Лишь в конце урока, когда мы вытряхивали грязь из наших кроссовок, собравшись возле склада со спортивным инвентарем, мистер Макнамара вспомнил:
– А куда делись эти три клоуна?
Я держал свой рот на замке.
Уилкокс, Дрэйк и Крум вернулись. От них несло сигаретами и ментоловой жвачкой. Они смотрели на мистера Макнамару и друг на друга с притворным удивлением.
– Мы бегали к мосту, сэр. Как вы и сказали. – Сказал Гарри Дрэйк.
– Вас не было сорок пять минут!
– Двадцать минут, чтобы добежать до моста, и двадцать – чтобы вернуться, сэр. – Сказал Уилкокс.
– Вы, видимо, считаете меня полным идиотом, да?
– Что вы, сэр. Конечно, нет! – Уилкокс выглядел обиженным. – Вы же учитель физкультуры.
– И вы учились в университете Лафбороу. – Добавил Дрэйк. – В самой лучшей спортивной академии.
– Вы, ребят, и понятия не имеете, какие у вас проблемы! – Лицо мистера Макнамары потемнело от злости, а глаза, наоборот, засверкали. – Вам не разрешается покидать территорию школы без разрешения!
– Но, сэр, – Гарри Дрэйк выглядел сбитым с толку. – Вы же сами сказали нам.
– Нет, не говорил.
– Вы сказали нам добежать до моста и вернуться. Вот мы и добежали до моста через реку Северн. Там, под Аптоном. Мы делали то, что вы сказали.
– Аптон? Вы добежали до реки в Аптоне? (мистер Макнамара представил себе газетный заголовок: «ТРИ УЧЕНИКА ЧУТЬ НЕ УТОНУЛИ ПО ВИНЕ УЧИТЕЛЯ») Я имел в виду вот этот мост, кретины! Тот, что за теннисными кортами! С какой стати мне посылать вас в Аптон без присмотра?
Росс Уилкокс сохранял предельно серьезное выражение лица.
– Пот равен успеху, сэр.
Мистер Макнамара свел этот бесполезный спор к ничьей, желая лишь, чтобы последнее слово осталось за ним.
– У вас, ребятки, серьезные проблемы, и самая большая из них – это я! – Сказал он.
Когда он ушел в каморку мистера Карвера, Уилкокс и Дрэйк собрали вокруг себя всех крутых пацанов и всех середняков. Через минуту Уилкокс крикнул:
– Р-раз, два, р-раз, два, три, четыре!
И все, кроме прокаженных, запели песню, подражая мелодии «“John Brown’s body lies a-moldering in the grave» (*«тело Джона Брауна лежит в мягкой могиле» - одна из самых известных американских песен, получившая популярность во время гражданской войны в в США*)
Мистер Макнамара любит подставлять свой зад,
Мистер Макнамара любит подставлять свой зад,
Мистер Макнамара любит подставлять свой зад,
И еще он любит детские зады – за-ды!
Славься, славься Макнамаааара!
Его любовник – мистер Каааарвер!
Его любовник – мистер Каааарвер!
Но он любит изменять ему с детьми – с деть-ми!
Мальчишки пели все громче и громче. Возможно, они думали: «если я струшу и попытаюсь петь тихо, то меня сгноят так же, как Джейсона Тейлора». Или, возможно, массовое хулиганство просто придает смелости. Возможно, хулиганы подобны древним охотникам, жившим в пещерах. Кровь нужна им как топливо, и чем больше крови – тем они активнее.
Дверь в раздевалку резко распахнулась.
Песня тут же стихла, так резко, словно ее и не было.
Распахнутая дверь ударилась о резиновый блокиратор в полу и так же резко закрылась, ударив мистера Макнамару по лицу.
Сорок с лишним мальчишек зажали себе рты, с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать во весь голос.
– Я бы назвал вас стадом свиней! – Завизжал мистер Макнамара. – Но это будет оскорбление для животных!
«Ууууу» – эхо его вопля завибрировало в стенах.
Иногда ярость – это страшно, но иногда – смешно.
Мне было жаль мистера Макнамару. Мы с ним в чем-то похожи.
– Кто из вас… – Макнамара усилием воли сдержал слова, которые могли стоить ему увольнения, – охломонов, достаточно смел, чтобы оскорбить меня прямо сейчас, в лицо, а?
Длинная, насмешливая пауза.
– Ну же! Спойте еще! Давайте. ПОЙТЕ! – Этот вопль должно быть продрал ему глотку. В нем было много злости, но я слышал еще и отчаяние. Ему предстоит еще сорок лет вот-этого-всего. Макнамара оглядел своих мучителей, пытаясь придумать новую стратегию.
– Ты!
К моему великому ужасу он обращался ко мне.
Он видимо опознал во мне того самого мальчика, которого втоптали в грязь. Ему казалось, что я с удовольствием сдам своих мучителей.
– Имена.
Я сжался так, словно сам Дьявол направил на меня взгляд своих восьмидесяти глаз.
Есть одно железное правило. Оно огласит: ты не должен стучать на людей, даже если они заслуживают этого. Учителям не понять.
Макнамара скрестил руки на груди.
– Я жду.
Мой голос был тонок, как паутинная нить.
– Я ничего не видел, сэр.
– Я сказал «имена»! – Рука его сжалась в кулак и задрожала. Он был на грани. Но, вдруг, в раздевалке погас свет – словно солнечное затмение.
Мистер Никсон, директор, материализовался в дверном проеме.
– Мистер Макнамара, этот мальчик – ваш обвиняемый, главный подозреваемый или информатор?
(через десять секунд все решится – я буду либо свободен, либо мертв)
– Он, – мистер Макнамара тяжело сглотнул, понимая, что его карьера в школе на кону, – он говорит, что «ничего не видел».
– В нашей школе нет слепых, мистер Макнамара. – Мистер Никсон вошел в раздевалку, держа руки за спиной. Мальчишки прижались к скамейкам. – Минуту назад я разговаривал по телефону со своим коллегой из Дортвича. Внезапно, я был вынужден принести извинения и прекратить беседу. Кто скажет мне, почему? (каждый мальчишка в раздевалке упорно смотрел вниз, на грязный пол. Даже мистер Макнамара. Если ты встретишься взглядом с мистером Никсоном, ты превратишься в пар) Я прекратил разговор потому, что услышал детские вопли, исходящие из этой комнаты. Вопли настолько громкие, что я буквально не мог слышать собственных мыслей. И теперь. Я хотел бы узнать имя зачинщика. Я не хочу знать, кто пел, кто подпевал, а кто молчал. Я беспокоюсь только об одном: мистер Макнамара, гость нашей школы, расскажет своим коллегам о том, что я – директор зоопарка. И чтобы сохранить мою репутацию, мне придется наказать каждого из вас. – Мистер Никсон вздернул подбородок. Мы вздрогнули. – «Пожалуйста, мистер Никсон! Я не участвовал в этом! Это несправедливо – наказывать меня!» – Он ждал, что кто-то заговорит, но все молчали – среди нас не было идиотов. – Но мне платят баснословные деньги не за то, чтобы я был справедливым. Мне платят баснословные деньги за то, чтобы я придерживался стандартов. Стандартов, которые вы, – он сложил руки в замок и стал омерзительно хрустеть костяшками, – втоптали в грязь. В более просвещенную эпоху вам бы задали добрую трепку, чтобы научить хорошим манерам. Но поскольку законы Вестминстера не позволяют нам прибегать к порке, мне придется искать другие средства. – Мистер Никсон направился к двери. – Старый Спортзал. Двенадцать пятнадцать. Опоздавшие будут неделю оставаться после уроков. Не явившиеся будут исключены. Это все.
Старая школьная столовая в сентябре была переоборудована в кафетерий. Знак при входе гласил: КАФЕТЕРИЙ КВАЛИТИ КВИНСИ. Из кафетерия так несло чесноком и жареной картошкой, что этот запах мы чувствовали даже в раздевалке. Под надписью была картинка: улыбающаяся свинья в поварском колпаке держит тарелку с сосисками. В меню: жареная картошка, фасоль, гамбургеры, сосиски и яичница. Пудинг, с мороженым и консервированными грушами или консервированными персиками. Пить предлагают выдохшуюся газировку Пепси, переслащенный апельсиновый сок или теплую воду. На прошлой неделе Клайв Пайк нашел половину сороконожки в своем гамбургере, до сих пор шевелящуюся. Но что еще хуже – вторую половину он так и не нашел.
Пока я стоял в очереди, все пялились на меня. Двое первогодок даже не старались скрыть свои ухмылки (*в Англии в среднюю школу дети идут в 10-11 лет. И классы считаются соответственно. Джейсон – третьегодка*). Все знали, что сегодня День Веселья За Счет Джейсона Тейлора. Даже девушки за прилавком не стеснялись разглядывать меня. Что-то было не так. И я не мог понять, что именно, пока не сел со своим подносом рядом с Дином Мораном, за стол прокаженных.
– Эмм… кто-то приклеил стикеры к твоей спине, Джейс.
Когда я снял свой блэйзер, кафетерий буквально затрясся от хохота. На спине у меня висели десять липких бумажек. И на каждой написано «червяк» – разными ручками и разными почерками. Усилием воли я заставил себя сидеть на месте и не убежать. Я знал: мое бегство сделает их победу еще более сладкой. Когда взрывы смеха утихли, я отлепил стикеры и бросил их под стол.
– Не обращай внимания на этих онанистов. – Сказал Дин Моран. Палочка картошки фри ударилась ему в щеку. – Очень смешно! – Крикнул в том направлении, откуда она прилетела.
– Ага, нам тоже так кажется. – Сказал Ант Литтл, сидевший за столом Уилкокса.
Еще три или четыре картофельные палочки полетели в нашу сторону. Мисс Ронксвуд появилась в столовой, чтобы прекратить картофельную бомбардировку.
– Эй… – в отличие от меня Дин Моран легко игнорировал хулиганов. – Слышал новость?
Я чувствовал себя несчастным. Я подцепил вилкой кусочек той дряни, которую в этой столовой называют едой.
– Какую новость?
– Дэбби Кромби.
– Что с ней?
– Она залетела.
– Куда залетела?
– «Залетела», – прошипел Дин. – В смысле беременная.
– Дэбби Кромби? Ребенок? У нее?
– Тихо ты! Не ори. Похоже что так. Трэйси Суинярд дружит с секретаршей одного доктора в Аптоне. Пару дней назад они ходили в «Черный лебедь». Так вот, секретарша напилась и проболталась. Но она взяла с Трейси слово, что та никому не расскажет. Трэйси рассказала моей сестре. А Келли сегодня утром за завтраком рассказала мне. Она заставила меня поклясться на могиле бабушки, что я не проболтаюсь.
(Могила бабушки Дина Морана сейчас уже под завязку набита нарушенными клятвами)
– И кто отец?
– Догадайся, Шерлок. Дэбби Кромби ни с кем не встречалась с тех пор, как Том Юи был убит.