По приказу герцога мы развернулись и поскакали по открытой местности, прочь от двух французских отрядов, вдоль замковой стены. Его намерением, как я понял, было соединиться с жандармами. Вместе с ними повышалась вероятность отступить с боем.
Де Барр разгадал план Ричарда. Его рыцари проворно изменили направление и загрохотали вслед нам. Я крикнул, предупреждая об этом. Ричард обернулся и пришпорил коня.
Мы находились уже недалеко от жандармов, когда я вынужден был признать очевидное: Лиат-Маха устал. Отважный и выносливый, он все-таки не был создан для того, чтобы долгое время нести на себе рыцаря в полном облачении. Вопреки всем его стараниям, мы отставали от своих. Смог бы он благополучно выйти из боя или нет, мне никогда не узнать, потому что правая нога жеребца угодила в кроличью нору, и он споткнулся. Я перелетел через его голову и со всей силы шмякнулся оземь.
Мир вокруг меня потемнел.
Я пришел в себя, лежа на спине, не зная, где оказался. Шум был нестерпимым. Грохотали копыта, очень близко. Кричали люди. Звенело оружие. Через меня перепрыгнула лошадь, и я зажмурился. Сознание возвращалось постепенно, трудно было понять, долго ли я пролежал без чувств. В приступе ужаса я вспомнил о Лиат-Маха и с трудом поднял голову. Конь стоял шагах в десяти от меня, уткнувшись носом в грязь. Неестественный угол, под которым искривлялась его нога, говорил о переломе. У меня сжалось сердце. Нет во всем Божьем мире лекаря или кузнеца, способного залечить такое страшное повреждение.
Земля дрожала. Я вжался в землю, и удар меча, который должен был снести мне голову, только рассек воздух. Противник пронесся дальше, не сделав попытки добить меня, и я вспомнил о своих товарищах и герцоге. Когда Лиат-Маха упал, я остался в тылу. Похолодев от страха, я осторожно сел.
К моему облегчению, Ричард и прочие добрались до жандармов. Но рыцари де Барра настигли их, и в двух сотнях шагов от меня шла жестокая конная сшибка. Кое-как поднявшись, я доковылял до Лиат-Маха. Тот радостно заржал, узнав меня. Печаль овладела мной, пока я гладил его по гриве. Оставался только один выход, но я не мог заставить себя воспользоваться им.
Послышались гортанные крики, и я обратил взгляд на замок. Приближались сотни вражеских воинов – остатки атакованной нами колонны и пополнения из крепости. Промедлив, я рисковал попасть в плен, а еще вероятнее – погибнуть. Бедный Лиат-Маха остался бы страдать, и не было уверенности в том, что какой-нибудь француз прекратит его муки после боя. Осознание этого горького обстоятельства укрепило мою решимость.
– Прости, – прошептал я, обнажая клинок.
Лиат-Маха заржал тихонько, и я полоснул ему по горлу. Я старался погрузить клинок как можно глубже, чтобы наверняка рассечь крупные жилы в шее. Кровь хлынула мне на руки, и я побежал – как последний трус, кричала моя совесть, – еще до того, как конь повалился. Задержавшись только для того, чтобы подобрать щит и меч, я направился к герцогу, очень приметному на своем скакуне.
Никогда прежде я не убегал от верхового противника. Я совершил ошибку, бросив взгляд через плечо, и затем, перепуганный, не мог остановиться, чтобы не делать этого через каждые несколько шагов. Плохо соображая после падения, сгибаясь под тяжестью доспеха, весившего как половина моего тела, с сердцем, разрывавшимся от боли за Лиат-Маха, я ковылял к бурлящему котлу из всадников.
Мне никогда не удалось бы добраться до него, если бы бой сам не приблизился ко мне. В тот миг, избавившись от страха быть втоптанным в грязь, я благодарил Бога за спасение. Но в следующий, оказавшись среди мечущихся и лягающихся коней и рубящих друг друга всадников, я понял, что угодил из огня да в полымя. Мне грозила смертельная опасность как от животных, так и от людей. Ныряя и уклоняясь, я пытался добраться до герцога. Все еще горюя по Лиат-Маха, я не мог заставить себя рубануть вражеского коня по сухожилиям или воткнуть клинок ему в брюхо.
Какой-то француз попытался зарубить меня. Я принял удар на щит и пригнул колени, чтобы не упасть. С силой, порожденной отчаянием, я пырнул врага в ногу, и острие меча пронзило кольчугу. Заорав, противник попытался отвести коня в сторону, подальше от меня. Бросив щит, я схватился рукой за поводья и рубанул его с такой яростью, что поломал, наверное, ему все кости в голени. После этого стащить француза с седла не составило труда. Вот так вдруг я обзавелся лошадью. Отлично вышколенный скакун позволил мне взобраться в седло, пока его хозяин лежал рядом на земле, истошно голося.
Не обращая внимания на француза, я стал оглядываться по сторонам и выискивать глазами герцога. Теперь он находился дальше, чем прежде, и прокладывал себе путь к лесу, в котором мы прятались, как казалось, вечность назад. Забыв про бой, я погнал коня вслед за Ричардом.
Могучий удар обрушился на мой щит. Обернувшись в испуге, я увидел приближавшегося Фиц-Алдельма. Его серый налетел на моего коня, и тот принял в сторону.
– Я не француз! – заорал я. – Это Руфус, оруженосец герцога.
Рыцарь не ответил, но сквозь прорезь шлема сверкнули его глаза. Серый прыгнул вперед, правая рука Фиц-Алдельма поднялась в замахе.
«Сукин сын узнал меня, – мелькнула мысль, – и хочет убить». Я снова отразил атаку, но в этот раз нанес рубящий удар, от которого он благоразумно уклонился.
– Перестань! – взревел я. – Я тоже человек герцога!
С таким же успехом я мог умолять о пощаде Люцифера. Я отбивался, но, ослабев, мог лишь с трудом сдерживать его. От меня не ускользнула насмешка судьбы: мне предстояло умереть под стенами Шатору, будучи сраженным не французом, а одним из своих.
– К герцогу! – послышался голос. – Его выбили из седла.
Фиц-Алдельм прекратил атаку, и я увидел, что мимо скачет де Шовиньи. Это он поднял тревогу.
– Я помогу, сэр! – закричал я и споро добавил из-за Фиц-Алдельма рядом со мной: – Это я, Руфус, оруженосец герцога.
Де Шовиньи кивнул, но ничем не показал, видел он, как враг нападал на меня, или нет. С кличем «К герцогу!» он поскакал дальше.
Лишенному добычи Фиц-Алдельму оставалось только последовать за нами, галопом скакавшими к Ричарду.
Тот сражался один против пары верховых рыцарей. Убив одного и обратив в бегство второго, мы отдали коня первого противника герцогу – его вороной исчез без следа. Ричард покрылся кровью от неглубокой раны на лице, но в остальном был невредим.
– Жуть как рад вас видеть, – бросил он нам. – Вы, однако, не торопились.
Тут рассмеялся даже Фиц-Алдельм.
Герцог разъезжал туда-сюда, своим присутствием ободряя людей. Вскоре он отдал приказ отступать. По двое и по трое наши люди отрывались от французов и скакали в безопасное место под началом де Шовиньи. Герцог держался позади, возглавляя небольшой отряд – я, Фиц-Алдельм и еще полдюжины рыцарей: мы совершали короткие атаки, мешая врагу, не восстановившему еще свой боевой порядок, устроить погоню. Снова и снова сходились мы в поединках, обмениваясь иногда парой ударов, а иногда двумя десятками. Там, где разыгрывался самый ожесточенный бой, всегда был Ричард.
В итоге де Барр дал нам отойти. Мы положили немало его людей, но, полагаю, истинная причина – его уважение к безумной отваге герцога. Покидая поле боя, мы пребывали в мрачном настроении. Наши собственные тяжкие потери еще предстояло подсчитать, и большой удачей стало то, что герцог не попал в плен и не погиб. Шатору в обозримом будущем оставался у французов, и Филипп по-прежнему серьезно угрожал нам.
У меня имелась и собственная причина для грусти. Лиат-Маха, мой верный конь, служивший мне долгие годы, погиб. Лошадей не принято хоронить, но я бы охотно выкопал для него могилу. Однако поле сражения осталось в руках французов. Моя печаль смешивалась с ожесточением. Не появись случайно де Шовиньи, Фиц-Алдельм прикончил бы меня. А если я обвиню его, он станет утверждать, что принял меня за француза. На попоне у захваченного мной скакуна имелось изображение лилии, символа французской королевской династии. Придется молчать.
Но никакой ошибки не было, в этом я не сомневался. Фиц-Алдельм пытался меня убить.
Глава 28
Очнувшись от тяжкого сна про Лиат-Маха, я уставился в конец палатки. Сквозь полог просачивался тусклый свет. Мы так долго были в походах, что я не без труда сообразил, где нахожусь. Три месяца прошло со дня смерти моего коня, и октябрь уже держал страну в своих лапах. Хотя за это время мы успели побывать в Нормандии, а также пройти вверх и вниз по долине Луары, мы находились под Шатийон-сюр-Эндр, вниз по реке от Шатору, всего в нескольких милях от него. Здесь Ричарду и его отцу предстояло встретиться с Филиппом и в очередной раз попытаться заключить мир.
Зная, что отдохнуть больше не удастся, я выбрался из-под одеяла и оделся. Рис, спавший у меня в ногах, поперек, словно преданный пес, пошевелился. Я шепнул ему, чтобы он спал дальше, и, набросив плащ, вышел наружу. Занимался рассвет. Воздух был холодный, густая осенняя роса покрывала палатку и траву вокруг. В ближнем лесочке негромко перебранивались грачи, готовясь к новому дню.
Я подошел к коновязям, где нашел своего скакуна, взятого под Шатору. Он был серым, как Лиат-Маха, и преданным. Я назвал его Поммерсом – французское имя вместо ирландского. Я ездил на нем с тех самых пор и успел проникнуться к нему приязнью, как и он ко мне. Увидев меня, Поммерс тихонько заржал и потянулся бархатистыми губами к яблоку у меня на ладони. Я скормил коню гостинец, поглаживая его по носу.
Некоторое время назад выяснилось, что прежним его владельцем был двоюродный брат французского короля. Больше озабоченный покушением Фиц-Алдельма на мою жизнь, я не сильно переживал насчет упущенной возможности, зато мои приятели, предпочитая забыть о том, что жар той отчаянной битвы не располагал к взятию пленных, то и дело поддевали меня. У меня, мол, утек между пальцев выкуп, которого хватило бы, чтобы умереть богатым.
– Ну все, Поммерс, – сказал я. – Хватит с тебя.