Берег поднимался полого, и Лутра тенью полз по мелководью. Глаза у цапли сверкали холодно, как у змеи, и даже Лутра не мог понять, куда она смотрит.
«Легкая добыча», — оттолкнувшись ото дна, подумал Лутра, но тут цапля клюнула его в голову, да так, что он, изогнувшись от боли, упал в воду. А птица взвилась в воздух.
Длинный клюв цапли словно гарпун, и движения ее так быстры, что почти незаметны. В глаз Лутре она не попала, но лоб болел сильно. Он опустился на дно реки, — там вода прохладней и быстрей успокаивает боль.
«Легкая добыча» улетела, и выдра скрежетала зубами от ярости. Чуть погодя, чтобы сделать вдох, она вынырнула на поверхность и направилась туда, где плескалась вода. Плеск был довольно сильный, и Лутра потому был осторожным. Сначала он опустился на дно, потом снизу напал на карпа, который сдался не так легко, как щука. Он попытался потащить за собой противника, бился из последних сил, но выдра так ожесточенно на него наступала, точно перед ней была цапля, и всю свою ярость излила в битве. Карп в конце концов сдался, больше ничего ему не оставалось.
Лутра выволок его на берег и, забыв о своей недавней неудаче, прекрасно поел, — ведь давно уже минула полночь, время его обеда.
Рыба оказалась большая, и он не смог ее съесть всю. Живот у него надулся, как барабан, и мысль о норе приятно его убаюкивала. В деревне уже в третий раз призвали рассвет петухи, когда выдра встала на задние лапы и прислушалась.
Все ближе и ближе раздавались удары весел и приглушенные голоса людей.
Лутра посмотрел на карпа, но уже без всякого интереса. Он понюхал его напоследок, а потом ловко спустился к реке и бесшумно нырнул в воду.
К этому времени луна была уже в западной части небосклона и на востоке стало светать. Тени стушевались, туман осел. По воде медленно скользили две лодки.
— Миклош там будет? — спросил кто-то.
— Он обещал.
— Значит, там и будет. Его слово твердое. Если он говорит, что видел, как разбойничает сом, значит и в самом деле видел.
— Только бы Миклош разделался с этой проклятой выдрой.
— Он давно уже ее выслеживает.
— Охотники и рыбаки — дармоеды и чудаки… Правь н берегу. Вроде это Миклош нам знак подает.
Возле большого тополя раздавался тихий посвист.
—Это он!
Нос лодки нацелился на большое дерево, и егерь спустился по откосу к воде.
— Садись, Миклош, в лодку. Ну, как дела?
— Доброе утро. Я опять видел, как разбойничает сом. Стервец этот, наверно, огромный.
— Ежели он весит больше тридцати килограммов, лишек я съем.
Лодка отплыла, и старый рыбак передал егерю небольшую бутылку:
—Приложись-ка, Миклош.
Отпив немного, егерь вернул бутылку.
— Всю ночь выдра у меня из головы не выходит. Ночи-то уж прохладные.
— Дать еще?
— Нет. Если только сом станет бить по берегу своим
хвостом, тогда выпью.
Потом они замолчали. Гребли бесшумно, думая о большом соме, загадочном разбойнике, который в это время отдыхает в яме под одним из берегов и, наверно, слышит плеск весел.
Когда обе лодки причалили к месту стоянки, уже показался красный диск солнца. Рыбаки вылезли на берег, привязали лодку. Достали все необходимое, и двое из них, те, что помоложе, разложили костер. Это место было давно им знакомо. Тут хорошо ловилась рыба и можно было удобно расположиться. Котелок еще стоял на земле, но дым над костром уже развеялся, и мужчины подошли к огню.
—Кто хочет, может еще чуток выпить, — вынув трубку изо рта, предложил старик.
Никто не отозвался. Рыбаки смотрели на реку.
— Ваша правда. Что делать надо, все знают… — промолвил Миклош.
— Пошли!
— Янчи, сегодня ты будешь стоять на берегу.
— Я уже держу пятной конец.
Старый невод лежал в лодке, казалось, беспорядочной кучей, но на самом деле был набран как положено. В длину он был сто, в ширину — три-шесть метров. У такой сети нижнюю веревку, подбору, оттягивают ко дну разные грузила: свинец, кости, камни, а верхнюю подбору удерживают на воде поплавки. Пятной конец остается на берегу, а другой, завозной, выступает из воды только когда невод уже выметан поперек реки и лодка возвращается обратно к берегу. Тогда начинают выбирать сеть из воды, и для рыбаков наступает самый напряженный момент.
—Ну, приступайте.
Янчи перекинул через плечо пятной конец, лодка поплыла, и сеть, шелестя, стала погружаться в воду.
Никто не промолвил ни слова.
Лодка не спеша шла по реке, и ее путь отмечали покачивающиеся глазки поплавков.
Старый рыбак, глядя на воду, кивнул головой.
—Если что-нибудь есть тут, от нас не уйдет. Повернув обратно, лодка пошла к берегу. Невод стал замыкаться.
—Ну, ребята!
Свинец и камни волочились по дну, а поплавки колыхались на поверхности.
—Выбирайте!
Сеть постепенно сужалась, и из нее выскочило несколько хитрых карпов.
—Сбежали, проклятые!
Невод вдруг натянулся, и на одном его участке заплясали поплавки. Туда и смотрел старый рыбак.
— Чуется мне, попалось что-то, — сказал другой.
— Вижу. Тащи-ка.
Тут натянутая сеть так дернулась, что один из рыбаков, не удержавшись на ногах, упал лицом в воду.
— Скорей ко мне, — прохрипел Янчи. — Миклош, брось ружье.
— Поймали, ну как, поймали? — волновался егерь.
— Не разговаривай, тащи!
Сомкнувшись полукругом, невод приближался к берегу, и вода точно кипела от обилия рыбы, но что-то то здесь, то там так сильно дергало за подбору, что люди пошатывались.
—Багор! — крикнул кто-то.
Один из рыбаков прыгнул в лодку, снял сапоги и достал багор.
— Погоди, Анти, пока ей еще меньше места будет, — махнул рукой старый рыбак. — Эта громадина, как я вижу, еще опрокинет…
— Меня…
— Тсс…
— Не упусти ее, не упусти, черт побери!
— Не ори, Миклош, мне в ухо, это тебе не охота!
— Попробуй ты, Анти, — обратился старик к тощему парню.
Парень осторожно зашел в неглубокую воду. В руке у него был багор с чуть ли не полутораметровым багровищем. Когда вода дошла ему до бедер, он показал рукой, что видит, мол, рыбу. И тут же стал ее багрить, но тут его толкнуло так сильно, что он чуть не перекувырнулся.
—Больно здоровая, — он выплюнул воду и стал ловить
багровище, которое всплывало то тут, то там.
—Осторожно! Очень большая… Тихонько, тихонько… Емкость невода теперь была уже не больше маленького
дворика, и вода в нем так и бушевала. Анти уже три раза падал плашмя, но даже не чувствует холода. Скрежеща зубами, он в четвертый раз хватает багровище, и на лбу у него вздуваются жилы. Старик видит, что рыба устала, в глазах у него улыбка.
—Ты уже, знать, накупался, Анти?
Парень, исполненный счастья борьбы, крепко держит багор.
—Тьфу, пропасть! — и он с трудом тянет невод к берегу.
В воде извивается какая-то большая рыба. Бьет хвостом так, что все уже насквозь промокли от брызг.
—Теперь она от нас не уйдет.
Наконец показывается огромная сомья голова, и трубка падает изо рта старика. Все смотрят, как парень тащит к берегу трехметровую рыбу. Сом все еще не сдается и, борясь не на жизнь, а на смерть, ударяет хвостом по ноге старого рыбака, как шар по кегле.
—Черт побери твою рыбу! — бурчит старик. — Черт побери твою рыбу, хотя я бы не возражал, если бы каждый день она мне поддавала. Ну, кто съест то, что сверх тридцати килограммов?
Возбужденный егерь топчется возле сома.
—Ну как же, я ведь говорил, я ведь говорил… В нем будет и центнер!
Солнце уже поднялось из-за деревьев. В сети кишмя кишат серебристые рыбки, кто-то из рыбаков посвистывает от удовольствия: уж больно хорошее утро; над рекой каркают вороны, и пламя взвивается к котелку.
Прекрасное утро! Нежное золото солнечных лучей начинает пригревать, и пламя, лижущее котелок, растворяется в этом сиянии. Потрескивает огонь, и Тэч, любопытная сорока, встревоженно стрекочет на верхушке тополя — ведь дым сулит ей еду, которой, к сожалению, надо еще дожидаться. Надо дождаться, пока уйдут люди, погаснет огонь, и лишь тогда можно будет обследовать стоянку, где останутся обглоданные кости, рыбьи головы и хлебные корки. А может быть, возле берега барахтаются раненые рыбешки, которых рыбаки называют «мусорными» и даже «рыбами-сорняками»; первых за малоценность, но они хоть не причиняют вреда, а вторые — вредные: они уничтожают икру и мальков благородных рыб.
—Пристрели эту сороку, — попросили рыбаки егеря, — а то еще гостя накличет.
У людей есть примета: сорока стрекочет — гостя кличет. Это знают все, кроме нее самой. Сорока же просто-напросто очень голодна, а Миклош и не смотрит в ее сторону, по голосу знает, что она далеко.
—Я ее пристрелю, если притащите мне пушку. Теперь почти весь невод уже на берегу, только матня в мелководье, и в ней полно рыбы. Рыбаки выбирают Крупную, ту, что не подохнет в садке.
Судак и нежный подлещик погибнут в тесноте, поэтому их сразу кладут в корзину.
Оставшаяся рыба еще плещется в воде.
Люди довольны, — от них веет миром и покоем, а от лука, румянящегося в котелке, исходит приятный запах.
Лутра еще до появления рыбаков вернулся домой. В туннеле он слегка отряхнулся, и капельки воды полетели с его шкуры, как песчинки с берега. Он принюхался, сморщив нос, — ранка, нанесенная цаплей, ныла — потом дополз до своей постели. Глубоко втянул воздух — это могло бы сойти и за вздох, — облизал лапы и, поерзав, закрыл глаза, но тщетно: от боли он не мог даже задремать.
Между тем рыбачьи лодки проплыли мимо норы; тогда огромный сом еще не знал, что разрезанный на куски попадет сегодня на базар. И, конечно, не как гроза вод, страшилище, что ловит килограммового карпа, точно ласточка — муху, а как добыча и гордость рыбаков.
Едва в зеленоватом водяном окне улеглось небольшое волнение, поднятое лодками, как там отразилась новая, далекая и необычная игра волн. А через другой вход в нору проникли крики людей и стрекот сороки. В криках людей звучало возбуждение, а в сорочьем стрекоте — тоска и голод.