– Сир, мы пришли просить об исправлении несправедливости, содеянной вашим сыном.
– Герцог Аквитанский – ваш господин, – ответил Генрих, – против которого вы и прежде бунтовали.
Замечание вызвало рассерженные отклики, но потом бароны кое-как успокоились.
– Он зовется нашим господином, сир, – заявил Эмар, склонив голову. – Но не ведет себя соответственно.
Ричард фыркнул достаточно громко, чтобы его расслышали.
– Поясни, – приказал Генрих.
И он хлынул, поток горьких жалоб и обид. Эмар заверил, что о великой жестокости Ричарда говорит вся Франция. Он угнетает подданных несправедливыми требованиями и правит при помощи насилия. Он силой забирает у подданных жен, дочерей и родственниц, превращая их в своих наложниц. А утолив свою похоть, – тут Эмар возвысил голос, – отдает их на потеху своей солдатне. Это лишь часть его неправедных деяний, и только ради защиты своих людей бароны решились восстать против него. Когда граф закончил говорить, щеки его пылали.
Я посмотрел на Ричарда, на чьем лице застыла маска безразличия, потом на Джефри. Взгляд у того был расчетливый, как у льва, собирающегося броситься на добычу. Мне это не понравилось. Он стоял рядом с отцом и братом, но я готов был побиться об заклад, что Джефри состоит в тайных сношениях со знатными мятежниками.
Соратники Эмара хлопали графа по плечу и говорили слова поддержки. Бертран де Борн коснулся струн лютни, словно намеревался разродиться песней про герцога.
Снова наступила тишина.
Я размышлял о произнесенных обвинениях, которые были преувеличенными, а зачастую надуманными. Весь предыдущий месяц я провел рядом с герцогом или в непосредственной близости от него и вообще не видел никаких дам. Солдатам тоже строго-настрого запретили трогать женщин. Я слышал о случаях насилия, но их было мало. Эта ложь, пришел я к выводу, нужна лишь для того, чтобы очернить герцога.
– Если обвинения правдивы, это отвратительно, – произнес Генрих. – Что скажешь, Ричард?
– В жизни не слыхал более наглой лжи, – ответил герцог. – Никогда я не брал ни одной женщины силой, и впредь такого не будет. Моим людям дан строгий наказ: не чинить ущерба прекрасному полу. Всякий, кого уличат в насилии над женщиной, подвергается скорой расправе. В том я клянусь перед Господом и всеми его святыми.
Генрих удовлетворенно кивнул и посмотрел на Эмара.
– Вот тебе и ответ.
У Эмара отпала челюсть.
– Вы напрочь отказываетесь верить моему слову, сир?
Бертран де Борн сокрушенно качал головой. Адемару пришлось удержать Вильгельма, двинувшегося в сторону Ричарда.
– Герцог заявил, что не совершал никаких из упомянутых тобой преступлений. И поклялся, что любой из его людей, кто чинит неправду, понесет кару. Ты намерен назвать его лжецом?
Глаза Генриха стали как два кусочка кремня.
Все взгляды переместились на Эмара.
– Не намерен, сир, – сказал он, немного помедлив. – Но и свои слова назад не беру.
– Итак, перед нами встает трудноразрешимая задача, – промолвил Генрих, глядя на Ричарда и Джефри. Оба придвинулись ближе, расположившись по сторонам от отцовского кресла: анжуйский треугольник власти. На самом деле, конечно, все было не так, как казалось: один из них, Джефри, не заслуживал доверия.
Эмар повернулся к сводным братьям, те принялись что-то нашептывать ему.
– Есть еще вопрос с Матильдой, сир, – сказал граф, снова обратившись к Генриху. – Дочерью Вульгрина.
– Подопечной герцога, знаю, – бросил Генрих безразличным тоном. – А что с ней?
– Аквитанский обычай предписывает передать ее на попечение ближайших родичей, Вильгельма и Адемара.
Братья слегка расправили плечи и зыркнули на Ричарда.
– Местные установления могут быть какими угодно, но герцог Ричард – сеньор Тайлеферов. Взяв ребенка под опеку, он действовал по закону. Так говорю я, его сюзерен.
Для пущего эффекта Генрих пристукнул кулаком по подлокотнику.
Вильгельм Тайлефер не выдержал.
– Сир… – начал он.
– Молчать!
Рев Ричарда заполнил шатер.
– Я сказал свое последнее слово, – произнес Генрих. – Примите его или считайте, что вы продолжаете войну.
Он сидел, глядя на французов, как и все мы.
Мятежные бароны устроили краткие переговоры.
– Нам необходимо держать совет, сир, в покое, в нашем лагере.
Генрих нетерпеливо махнул рукой:
– Ступайте.
Ричард наклонился и зашептал что-то на ухо отцу. Король кивнул. Выждав, когда бароны подойдут к выходу, Ричард произнес громким, уверенным голосом:
– Сообщите свой ответ к заходу солнца, господа.
Эмар оглянулся, по его твердо выпяченной челюсти было ясно, что они не согласны с решением Генриха.
– Сообщим, сир.
– Итак, война продолжается, – сказал Ричард, вовсе не так хладнокровно, как прежде.
Мне довелось увидеть Джефри, с задумчивым выражением наблюдавшего за французами. Припомнив слухи о том, что он якшается с мятежной знатью, и такое же обвинение Ричарда, я решил, что Рису надо бы проследить за ним. Если тут пахнет изменой, чем раньше герцог узнает об этом, тем лучше.
Вместе с Рисом я стоял и смотрел на Перигё, вспоминая, как едва не лишился жизни во время сумасбродной атаки герцога. Мир переменился. Вместо часовых и арбалетчиков, норовивших меня убить, я видел десятки рабочих, занятых тяжким трудом. Они обносили стены лесами. Когда работа закончится, Ричард лично отдаст приказ, и укрепления будут разрушены.
Почти два месяца прошло с дня конференции под Гранмоном. Был разгар лета, уже давно стояла отличная погода. Как нельзя более подходящая для военной кампании, для приведения мятежников к покорности, ибо они отказались подчиниться указу короля и продолжили войну. Призванный на соединение с нами Молодой Король недавно привел новые войска. Генрих, Джефри и Ричард гнали французов, а подход наследника трона должен был дать наступлению новый толчок. Вопреки слухам о сговоре Молодого Короля и Джефри с бунтовщиками, братья пока что выглядели вполне довольными, сражаясь на стороне отца и Ричарда.
– Сколько получается уже крепостей, сэр? – радостно спросил Рис.
– Три. Или четыре?
Я посмотрел на него. Хорошее питание и вольная жизнь пошли Рису на пользу. Он не походил больше на туловище с приделанными к нему палочками – руками и ногами. С меня, пожалуй, не вымахал бы, но в нем была жилистая сила, обещавшая многое.
– Эксидей и Сент-Ирье, – начал перечислять Рис.
То были первые из твердынь Эмара, против которых нас повел король.
– Пьер-Бюфьер, – добавил я.
– Ну и вот эта, Пюи-Сен-Фрон, – закончил Рис.
– Получается, четыре. Неплохая добыча за месяц.
– Поделом французам.
Мне припомнились дерзость Эмара и его надменное поведение в Гранмоне.
– Согласен. И пока у их замков нет стен, они не смогут восстать снова. Если, конечно, каждый из них – не конченый амадан.
– Амадан. Мне нравится это слово.
Я улыбнулся.
– Я слышал, ты частенько его употребляешь. Внемли моему совету: произноси его тихо. Человеку не нужно знать язык, чтобы распознать оскорбление.
Рис кивнул.
– Слышал или видел что-нибудь?
После Гранмона Рис по возможности следил за Джефри. Покуда толку от слежки было мало, а тем утром, занятый своими обязанностями, я не успел еще спросить об этом.
– Нет, сэр. – Взгляд Риса скользнул мимо моего плеча. – Герцог! – прошептал он и упал на одно колено.
Ричард подошел уже совсем близко. Я склонил голову и тоже упал на колено.
– Сир!
– Руфус, Рис. Вставайте, вы оба.
Мой хозяин был в хорошем настроении. В простой тунике темно-зеленого цвета и оранжевых штанах с простым поясом он вполне мог сойти за свободного от службы солдата. Если бы не его гигантский рост – такое, понятно, не спрячешь. Однако воины привыкли к тому, что герцог расхаживает по лагерю в обычной одежде, и не мешали ему.
– Сир.
Мы поднялись. Будь у Риса хвост, он бы завилял им от радости, что герцог помнит его имя.
– Как слежка? – спросил Ричард.
– Мы говорили только что об ней, сир. – Рис уже бегло говорил по-французски, но грамматика у него страдала. – Мне никак не подобраться близко к шатру графа. Все, что я могу, это только смотреть.
Ричард поморщился.
– Всегда слишком много часовых, да? Новые посланцы приезжали?
Рис мог подтвердить, что в течение предыдущих дня и ночи множество людей входило в шатер Джефри и выходило из него. Иные делали это под покровом темноты.
– Был один сегодня рано утром, сир, – сказал мальчишка. – Француз, в этом я уверен.
– Слышал его речь? – спросил герцог.
– Да, сир. У него очень сильный акцент.
– Как он выглядел?
– Толстый, сир. Старый.
Ричард хмыкнул.
– Многие люди так выглядят.
Я толкнул Риса локтем.
– Больше ничего?
Малец задумался, потом сказал:
– При нем была лютня, сир.
– Бертран де Борн, или я сарацин, – заявил Ричард. – Неужели он вечно будет шипом у меня в боку?
Я мысленно вернулся к собранию, припомнив полного мужчину с лютней. С тех пор я часто слышал о нем. Он принимал участие в мятеже пять лет назад и в нынешнем тоже. Его стихи, призывавшие к борьбе против герцога, были необычайно популярны в здешних краях.
– В какую сторону он уехал? – спросил я.
– На восток, сэр. На лошади. – Рис развел руками. – Мне нужно было оставаться близ шатра, поэтому проследить за ним я не мог.
– Де Борна нужно взять, иначе гниль будет распространяться, как от плохого яблока в бочке, – заявил Ричард. – С Джефри и Хэлом я поделать ничего не могу, а с ним – вполне.
На востоке лежало открытое пространство, весь Лимузен, – трубадур мог отправиться куда угодно.
– Не подежурить ли мне вместе с Рисом, сир? – спросил я, посмотрев на герцога. – Если де Борн вернется, я могу его схватить или хотя бы увижу, куда он уедет.
– Я собирался приказать солдатам наблюдать за шатром брата, – сказал Ричард. – Но их непременно заметят. А это хорошая мысль. Ступайте.