– Остается верным, сир, – сказал Фиц-Алдельм.
– Оттого что Филипп, подлиза, тщательно избегает нападать на замки, которые держит мой господин отец, – с досадой произнес Ричард. – Наступая таким широким фронтом, он вынуждает меня растягивать силы. Я не в состоянии отбивать все свои крепости, занятые им. Да, он хитер при всей своей молодости. – Герцог обвел собравшихся взглядом. – Что скажете, милорды?
– Нельзя ли взять Шатору хитростью, сир?
К моему удивлению, предложение выдвинул Фиц-Алдельм.
– Едва ли. Мои лазутчики в крепости, как ни старались, не нашли никого, согласного открыть ворота, – сказал Ричард. – Говорят, де Барр заплатил всем воинам гарнизона за три месяца вперед.
– Можно построить осадные машины, сир, – проговорил лысеющий рыцарь.
Герцог покачал головой.
– Прежде чем мы их закончим, Филипп нанесет удар где-нибудь еще.
У каждого из военачальников вдруг нашлось занятие: почистить ноготь, поправить пряжку. Фиц-Алдельм шаркал носком сапога по дерну.
По мере того как тишина затягивалась, лицо Ричарда мрачнело.
– Ваш господин отец, сир… – Де Шовиньи замялся. – Не далее как седмицу назад он пересек Узкое море во главе армии. Не мог бы он…
– Его замкам в Берри ничто не угрожает, и он, скорее всего, не покинет пределов Нормандии, оберегая только ее, – ответил герцог. – Он не поддержит меня в этом, я уверен.
Ричард говорил резко, но, судя по проблеску душевного волнения в его голубых глазах, он все еще желал примириться с Генрихом, и не только ради того, чтобы назваться его наследником. Король тоже принял крест, одновременно с Филиппом, и это означало, что все трое должны будут выступить в Крестовый поход.
У меня имелись сомнения на этот счет. С течением времени пропасть между отцом и сыном расширялась. Казалось, нельзя и помыслить о том, что они вместе отправятся в Утремер.
Некоторое время герцог и его соратники выдвигали предложения, но не пришли ни к чему.
– А если мы сделаем вид, что отходим, сир, – сказал я, повинуясь порыву, – и, когда враг вышлет за нами разведчиков, нападем на ворота?
Все взоры обратились на меня. На лицах рыцарей отразились разные чувства: от враждебности – у большинства, включая, естественно, Фиц-Алдельма, – до любопытства или удивления из-за того, что какой-то оруженосец дерзнул высказать свое мнение. Заинтересовались, похоже, только де Шовиньи и, что важнее, Ричард.
– Старый трюк, – заметил герцог. – Все его знают и потому не используют, так как обман очевиден.
Фиц-Алдельм злорадно хохотнул, и я пожалел, что раскрыл рот.
– И однако, по этой самой причине он может сработать. – Ричард провел пальцем по губам, как делал, когда думал. – Андре?
– Иного способа ворваться в Шатору я все равно не вижу, сир. Стоит попробовать.
Де Шовиньи кивнул мне.
– Быть по сему, – изрек герцог.
Я заулыбался так, что заболели щеки.
Взгляда, которым одарил меня Фиц-Алдельм, я не видел. А вот Рис видел и позже рассказал мне. У меня голова шла кругом оттого, что меня отметил Ричард, и мне было наплевать на рыцаря.
Глава 26
День выдался на редкость жарким, даже для июля. Близился вечер. Маршал прятался в лесочке близ города Шомон-сюр-Эпт, во французской части спорной области Вексен. Тут же скрывались и сто его воинов, в основном простые солдаты. Боевые порядки растянулись примерно на четверть мили, пересекая дорогу на Париж. Не желая раздувать столкновение, чтобы не получить второй Шатору, недавно прибывший из Англии Генрих держал большую часть своих войск в Нормандии. Отряды вроде находившегося под началом у Маршала представляли собой исключение. Их засылали на земли Филиппа, чтобы сеять страх и тревогу. Небольшие, подвижные и почти неуловимые, они способны были опустошить немалые по площади земли.
И тем не менее, подумал Маршал не без удовольствия, им довелось повстречаться и с солдатами Филиппа. Шесть дней скачки и набегов. Сожжены три деревни, совершено нападение на город, взята одна маленькая крепость. Там пленили два десятка французских воинов, в том числе двух рыцарей и с полдюжины жандармов. Жертвы среди мирного населения были невелики – меньше сотни человек навскидку. Захвачены и угнаны несколько сот коров и овец. Животные наверняка уже прибыли в Нормандию, чтобы стать провизией для главных сил Генриха в Алансоне.
Потери Маршала оказались легкими: один убитый, двое тяжело раненных. При таком положении дел набеги могли продолжаться до осени, но лучше бы король и Филипп мирно договорились. Маршал был мастером ведения подобной войны, но на дух ее не выносил. Жечь амбары и отбирать у крестьян еду – работа для рутье, не для рыцаря. Но раз Генрих приказал, его дело – подчиняться. Нападение на Шомон-сюр-Эпт, более крупную цель, чем все предыдущие, станет для Филиппа отчетливым напоминанием о том, что все его владения уязвимы.
– Маршал! – раздался гнусавый голос Джона.
Уильям вздохнул. Репьем в его штанах были не французы, а младший сын короля. Генрих настоял, чтобы Джона взяли сюда, сказав Маршалу, что юнца следует поучить военному искусству, ведь в Ирландии он терпел сплошные поражения. Для Маршала все было ясно, как день, вот только Генрих отказывался видеть. Однажды у Джона, по его словам, захромал конь. В другой раз куда-то делся его любимый шлем. Оправдания находились постоянно. Под руководством Маршала, сказал король, Джон примет участие в настоящем деле и, даст Бог, заслужит немного славы.
– Маршал!
Уильям вздохнул. Он велел шуметь как можно меньше, чтобы французы их не услышали, но это не мешало Джону орать, как торговке на рынке. Маршал развернул коня в том направлении, откуда доносился голос принца, и поскакал по тропе между жандармами и деревьями. Увидев Джона, он вскинул руку:
– Я здесь, сир, – сказал он негромко.
Джон не остановился, вынудив Маршала скакать рядом с ним. Лицо принца раскраснелось, пот струйками стекал со лба. С ним был де Кулонс, такой же распаренный.
– Когда начнется эта треклятая атака? – резко спросил Джон.
Маршал с трудом сдерживал раздражение. Он дважды все объяснил: первый раз – накануне вечером, второй раз – утром.
– На закате, сир. Солнечный свет с запада ослепит врагов, позволив нам подобраться к самым воротам прежде, чем нас заметят.
– Я в этой штуковине заживо сварюсь.
Джон хлопнул ладонью по хауберку.
«Мы выступили из лагеря поздно утром, два последних часа ты прятался в тени, – подумал Маршал. – Попробуй-ка посражаться в Утремере».
– Сегодня весьма жарко и неприятно, сир, – сказал он заискивающим тоном. – Нам следует быть готовыми тронуться с места в любую минуту на случай, если нас обнаружат.
– Ну да, да, – буркнул Джон. – Но я не вижу необходимости медлить столько времени. Почему бы не ударить сейчас? Шомон-сюр-Эпт – городишко не из крупных. Гарнизон плохо обучен, ты сам сказал. Едва завидев нас, этот сброд обратится в бегство, разве не так?
– Иначе и быть не может, сир, – согласился де Кулонс.
Маршал бросил на него сердитый взгляд, но, обращаясь к Джону, терпеливо проговорил:
– Одного или двух человек хватит, чтобы запереть ворота, сир, а от города до края леса – четверть мили. Если нападем до захода, им станет ясно, что мы – враги. А если сделать это попозже, успех куда более вероятен.
Джон скорчил рожицу, как капризный ребенок.
– Не хочу больше ждать в этой кольчуге. Лучше сниму ее и надену, когда придет время. – Он слез со скакуна и нетерпеливо огляделся. – Помоги мне, Маршал!
– Безопаснее оставаться в доспехе, сир.
Джон фыркнул и расстегнул пояс с мечом.
– Ну что такого может случиться? – заявил принц. – Какой-нибудь французский крестьянин обнаружит нас и поднимет тревогу? У меня будет полно времени, чтобы облачиться, до того как враг подойдет к нам на милю.
– А если вас заметит арбалетчик и выпустит стрелу?
– Скорее уж снег пойдет.
Поступать так было неправильно, но Маршал чувствовал, что дальше настаивать бесполезно. Он пытался не думать о том, как поведет себя Генрих, если Джона убьют или ранят.
Джон потянул хауберк за воротник.
– Ну же, помоги! – Тон у него стал раздраженным.
– Хорошо, сир. – По обычаю эту обязанность надлежало исполнять оруженосцу Джона, но возражать не стоило. Передав коня Жану д’Эрле, своему новому оруженосцу, Маршал подчинился. Заметив ухмылку на лице де Кулонса, не упускавшего возможности посмеяться над ним, он бросил: – И вы тоже, сэр.
Лоснящееся от пота лицо Джона обратилось к де Кулонсу. Тот сразу изобразил рвение:
– С удовольствием, сир.
Вместе они быстро избавили Джона от тяжелого кольчужного одеяния. Стеганый гамбезон весь пропитался потом.
– Божьи кости, так-то лучше, – воскликнул Джон. И принялся распутывать застежки гамбезона.
– Прошу вас, сир, не снимайте, – сказал Маршал.
– Но мне жарко!
«Как и всем нам», – подумал Маршал.
– Простите, сир, но я вынужден настаивать. Без гамбезона у вас не будет совсем никакой защиты против клинка или стрелы. Я не могу пойти на этот риск в такой близости от Шомон-сюр-Эпт.
– Ты брюзжишь, как старуха, Маршал.
Де Кулонс хмыкнул.
Маршал уткнул подбородок в грудь, пряча гнев. Как он ни старался, язвительные ремарки и насмешки били в цель. Де Кулонс оказался докучливым врагом, склонным при любой возможности проворачивать нож в открытой ране их отношений.
– Мне жаль, что вы так думаете, сир, – сказал он принцу, тяжко вздохнув. – Меня волнует ваша безопасность.
Джон не слушал. Отойдя в сторонку и приспустив штаны, он принялся поливать струйкой мочи ствол дерева.
– Поосторожнее с языком и своими шутками, сэр, – предупредил Маршал де Кулонса. – Или я потребую от вас удовлетворения.
Де Кулонс осклабился, но от дальнейших колкостей воздержался. Джон тоже остался в гамбезоне.
Мелкие победы, подумалось Уильяму, но лучше, чем ничего. Утроив число охранявших принца жандармов и выслав вперед и в тыл разведчиков – не скрывается ли кто в лесу? – он проехал по всей длине их порядков. Он делал это совсем недавно, но ему годился любой предлог, только бы убраться подальше от Джона и его прихлебателя де Кулонса.