розовым, – и все.
– Подхожу я, значит, к Джеку Флеку и говорю: «Давай меняться – и девушками, и провизией». Провизия-то не так важна была, но я знал, как он будет бедную девушку третировать. Он, недолго думая, согласился, и мы расселись за столики. У нас – жареная кура. Домашний окорок, печенье. Торт с финиками. Ничего вкусней не едал. А внизу, под этой снедью, еще и бутылочка виски обнаружилась. Сижу, значит, я, выпиваю, закусываю и смотрю, как он будет хлеб жевать.
Наверное, Уилфред завел эту историю в знак уважения к тем хозяйкам, чье рукоделие или кулинарное мастерство возвышает их над прочими, способными похвалиться разве что смазливым личиком, но Милдред сомневалась, что Грейс и Вера будут счастливы встать в один ряд с Бланш Блэк, похожей на репу. Да и упоминать о бутылочке виски явно не стоило. Даже для нее самой это упоминание прозвучало не к месту. Она стала думать, до чего же славно было бы сейчас пропустить по стаканчику. Хоть «Олд-фешнд», хоть «Бурую корову», хоть «Розовую даму»[52] – мало ли есть прекрасных коктейлей.
– Пойду кондиционер проверю, – сказал Уилфред. – Если его не наладить, мы ночью поджаримся.
Милдред осталась сидеть. У одного из соседних домов замигала-зажужжала голубая лампочка – ловушка для летающих насекомых.
– Сдается мне, это полезная штука, – заметила Милдред, – мух уничтожает.
– Поджаривает, – сказал Альберт.
– Только очень жужжит.
Она не ждала ответа, но Альберт, помолчав, сказал:
– Если не будет жужжать – не сможет истреблять насекомых.
Когда Милдред вошла в дом, чтобы приготовить кофе (ладно хоть кофе у пятидесятников не запрещен), ее встретил ровный гул кондиционера. Она заглянула в комнату и увидела, что Уилфред крепко спит. В полном изнеможении.
– Уилфред?
Он вскочил:
– Я не сплю.
– Они все еще на улице сидят. Хочу кофе на всех сварить. – И, не удержавшись, добавила: – Как хорошо, что кондиционер удалось починить.
За два дня до расставания с родней было решено съездить за сорок миль от дома, в округ Халлетт, чтобы посетить то место, где появились на свет Уилфред и Альберт. Такая идея пришла в голову Милдред. Она думала, это предложит Альберт, и ждала, когда же он сподобится, потому что не хотела навязывать ему никаких утомительных занятий. Но в конце концов она заговорила об этом сама. Сказала, что давно предлагала Уилфреду туда съездить, но он отговаривался тем, что не найдет дорогу: как-никак его увезли из тех мест в младенчестве. Старые здания все снесены, фермы тоже; значительную часть территории округа занимает природный заповедник.
Грейс и Вера захватили в дорогу свое вязанье. Милдред опасалась, как бы их не укачало: сидят, опустив головы, в движущемся автомобиле. Она втиснулась на заднее сиденье, в середину, и не могла отделаться от ощущения, что ее сдавили с обеих сторон, хотя умом понимала, что это она сама сдавила двух сестриц. Уилфред сидел за рулем, Альберт рядом.
Управляя автомобилем, Уилфред всегда норовил завязать спор.
– Нет, почему нельзя делать ставки? – спрашивал он. – Я сейчас не беру азартные игры. Я не говорю, что нужно бросаться в Лас-Вегас, чтобы просадить там все деньги. Но если заключить пари на определенную сумму, то можно и выиграть. Вот я однажды выиграл пари – и на халяву прожил целую зиму в Су.
– Су-Сент-Мари, – поправил Альберт.
– У нас всегда говорили просто Су. Я списался на берег с «Камлупса» и не знал, как зиму продержусь. Жуткое корыто было, этот «Камлупс». Как-то вечером слушали в баре трансляцию хоккейного матча «Садбери» – «Су». По радио. Телевидения тогда еще не было. Счет четыре-ноль в пользу Садбери.