бя, ехал следующим, за ним – Луи, Филип и я. Мое присутствие не прошло незамеченным для прочих оруженосцев, тащившихся у нас за спиной. Взглядов хватало: по большей части они были любопытствующими, но некоторые – откровенно враждебными.
Луи посмотрел на меня.
– Они хотят знать, кто ты такой, – сказал он не слишком дружелюбным тоном. – Как и мы.
Филип ободряюще кивнул. Я догадывался, что и Хорек Джон тоже слушает, поэтому повел рассказ о своей жизни в Стригуиле, избегая упоминаний о войне моего отца против англичан. Я поведал про Изабеллу, про Риса – тот бежал рядом и гордо указал на себя, – Хьюго, Уолтера и Реджинальда. О Фиц-Алдельмах я упомянул мельком, сказав только, что следую за одним из них в Саутгемптон. При одной мысли о старшем из братьев внутри у меня все сжималось, но, поскольку оруженосцам не терпелось узнать мою историю, я не стал вдаваться в детали.
– Ты, верно, встречался с герцогом прежде, – сказал Филип, наморщив лоб. – Он не стал бы брать себе в оруженосцы незнакомого человека, или я ничего в этом не смыслю.
Я поведал о своем поединке с Сапоги-Кулаки, посмешив всех, как и рассчитывал, и о вмешательстве Ричарда. Рассказал о походе на Аск, о своей надежде спасти Уолтера и о схватке с валлийцами у ручья. Указав на хауберк, снова притороченный к седлу, я сказал:
– Награда герцога позволила мне купить это, как и Лиат-Маха.
Я с любовью похлопал скакуна.
– Теперь я начинаю понимать, что задумал Ричард, – восхищенно заявил Филип. – Тут у нас боец.
Польщенный, я поблагодарил его улыбкой.
Хорек Джон и Луи ничего не сказали, но меня это мало заботило. Человеку свойственно не доверять тому, в ком он видит угрозу. Воины моего отца соперничали за его милость, и я не сомневался, что среди оруженосцев и рыцарей Ричарда происходит то же самое. С Божьей помощью они примут меня.
Наконец поток вопросов иссяк, и разговор перетек в другое русло. По большей части он вращался вокруг пира, который должен был состояться тем вечером, и предстоявшего через несколько дней плавания в Нормандию. Далее, как я понял, нас ждало путешествие в Аквитанию, где недовольная знать снова поднялась против Ричарда. Я слушал внимательно, запоминая имена и названия, стараясь усвоить каждую крупицу сведений. Одновременно в уме зрело осознание страшной опасности. Куда более серьезной заботой, нежели предстоящий вечер, плавание на корабле или даже будущие битвы, для меня был Гай Фиц-Алдельм. Если он меня увидит, то не станет молчать, об этом даже думать не стоит.
Впереди показались стены Саутгемптона. Мне предстояло выбрать одно из трех. Проще всего было сбежать под покровом ночи. Я поеду в Бристоль, откуда ходят корабли до Ирландии. Там я смогу поступить на службу к одному из местных королей или попробую сколотить отряд для борьбы с англичанами. То и другое привлекало мало: первое меня не вдохновляло, второе сулило быструю гибель.
Далее, я мог всеми силами избегать Фиц-Алдельма и его оруженосца. Допустим, мне удастся это делать, пока мы не пересечем море, а быть может, даже на всем пути до Аквитании, а еще я сумею выслужиться перед Ричардом. И когда наступит неизбежное разоблачение, будет надежда, что я сохраню свое место. Но вероятнее всего, герцог выгонит меня. Я уже понял, что он не из тех, кто прощает ошибки.
Последняя возможность была самой неприятной. Встревоженный, я гнал эту мысль прочь, но она, подобно летящему на свет мотыльку, возвращалась снова и снова.
В Саутгемптоне мы расположились у богатого купца. Придворные Ричарда устроились в дюжине домов по всему городу, а жандармы и лучники разбили лагерь за его стенами. Мне впервые предстояло прислуживать герцогу, и я внимательно следил, как два Джона приняли у него коня, лук и колчан, а самого Ричарда проводили в дом. Луи и Филип отвели скакуна в стойло, я пошел за ними, а позади меня шагал Рис.
Джоны выполняли по большей части ту же работу, что я в Стригуиле: расседлали коня, напоили его, дали торбу с овсом. Мне велели его почистить, тут мне подсобил Рис. Вскоре я пришел к выводу, что оруженосцы герцога и обычного рыцаря несут примерно одинаковые обязанности, только Ричард принадлежит к высшей знати и является сыном короля. Требования будут строже, а наказания – суровее.
Потом наступил черед наших собственных лошадей, так что минуло немало времени, прежде чем мы вошли в дом. Крыша с деревянной черепицей и раскинувшиеся пристройки говорили о достатке хозяина, и я утвердился в этом мнении, когда попал в просторный солар[13] на втором этаже. Некоторые из окон были застеклены – такого я не видел даже в Стригуиле. В комнате было светло от свечей и огня в очаге. Стены украшали вышитые гобелены, на каждом кресле лежали шелковые подушки. В крашеном деревянном шкафу хранилось впечатляющее собрание серебряной посуды.
Суда по мокрым волосам, Ричард только что принял ванну. Сидя за накрытым скатертью столом, с кубком в руке, он вел оживленную беседу с группой богато одетых мужчин, прибывших, пока мы находились во дворе. Как я узнал от Филипа, эти знатные особы откликнулись на его призыв. Несколько часов мы прислуживали им и герцогу: наливали вино, резали мясо, уносили тарелки. Рис помогал слугам, подававшим блюда и полные кувшины с вином.
За столом говорили только об Аквитании и тамошнем мятеже. Я слушал так внимательно, как мог, но все еще путался в именах и названиях, а также беспокоился насчет Фиц-Алдельма, поэтому мало что понял. И облегченно выдохнул, когда Джон де Мандевиль разрешил нам с Филипом отправиться в кухню и позаботиться о собственном ужине.
Озабоченный предстоявшим мне нелегким выбором, я ел мало, а пил еще меньше. Зато Филип налегал на угощение, поглощая кусочки оленины на ломтях хлеба, за которыми последовала форель, запеченная с миндалем. Рис ел так, словно это была последняя его трапеза. После короткого визита в солар, где, как выяснилось, наши услуги больше не требовались, Филип вернулся в наш кухонный угол и налил нам всем еще вина. Я старался поддерживать разговор, но обрадовался, когда он одобрил мое намерение пойти в ближайшую церковь и возблагодарить Бога за мою удачу.
– Не каждый день человека принимают на службу к герцогу Аквитанскому, – пошутил я.
Филип отсалютовал мне кубком.
Верный как пес Рис соскользнул со своего места и увязался за мной. Я едва не приказал ему остаться, но потом передумал, сочтя, что Филип не поймет, если я не дам мальчишке воздать хвалу вместе со мной. И только в этот миг я осознал, что сделал выбор.
Встал на третий путь.
Угнетаемый чувством вины из-за того, что молитва стала прикрытием для злого дела, я воровато прокрался через солар, не замеченный Ричардом и его собеседниками.
Спустившись по лестнице, я повернулся к Рису.
– Ты не идешь.
– Почему, сэр?
– Я иду не в церковь.
Он растерялся, я же выругался про себя, потому что не мог признаться в своих намерениях.
– Филип должен думать, что ты со мной, так что в кухню не возвращайся. Найди местечко в конюшне и укладывайся спать. Поутру я тебя найду.
– Позвольте пойти с вами, сэр!
Просьба звучала очень искренне.
Я стиснул его плечо.
– Пойми, я не беру тебя не потому, что не доверяю, Рис. Я полагаюсь на тебя, как ни на кого другого, но это я должен сделать один.
В глазах у него стояли слезы, но возражать парень не стал. Я выскользнул на улицу.
Наступила темнота. Воздух был насыщен запахами, приятными и не очень. До меня доносились взрывы хохота и обрывки песен: люди герцога развлекались. Спрашивать, где тут Фиц-Алдельм, я не решался из страха, что меня запомнят, и это делало мою задачу еще сложнее. Твердо вознамерившись не сдаваться, я спрашивал не про него, а про дорогу к различным тавернам и харчевням. Начал я с ближайшей гостиницы, расположенной на расстоянии броска камнем от дома купца. Подглядывая через окно, словно вор, я увидел нескольких рыцарей Ричарда, но поскольку они сидели спиной ко мне, а посетителей хватало, не было уверенности, что Фиц-Алдельма нет внутри. С колотящимся сердцем я открыл дверь и вошел.
Осушив кружку пива – никто не станет торчать в таверне, не взяв чего-нибудь выпить, – я вышел на улицу, чувствуя в равной степени облегчение и озабоченность. Фиц-Алдельма здесь не было, а значит, мне предстоит продолжить поиски. Либо найти себе постель и отдать свою судьбу в Божьи руки.
Я отправился в следующее заведение, харчевню. Фиц-Алдельма не оказалось и там, как и в дюжине других, проверенных мной позже. Я заказал много кружек пива, но, стараясь не захмелеть, оставлял их недопитыми на столах или потихоньку выливал на пол. Я съел половину цыпленка и пирог с изюмом, а также опустошил миску с похлебкой и тарелку с хлебом и сыром. Приходя в отчаяние при мысли, что все подобные места в Саутгемптоне мне не обойти, я все-таки продолжил охоту.
Еще час прошел в том же духе. Мне не везло. Проклиная Фиц-Алдельма, я решил утопить печаль в вине. К этому времени я забрел в трущобы. Узкие улочки и переулки разбегались в разные стороны. Жилища представляли собой жалкие лачуги. Под ногами чавкала смесь из грязи и навоза. Резкий запах говорил о том, что поблизости кто-то умер и разлагается.
Следующая таверна, в которую меня занесло, не заслуживала подобного названия. Соломенная крыша прогнила насквозь, и вонь от нее поднималась до небес, дверь висела на одной петле. Пол устилала смесь из прелой травы, костей, осколков кружек и бог весть чего еще. Вся мебель состояла из длинных скамей и шатких столов, а такого сброда, как тамошние посетители, я никогда прежде не встречал. Солдаты герцога на глаза не попадались. Служанки, без всякого сомнения, были шлюхами: средних лет толстуха, подошедшая к столу, чтобы принять от меня монеты, сунула мне под нос свои пышные груди.
Я не проявил интереса. Выпив кружку пива, поданного в грубом глиняном кувшине, – слабого, кислого, почти непригодного к употреблению, – я налил себе еще, гадая, как скоро Фиц-Алдельм прознает о моем присутствии при дворе герцога. Пройдет день, от силы седмица, и будущее, которое я заслужил, сохранив Ричарду жизнь, отнимут у меня. Это так нечестно, подумал я, прикладываясь к кружке. Неприятный вкус чувствовался уже не так остро, и я сделал еще глоток. Водя по глине ногтем, забыв обо всем вокруг, я пришел к выводу, что жизнь жестока. Лучше всего пить, пока не забудутся все горести. А завтра будет видно.