© Перевод Л. Цывьян
«Дни сладких нег и радости счастливой…»
Дни сладких нег и радости счастливой
Мелькнули, как зарницы зыбкий свет,
Дни горестей явились им вослед
Терзать меня жестоко, терпеливо.
Зачем манили суетно и лживо
Слепые обольщенья прежних лет?
Уже в груди огня былого нет,
Остывший пепел — вся моя пожива.
Лишь пепел, прах — младые заблужденья:
У юности моей плодов иных,
Признаюсь с болью, не было и нету;
Добавлю к ним от зрелых лет моих
Пустые страхи, пени, вожделенья,
И пусть развеет ветер их по свету!
«За все печали, муки, сожаленья…»
За все печали, муки, сожаленья,
За все страдания, жестокий Купидон,
За горе, на какое обречен
Тобою я, за жалобные пени,
За пролитые слезы, за сомненья,
За каждый вздох, за каждый горький стон —
За все, за все отныне ты прощен,
И пусть уйдет вина твоя в забвенье.
Все горести ты возместил сполна,
Затем что самой дивной, несравненной,
Прекраснейшей я награжден стократ.
Мне не забыть вовек сей миг блаженный!
О чем теперь скорбеть, когда она
Мне бросила украдкой нежный взгляд?
«Из кротких, нежных, ласковых очей…»
Из кротких, нежных, ласковых очей,
Исполненных сладчайшего привета,
На путь мой, милосердная, пролей,
Молю, лучи божественного света,
И станет для меня сиянье это
Спасительной звездой во тьме ночей.
В бурливом море для ладьи моей
Ты — верный порт, единственная мета.
Чуть доплыву, на алтаре святом
Сложу свои измокшие одежды
И стану тебя славить без конца…
Жена и дщерь предвечного отца,
Плывущим в бурю ты придашь надежды,
Меня спасая в плаванье моем!
«Пречистая, в светлейшем одеянье…»
Пречистая, в светлейшем одеянье,
Венчанная звездами и луной,
В юдоли мрака, точно свет дневной,
Твое солнцеподобное сиянье!
Источник жизни, мира упованье,
Надежды брег, маяк во тьме ночной,
Цветущий сад за крепкою стеной,
Избранная с начала мирозданья!
За грешников предстательствуешь ты,
Раскаявшимся вечное спасенье
Дарует кротость дивная твоя.
Я полн, сосуд греховный, сокрушенья:
Увидь, о воплощение доброты,
Что на тебя одну надеюсь я!
«Дотоле я тебя, жестокий рок…»
Дотоле я тебя, жестокий рок,
В злосчастиях винить не перестану,
Тебе припоминая неустанно
Напасти, что терпеть меня обрек,
Дотоле не иссякнет слез поток,
Дотоле буду клясть тебя, тирана,
Перечислять все беды, все обманы,
Что были и еще придут в свой срок,
Дотоль всем слышать жалобные звуки
Стенаний, знаки боли неизбывной,
Дотоль всем видеть, как я изнемог,
Как стражду я, пока от нимфы дивной
Не получу я утоленья муки,
Пока она не даст любви залог!
«Луга над Тежо, не своею волей…»
Луга над Тежо, не своею волей
В отчаянье я покидаю вас,
Печалуюсь, не осушая глаз,
И вы — свидетели жестокой боли…
Но покорился я суровой доле
И выполню безжалостный приказ,
Хотя умру от скорби, коль у нас
Увидеться надежд не будет боле.
Увы, не знать ни ночью и ни днем
Покоя мне и памятью томиться —
Порукою тому любовь моя…
И вечно будет сердце жечь огнем,
Пока мне не дозволят возвратиться,
Тоска по счастью, что покинул я.
«Дни радости умчались навсегда…»
Дни радости умчались навсегда,
А я-то мнил: им бесконечно длиться,
Но зрю теперь, как длинной вереницей
Идут на смену горестей года.
Моих воздушных замков череда
Исчезла, как пролетных птиц станица;
Я строил на тщете, так что ж крушиться:
Чуть ветер дунул — нет их и следа.
Любовь с лицом и нежным, и прекрасным
Опять счастливый мне сулит удел,
Клянясь блаженством одарить навечно,
Но чуть я в сердце царственном и властном
Нашел взаимность, как тотчас узрел,
Сколь призрачна она, сколь быстротечна.
«Внимают вновь бесчувственные скалы…»
Внимают вновь бесчувственные скалы,
Как горестно опять стенаю я,
Внимает Лимы[93] звонкая струя,
Что много тайн моих уже узнала.
Мне Ваша так мучительна опала,
Что я брожу, потоки слез струя,
Что мне теперь былая скорбь моя
Казаться счастьем и блаженством стала.
Ведь прежде, о своей кручинясь доле,
Терзаясь ночью и тоскуя днем,
Я думать смел, что муки нету боле.
Увы, слепец, постиг я лишь потом:
То было только предвещеньем боли,
Что стерегла меня в краю чужом.
ПОЭЗИЯ XVII–XVIII ВЕКОВ
Франсиско Родригес Лобо
ПЕСНЯ («Босиком идет к ручью…»)© Перевод М. Квятковская
Босиком идет к ручью
Леонора торопливо,
и пригожа, и пуглива.
С ней кувшинчик расписной,
ковш, из дерева точенный,
в юбке девушка лимонной
и в косыночке простой;
с тихой песней пред зарей
по цветам идет стыдливо,
и пригожа, и пуглива.
Жгут на голову навьет,
на него кувшин поставит,
правой рученькой поправит,
левой — фартук подберет,
белой ноженькой блеснет —
снег темней, чем это диво! —
и пригожа, и пуглива.
Рядом с девушкой цветы
хвастать свежестью не смеют
и от зависти бледнеют
пред сияньем красоты;
ароматы разлиты
там, где ступит боязливо,
и пригожа, и пуглива.
Видеть солнышку не след,
как прекрасна Леонора,—
не снесет оно позора,
причинит бедняжке вред!
Оттого спешит чуть свет
на ручей она бурливый —
и пригожа, и пуглива.
ПЕСНЯ («Мне в любви клялась Инес…»)© Перевод М. Квятковская
Мне в любви клялась Инес,
Все обманом оказалось:
Я любил, она — смеялась.
Знакам не было числа,
Что я дорог ей безмерно;
Я любил нелицемерно,
В плен она меня взяла,
Ум и волю отняла;
Пусть любить мне дозволялось,
Я любил, она — смеялась.
Как ее я ублажал!
Нам завидовали с нею,
Я ей верил тем сильнее,
Чем сильнее обожал;
И в уме я не держал,
Что двуличная менялась:
Я любил, она — смеялась.
Друга вышутила всласть,
А сгубила не на шутку;
Я ж любил не по рассудку —
Отняла рассудок страсть.
Велика любимой власть,
Что влюбленной притворялась!
Я любил, она — смеялась.
— Не губи себя, Жоан,—
Пастухи твердят мне снова. —
Влюблена Инес в другого,
А тебя ввела в обман.—
То ль нашла во мне изъян,
То ли прогадать боялась?
Я любил, она — смеялась.
ПЕСНЯ («Я пропащий человек…»)© Перевод Е. Витковский
Я пропащий человек —
Ни живу, ни умираю.
Беспокойствует душа,
Горько ввержена в заботу;
Я терзаюсь, не реша:
То ли проторей без счету,
То ль без счету барыша?
Я бы сей разброд пресек,
Я бы твердо стал на страже,—
Но не разберусь вовек
С тем, что сам — предмет пропажи
И пропащий человек.
Шла душа к своей мечте,
Радуясь любовным бурям,
Заплуталась в темноте
И повисла в пустоте,
В худшей из возможных тюрем.
Выиграю, проиграю —
Бесполезно длю года,
Ничего не выбираю
И бреду, бог весть куда:
Ни живу, ни умираю.
СТАНСЫ© Перевод Е. Витковский
Прочь Любовь уходит
По морской волне.
О верните, воды,
Все былое мне.
Мчится от земли,
Чтобы в беспокойных
И жестоких войнах
Пребывать вдали,—
Мили пролегли
Ныне между нами,—
Движет ветр волнами
К чуждой стороне,—
О верните, воды,
Все былое мне.
Ты, моя тоска,
Я шепчу уныло,
Тоже изменила
Мне исподтишка,
И тебе легка
Скорбь моя немая,—
Ты живешь, внимая
Голубой волне,
И находишь прелесть
В водной быстрине.
Столько пролил слез,
Стоя на причале!
Но мои печали
Ветер не унес.
Столько странных грез
Навевает влага,
Позабудешь благо,
Вверившись волне,
Пребывать возжаждешь
Там, в голубизне.
Чистые ветра,
Мчите в край неведом,
За любовью следом;
Бывшее вчера —
Позабыть пора.
Все мои невзгоды
Поверяю, воды,
Вам наедине:
Только возвратите
Все былое мне.
«Чего ищу? Чего желаю страстно?..»© Перевод И. Чежегова
Чего ищу? Чего желаю страстно?
Любовью иль пустой мечтой томим?
Что я утратил? Кем я был любим?
Кто враг мой? С кем сражаюсь ежечасно?
Желанье, расточенное напрасно,
Ушло. И радость вслед ушла за ним…
В любви узрел я мир, что был незрим,
С тех пор я слеп: мне темен полдень ясный.
Но вновь мне, то ль во сне, то ль наяву,
Упрямое дарит воображенье
Лик красоты неведомой, иной…
И пусть она — химера, тень, виденье,—
Из-за нее в мученьях я живу,
И смерть лишь разлучит ее со мной.
«Прекрасный Тежо, сколь же разнородный…» © Перевод Е. Витковский
Прекрасный Тежо, сколь же разнородный
Мы оба в жизни обретали вид:
Мы вместе исцелялись от обид,
Тоской обуревались безысходной.
Твое лицо менял избыток водный,
Высокий берег временем размыт.
И я меняюсь: жизнь меня стремит
Тропою то утешной, то невзгодной.
О, мы вкусили злобы и тщеты.
Вкусим ли счастья? Кто залечит рану,
Несходства сгладит нашего черты?
Теперь весна везде, куда ни гляну:
Опять таким, как прежде, станешь ты.
Но я таким, как был, уже не стану.
ТЕМНАЯ НОЧЬ© Перевод Е. Витковский
Ночь, темная, но явная врагиня
Всего, в чем жизнь моя и в чем свобода,
Пришла — теперь меня до света мучь.
Созвездия, чело твое морщиня,
Пророчат злое, глядя с небосвода —
И сколь недобротворен каждый луч
В разрывах бурых туч,—
О, как царишь ты люто!
Будь проклята минута,
Что мне открыла твой манящий лик,—
О, как я не постиг,
Что ты громадой темной
Меня замкнешь в ловушке вероломной.
Души моей властительница, Ночь,
Ты мне была настолько дорога,
Что Солнце ввергнуть я мечтал в пучины,—
Коль скоро в силах ты любви помочь,
Зачем во мне ты обрела врага
И мне теперь отмщаешь без причины,
Моей взалкав кончины,
Предназначаешь тьму Рассудку моему,
Опутать хочешь мрежами обманов,—
Но вдруг, сама отпрянув,
Не совладав с судьбой,
В рассвет спешишь виновною рабой.
Я столько раз молил повозку Феба
Не возлетать поутру к синей бездне,—
Чтоб мне помедлить в обществе твоем;
Я часто заклинал дневное небо
От полюса до полюса: «Исчезни!» —
Скорее пусть ночным небытием
Затмится окоем!
Бывало, каждый день я
Ждал твоего явленья.
Рожденья тьмы из-за дневной межи.
Праматерь всякой лжи!
Я посылаю ныне
Проклятие тебе, моей врагине!
Воистину — вконец лишен ума
Тот, кто способен верить от хандры,
Что ты пространна, выспренна, алмазна;
Чем оделить людей могла бы тьма
Помимо лжи, одетой до поры
Прикрасами Протеева соблазна?[94]
Черна и безобразна,
Угрюмство в мир лия,
Царишь: ворожея,
Усталости не знающая пряха
Страдания и страха,—
Ты, в ком во все года
Плодятся только злоба и вражда!
Изящества, красоты и приятства
В тебе теряют благостную силу,—
И трудно сквозь тебя познать весьма
Садов цветущих дивное богатство,
Хрусталь реки, чей блеск — упрек светилу,
Равно как зелень поля и холма;
Ты сумрачна, нема,
В тебе — тоска, забота,
И множатся без счета
Смущенье, страх, томление, беда;
Нам даст сия чреда
Постигнуть поневоле:
Ты — худший ужас, данный нам в юдоли.
Нет мира для зверей и нет для птах,
Тем паче нет для пастухов, для стад —
Они, забившись в угол самый дальний,
Не пребывают в сладостных мечтах —
Но в хижинах, в пещерах, в гнездах спят:
Нет в жизни часа горше и печальней.
Чем час опочивальни.
Ты светлые дела
Преисполняешь зла,—
О да, добро ты сотворить способна,
Но лишь тому подобно,
Как нищих горемык
От жизни избавляет смертный миг.
Ночь, темная, враждебная и злая,
Тебе хулу произнести желая,
Я тоже зло творю —
Тем, что о зле столь долго говорю.
ПОХВАЛА СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ© Перевод Е. Витковский
Кому завидный жребий в жизни выпал?
Любой хулит средь суеты сует
Все, что ему на свете богоданно:
Одним — отвратно зло, другим — желанно:
Ни в чем опоры нет,—
Мы ропщем, тем не мене,
Хотя и сами в мире — только тени.
Мечтает о дворе
Воитель жалкий в перерывах боя,
Врагу готовя гибель и разгром,—
А взысканный двором,
Уставший лгать придворный,
Деревню хвалит мыслью непритворной.
Вздыхает земледел
Под тяжестью оброка,
Не видя в жизни прока,
Как водится, с судьбою не в ладу:
Клянет свою несчастную звезду,
И чает лучшей доли,
Повинностей терпеть не в силах доле.
Печален мореход,
Себя провидя тонущим в пучине,
Вздыхает, вспомянув родимый дом,
Но чуждая земля
Вдали полоской малою маячит,
Манит его, суля
Иль серебро и злато,
Иль путь туда, откуда нет возврата.
Когда бы в смуте сей
Я жребий выбрать мог, хотя на время,
И обрести покой —
То жить в селе, в глуши
Почел бы я тысячекрат блаженней:
О, сколь утешней доля поселян,
И сколь же зря кичится
Законами столица:
В ней правят алчность, злоба и обман,
И неуместны свойства
Такие, как воздержность и спокойство.
И Марсу может надоесть булат,
Коль много лет подряд,
Ярясь и алча крови,
Держать его подъятым наготове;
В Нептуновой стране
Не вечно же скитаться
По зыбкому кладбищу смельчаков:
Зачем не отдохнуть бы
Тому, кто искушал ветра и судьбы.
Церере услужать —
Такой удел желанен.
Служи Дионису, Диане, Фебу,
В заботах сельских упражняй свой ум.
Сошник вонзая в пласт родного поля,
Шагает аккуратно, не спеша,
Поющий поселянин,
Гоня волов, — а после, за труды,
Скотине даст барды́.
Приходят сроки сева:
Направо и налево
Ложатся зерна в тучный чернозем;
Пшеницу нежно принимает лоно
Кормилицы-земли,
И в ней, взлелеяно теплом и влагой,
Пускает корни цепкие зерно,
И к небу шлет оно
Ростка зеленый высверк:
Пшеница вновь выходит на поля,
Веселая, живая,
Надежды земледелу подавая.
Вот — возникает из земли росток,
Выходит, рвется вверх упрямый стебель,
Настойчивый, как трудное дитя,—
Все силы к небу бросив,
Метелками колосьев
Топорщатся ростки;
Колосья соком полнятся молочным
Под панцирем, — непрочным,
Но отвращающим и хлад, и зной;
Затем приходит летнее бездождье,
Теперь уже зерно
Спасти от птичьих клювов мудрено,
И затвердевший колос
Блюдет природа-мать,
Ему творя защитою — щетину;
Колючие и твердые усы;
Пусть птахи непокорно
Атаку длят на лакомые зерна —
Ущерб для урожая невелик;
Колышется под нежным ветром нива,
И только ждут поля,
Когда пшеницы злато
Серпом крестьянским будет чисто сжато.
Тому же, кто пасти берется стадо
В долине, на лугу,—
Ручаться я могу,
Тому иного ничего не надо.
Отрады пастуха
Равнять ни с чем не должно,—
Занятие какое
Столь умножает мысли о покое?
Узри: среди полей
Козлятки веселятся,
Топча цветы жестоко
На берегу хрустального потока,
Поблизости от юных ивняков,
Без нежных чьих отростков
Воспитывать не следует подростков.
Увидь, как бродят овцы
Вблизи своих ягнят.—
И сильные, откормленные овны
Ведут бои бескровны
За право старшинства;
Пастух бряцает на несложной лире
И, чужд мирских забот,
Об Амариллис ласково поет.
Узри жеманство тёлок,
Столь резвых по весне,
Узри быка, что защищает стадо,
Который, если надо,
Готов вонзить рога
В любого ненавистного врага.
Узри в другое время,
Как поединком заняты тельцы,
Свирепые бойцы,
И, кто уступит в битве,
Тот спрятаться готов,
Стыдом терзаем, в зарослях кустов.
Доволен поселянин
Спокойным созерцаньем сих забав;
Его придворный блеск ничуть не манит,
В нем чист и ясен дух,—
Ему не ранит слух
Наушник, замышляющий коварство
Противу всех и вся;
И Зависть на него не обращает
Свой ядовитый зрак,
А также — тягостная жажда злата
Ему не отравляет каждый шаг,
Напротив, он спокоен, весел, благ.
Доступная для зрения округа —
Предел его мечты;
Он с родиной разлуки бы не вынес,
Он рек чужих вовеки не видал —
Но знает свой ручей.
Что лижет серебристою волной
Зеленый берег заливного луга.
Он влагу Вакха не приучен пить
Из золотых, причудливых сосудов;
Его сосуд — ладонь,
Он пьет пригоршней влагу родника;
Еще — парное млеко
Полезно для желудка человека.
Сбирает он плоды
С дерев, своей насаженных рукою,
И сих плодов ему угоден вкус;
Он засыпает в древней сени дуба,
Уютно убаюкан пеньем птиц.
На травы легши ниц,—
И в грезах беспечальных
Под песню вод хрустальных
Спокойно спит, пока реки струя
Меж галек мчит то жалостно, то гневно,
Прекрасна повседневно,—
А средь листвы древес
Влюбленный ветер дышит,
Ласкает ветви, гладит и колышет.
Его не будят горны поутру,
И криков капитана
Он над собою слышать не привык,—
Ему приход рассвета
Вещают петухи,
Когда Аврора, о Тифоне плача[95],
Покроет сладким жемчугом росы
Леса, луга и долы,—
И селянин, восстав, бредет на всполье,
Там тяжкий труд, но там же и приволье.
Из сердца песня льется у него,
И он поет нередко;
Он большего коварства не творит,
Чем по лесам на птиц ловушки ладить,
Капканы на зверей,
На рыбу ставить верши у затонов;
Он так ведет дела,
Чтоб не касаться и не ведать зла.
Живет он, — не затем ли,
Чтоб дедовские земли,
Подвигшие его на жизнь и труд,
Последний предоставили приют.
В начале дней я жил подобной жизнью,
Не ведая любви,
И, сельскому обычаю в угоду,
Еще хранил свободу,—
Теперь, приявши жребий городской,
Я утерял покой,
Я ныне стал скитальцем,
Изгнанником, отверженцем, страдальцем.
Но сравнивать себя
С собой нельзя, пожалуй:
Днесь — взрослый муж, а прежде — мальчик малый.
Увы, мы не равны;
День Лета не подобен дню Весны.