(О боже! Беременная женщина. Уж это-то про них все знают: если их напугать, ребенок родится прежде времени. Тогда он выйдет дебилом, как Подгузник, а виноват буду я.)
— Так ты по-прежнему уверена, что это девочка?
— Элинор из бухгалтерии, знаешь ее, она проверяла. Подвесила мое обручальное кольцо на прядь моих волос у меня над ладонью. Если качается туда-сюда, то ребенок — мальчик. А у меня оно все петлями ходило, значит — девочка.
— Да неужели эту примету еще помнят?
— Элинор говорит, что ни разу не ошиблась.
(Я глянул на свои «Касио» — мое время почти истекло.)
Игра в «Твистер» переросла в кучу-малу из тел и извивающихся рук и ног.
— Ты глянь только на этих хулиганов! — с нежностью сказала мамка Подгузника.
— Бен очень расстроился, что его приятель, ну тот, который на складе работает, отказал. Насчет Мерва, я имею в виду, когда он школу кончит.
— Что ж делать, милая. Спасибо Бену, что побеспокоился.
(«Время!» — пульсировали мои часы. «Время!» Я слишком много думаю о других, это моя беда. Весь смысл «призраков» в том, чтобы быть крутым — таким крутым, что чужие беды тебя не волнуют.)
— Я вот беспокоюсь за Мерва. Особенно думаю про то время, когда… ну, когда нас с Биллом уже не будет.
— Мама! Не выдумывай, что ты такое говоришь?
— Но Мерв-то не может думать о своем будущем, верно? Он даже про послезавтра подумать не в состоянии.
— Но у него есть мы с Беном, если уж на то пошло.
— У тебя своих скоро будет трое, верно? И без Мерва есть за кем смотреть. А он растет, и с ним все трудней справляться, а не легче. Билл тебе рассказывал? Он однажды застукал Мерва в спальне с этим журнальчиком, с «Пентхаузом». Голые бабы и все такое. Дорос уже.
— Ну мама, это же естественно. Все мальчики так делают.
— Я знаю, Джекки, но то обычные мальчики. У них есть русло для выхода этого всего. Гуляют с девочками и всякое такое. Я люблю Мерва, но ты же сама понимаешь — какая девушка с ним пойдет? Как он будет содержать семью? Он — ни рыба ни мясо, понимаешь? Не настолько инвалид, чтоб получать пособие и все прочее, но чтоб таскать ящики на складе, у него винтиков не хватает.
— Бен сказал — это только потому, что они сейчас не нанимают. Рецессия и все такое.
— Самое печальное, что Мерв гораздо умней, чем прикидывается. Ему просто удобно строить из себя деревенского дурачка, потому что все другие ребята от него только этого и ждут.
Лунно-серая кошка перебежала газон. Еще несколько секунд — и начнут бить часы на церкви.
— Бен говорит, что на фабрику свиных шкварок в Аптоне берут кого угодно. Они даже Джайлса Ноука взяли, даже после того, как его старика упрятали.
(Вот об этом я никогда не задумывался. Подгузник — такой, какой есть, всеобщее посмешище. А если подумать, что будет с ним в двадцать лет? В тридцать? А если подумать, что делает для него мать — каждый божий день. Пятидесятилетний Подгузник. Семидесятилетний. Что с ним будет? Тут уже совсем ничего смешного нет.)
— Может, на фабрику его и возьмут, милая, но это не меняет…
— Джекки? — крикнул в распахнутую стеклянную дверь молодой отец. — Джекс!
Я протиснулся между трельяжем и стеной.
— Что такое, Бен? Мы тут, на скамейке!
Розы, шипастые, как орки, впивались мне зубами в лицо и грудь.
— Венди с тобой? Мерв опять перевозбудился. И опять с ним кое-что приключилось.
— Целых десять минут, — пробормотала мама Подгузника. — Мировой рекорд. Иду, Бен! Иду!
Она встала.
Когда мама Подгузника и его беременная сестра прошли полдороги до дома, часы Св. Гавриила пробили первый удар из девяти. Я рванулся к стене и взлетел на компостную кучу. Вместо того чтобы спружинить и подбросить, куча меня поглотила — я провалился по пояс в гниющую кашу. Бывает такой кошмарный сон, в котором сама земля обращается против тебя.
Часы ударили второй раз.
Я выбрался из компостной кучи, перелез через последнюю стену, поболтался в воздухе, как в чистилище, пока часы били третий раз, и грохнулся на дорожку, идущую вдоль боковой стены лавки мистера Ридда. Потом, в мокрых и пропитанных компостом штанах, рванул через перекресток и выполнил норматив «призрака» с запасом — не в две минуты, а в два удара часов.
Я плюхнулся на колени у подножия дуба — дыхание царапало легкие, как ржавая пила. Я даже не мог выбрать шипы из носков. Но в этот миг, в этом месте я был счастлив как никогда. Я не мог припомнить более счастливой минуты за всю свою жизнь.
— Сын мой, — Гилберт Свинъярд хлопнул меня по спине, — ты истинный «призрак»! Плоть от кости!
— У нас еще никто не прибегал так вовремя! — Грант Бэрч по-гоблински захихикал. — С запасом всего три секунды!
Пит Редмарли сидел скрестив ноги и курил.
— Я думал, ты сошел с дистанции.
Пита Редмарли ничем нельзя шокировать, и у него уже почти приличные усы. Он никогда не говорил мне прямым текстом, что считает меня педиком и снобом, но я знаю, что думает он именно это.
— Значит, неправильно думал, — сказал Гилберт Свинъярд. (Вот зачем нужно быть в «призраках» — чтобы такой парень, как Гилберт Свинъярд, за тебя заступался!) — Боже, Тейлор! Что с твоими штанами?
— Наступил… — я все еще хватал ртом воздух, — в сраный пруд Артура Ившема…
Тут заухмылялся даже Пит Редмарли.
— Потом… — я тоже заржал, — свалился в Подгузникову компостную кучу…
Неторопливо подбежал Плуто Ноук.
— Ну что, уложился он?
— Ага, — сказал Гилберт Свинъярд, — едва-едва.
— Еще пара секунд, и опоздал бы, — добавил Грант Бэрч.
— Там… — я машинально хотел отсалютовать Плуто Ноуку и едва успел остановиться, — там во дворах полно людей.
— А как ты думал? Еще светло. Но я знал, что ты справишься.
Плуто Ноук хлопнул меня по плечу. (Папа однажды так сделал, когда я научился нырять — один-единственный раз в моей жизни.)
— Я знал. Это надо отметить, — Плуто Ноук выставил зад, как будто сидел на воображаемом мотоцикле. Правой ногой он пнул стартер. Рукой изобразил обороты двигателя, и оглушительный пердеж «Харлея-Дэвидсона» вырвался у него из задницы. Звук нарастал, пройдя все четыре передачи — три, пять… десять секунд!
Мы, «призраки», уссывались от смеха.
В сумерках треск сломанного забора и звук мальчишеского тела, пробивающего стекло, разносится очень далеко. У Гилберта Свинъярда замер на устах анекдот про младенца в микроволновке. Другие «призраки» посмотрели на меня, словно я должен был знать, что означает этот звук. Да, я знал.
— Блейкова теплица.
— Дуран? — Грант Бэрч хихикнул. — Разбил ее?
— Провалился через крышу. Там высоты футов десять или двенадцать.
Бэрч перестал хихикать.
Из «Черного лебедя» вывалились звонари, горланя песню «Кости, кости, на погосте гости».
— Дурень пропал, с забора упал, — срифмовал Плуто Ноук.
Пит Редмарли, злобно скалясь, оглядел других «призраков»:
— Дебил тормозной. Я так и знал, что зря мы его позвали. На фиг нам вообще новенькие? — (Это он и про меня тоже.) — Вы бы еще Подгузника пригласили.
— В любом случае нам надо валить, — Гилберт Свинъярд встал. — Всем.
Неоспоримый факт пронзил меня словно острой иглой. Если бы это я, а не Дуран, провалился в теплицу мистера Блейка, Дуран ни за что не бросил бы меня на растерзание этому психу. Я точно знаю.
«Не разевай пасть», — предупредил Глист.
— Плуто?
Плуто Ноук и остальные «призраки» обернулись.
— А что, никто не собирается…
Выговорить это было в тыщу раз трудней, чем бегать по чужим дворам.
— …убедиться, что с Дураном все в… — Висельник перехватил «порядке», — что он не ранен? Вдруг он ногу сломал или его изрезало стеклом?
— Блейк вызовет «Скорую», — сказал Грант Бэрч.
— Но разве нам не нужно… ну, вы знаете…
— Нет, Тейлор, — Плуто Ноук теперь был похож на бандита. — Даже не подозреваем.
— Этот гондон знал наши правила, — словно выплюнул Пит Редмарли. — Попался — выкручивайся как хочешь. Если ты, Джейсон Тейлор, сейчас пойдешь и постучишь к Блейку в дверь, начнется «кто, да что, да почему», бля, допрос третьей степени, и приплетут «Призраков», а этого мы допустить не можем. Мы здесь были, когда тобой в этой деревне еще и не пахло.
— Я не собирался…
— Вот и славно. Потому что Лужок Черного Лебедя — это тебе не Лондон и не Ричмонд, или как его там, бля. Если ты пойдешь к Блейку, мы об этом узнаем.
Ветер зашелестел десятью тысячами страниц дуба.
— Да, конечно, но я только… — запротестовал я.
— Ты сегодня никакого Дурана в глаза не видел, — Плуто Ноук потыкал в меня коротким пальцем. — И нас не видел. И про «Призраков» не слышал.
— Тейлор, иди домой, понял? — в последний раз предупредил меня Грант Бэрч.
И вот я стою, через две минуты и двойную петлю с обратным ходом, гляжу в глаза дверному молотку мистера Блейка и усираюсь от страха. В доме орет мистер Блейк. Не на Дурана. В телефон — он вызывает «Скорую». Как только мистер Блейк повесит трубку, я забарабаню молотком в дверь и буду барабанить, пока меня не впустят. И это лишь начало. Меня вдруг осеняет. Я вспоминаю тех самоубийц, которые ковыляют на север, на север, на север, к месту, где нет ничего и лишь горы тают в море.
Это не проклятие, не наказание.
Они именно этого и хотят.
Солярий
Дверные молотки орут:
— ОТКРЫВАЙ! ОТКРЫВАЙ! А НЕ ТО Я ВЕСЬ ДОМ РАЗНЕСУ!
Звонки — куда скромнее:
— Ау? Есть кто дома?
На двери дома священника были и молоток, и звонок. Я попробовал и то, и другое, но все равно никто не ответил. Я стал ждать. Наверно, священник отложил гусиное перо на письменный прибор и нахмурился: «Боже милостивый, уже три часа?» Я прижался ухом к двери, но большой дом не выдавал своих тайн. Солнце заливало жаждущий газон, цветы пылали, деревья дремали на ветерке. В гараже стояла пыльная машина — «Вольво»-универсал. Ее явно не помешало бы вымыть и отполировать с воском. («Вольво» — единственное, чем славится Швеция, если не считать группы «АВВА». У «Вольво» есть защитные дуги, так что если гигантский многоосный грузовик решит размазать тебя по шоссе, не превратишься в лепешку.)