Никто не обращал внимания на Маршала, и, пока они пробирались в дальнюю часть зала, его напряжение спало. Там, на помосте, под двумя штандартами – синим, с золотыми лилиями, и кроваво-красным, с анжуйскими львами, – восседали бок о бок Филипп и Ричард. Погруженные в беседу, они наклонили друг к другу головы, и ни один не заметил приближения Уильяма.
Надежда Маршала на то, что их дружба могла дать трещину, померкла. Рыцарь собрался, поднялся на помост и доложил о себе.
Филипп первым повернул голову, но ничего не сказал.
Рассчитывая, что герцог отнесется к нему благосклоннее, Маршал преклонил колено.
– Божьи ноги! – воскликнул Ричард. – Маршал?
– Это я, сир.
Уильям вскинул голову. Лицо его оставалось невозмутимым, но внутренняя тревога усилились. Взгляд герцога был холоден, как лед.
– Ты приехал от моего господина отца?
– Да, сир.
– Значит, ты до сих пор служишь ему?
– Служу, сир. Я его человек до смерти.
– До его смерти? – произнес герцог резко. – Или твоей?
– До той, которая наступит первой, сир, – сказал Маршал. Холодный прием не поколебал его решимости.
Взгляд Ричарда потеплел.
– То, что говорят о твоей преданности, правда.
– Мое слово – моя крепость, сир. Без него я ничто.
– Полагаю, ты доставил письмо?
– Верно, сир.
Уильям сунул руку в кошель и извлек сверток.
Повинуясь знаку Ричарда, сопровождавший Маршала рыцарь принял письмо. К этому времени находившиеся поблизости люди заметили, что происходит нечто важное. Стало тихо; Маршал ощущал затылком десятки направленных на него пристальных взглядов.
Пока герцог читал, Филипп смотрел на него, а когда Ричард положил письмо на колени, нарушил молчание.
– Ну?
– Он не предлагает ничего нового. Мне следует отказаться от твоего общества и вернуться к нему, чтобы мы могли примириться. Только тогда угрозу, которую ты представляешь для его державы, можно будет отвести. – Ричард скривил губы. – Здесь не упоминается ни о том, кто будет наследником, ни о твоей сестре Алисе.
– То же самое он присылал уже дюжину раз. – Филипп хмыкнул. – Мне впору восхищаться настойчивостью твоего батюшки.
Ричард фыркнул.
Надежды на успех – на то, что поручение Генриха будет выполнено, – было столько же, сколько у одного рыцаря, вознамерившегося стать победителем в групповом бою на турнире, заметил про себя Маршал, твердо решивший, однако, исполнить свой долг.
– Ваш господин отец сильно скучает по вам, сир, – сказал он и тем сумел привлечь внимание герцога. Генрих не говорил такого, но это – чистая правда, подумал Уильям. Обнадеженный тем, что в глазах Ричарда, как ему показалось, проскользнул намек на печаль, он продолжил: – Могу я поговорить с вами наедине?
– Не можешь.
Маршал выругался про себя. Надо было выбирать между плохим и таким же плохим: сдаться и возвратиться к Генриху или изложить просьбу короля, как ему велели. Прилюдно.
– У тебя есть еще что сказать? – строго спросил Ричард.
Маршал облизнул пересохшие губы.
– Сир, французский король – не друг тебе, – выпалил он поспешно, не сумев сдержаться.
– Неужели? – осведомился Филипп ледяным тоном. – Однако герцог Ричард восседает здесь, как гость, на почетном месте, и к нему обращаются с любовью и уважением, как к моей собственной плоти и крови.
Маршал не сводил глаз с герцога.
– Филипп стремится только к расколу Анжуйского дома, сир. Сеемый им раздор играет на руку ему, а не твоей семье. Он угрожает державе твоего господина отца, как никакой другой враг за многие годы.
– Ложь, – заявил Филипп, и щеки его порозовели. – Все ложь.
«Я говорю правду», – подумал Маршал, молясь, чтобы Ричард увидел то же, что он сам, – страх на лице французского короля.
– Я не позволю бросаться подобными обвинениями при моем собственном дворе! – вскричал Филипп. По его знаку жандармы подступили к Маршалу.
– Не трогайте гонца, сир, – сказал Ричард.
Филипп надменно кивнул.
– До тех пор, пока он будет держать свой язык в узде.
– Я не скажу больше ни слова, – пообещал Маршал.
По мановению руки Филиппа жандармы вернулись на свои места.
– Мой господин отец стар и слаб рассудком, – сказал герцог. – Филипп – мой друг и доказывал это много раз.
Улыбка французского короля была собственнической и хищной.
Вопреки обещанию молчать, Маршал не сдержался:
– Сир…
Ричард прервал его:
– Скажи, говорил ли с тобой король о своем преемнике – о том, кто должен наследовать ему?
Уильям сник, признавая поражение.
– Не говорил, сир.
Горький смех.
– В таком случае твое путешествие было напрасным, Маршал.
– Будет какой-нибудь ответ, сир?
Снова смех.
– Не будет. Возвращайся к нему ни с чем.
Маршал поклонился с тяжелым сердцем.
Судьба Генриха была решена.
Глава 31
Вынырнув из леса во главе колонны, я воззрился на замок Монфор, представший передо мной в прозрачном летнем воздухе. Мне не доводилось бывать тут прежде, хотя замок лежал всего в нескольких милях от более крупной крепости Ла-Ферт-Бернар в Мэне: туда я приезжал вместе с герцогом на совещание с королем Генрихом. О той встрече у меня сохранились не лучшие воспоминания. Вопреки участию папского легата, посланного с целью спасти Крестовый поход, и не менее четырех архиепископов, она закончилась провалом, под перебранки и взаимные обвинения. Случались также стычки с людьми из королевской свиты – едва удалось избежать кровопролития. Фиц-Алдельм был в гуще событий. К сожалению, Ричард поверил в его ложь насчет того, что ссору затеяли сторонники Генриха. Хорошо хоть меня на этот раз не обвинили, утешал я себя.
После неудачного совещания и отлучения герцога взбешенным папским легатом король переехал из Ла-Ферт-Бернар в расположенный неподалеку город Ле-Ман. Вместо того чтобы вернуться в свои земли, Ричард и Филипп сразу вторглись в Мэн. Герцог не соглашался больше ждать, когда отец изволит передумать. Ла-Ферт-Бернар пал после внезапной атаки, и мы двинулись на следующий замок, Монфор.
Наступление продолжалось.
По сигналу герцога мы возобновили поход. Войско было невелико – сто пятьдесят рыцарей, вдвое больше жандармов и почти шесть сотен лучников, – но его вполне хватало для осады замков с малочисленными гарнизонами. А вкупе с двухтысячной армией Филиппа – и подавно. Нас было намного больше, чем воинов Генриха.
Окружавшая Монфор деревня не отличалась от прочих, какие мне доводилось видеть по эту сторону Узкого моря. Жалкие лачуги в одну комнату, со стенами из ветвей и соломы, тянулись вдоль дороги. Сопливые ребятишки таращились на нас с порога или бежали рядом с лошадьми, протягивая грязные ручонки. Мы улыбались и бросали им куски хлеба, заготовленные как раз для такого случая. С наблюдавшими за нами взрослыми мы вежливо здоровались. Зная, сколько вреда способны причинить войску разозленные местные жители, Ричард строго-настрого приказал не чинить никаких обид.
В самой середине деревни находился луг, на котором паслась отара овец. Мальчонка-пастух посмотрел на нашу колонну и свистом подозвал собаку. В мгновение ока он угнал своих подопечных в узкую грязную улочку, подальше от тех, кого подозревал в намерении сожрать большую часть стада.
Приземистая церквушка с низкой колокольней стояла напротив амбара для сбора десятины, а за ним текла речка. Из кузницы поднимался дымок. В ноздри ударил аромат пекущегося хлеба, и в животе у меня заурчало. В дальнем конце главной улицы возвышался замок, наша цель. Ворота были заперты, на стенах виднелись люди, наблюдающие за нами. Это не была могучая твердыня вроде Кана, однако каменные стены и ров внушали уважение. За взятие такой крепости штурмом пришлось бы дорого заплатить.
Дома заканчивались в двух сотнях шагов от замка – верный признак того, что местный сеньор печется о своей безопасности. Грязь чавкала под копытами коней. Со стороны нашей пехоты доносилось мерное топанье. Вверху, явно имея в виду нас, пронзительно закричал стервятник. Защитники молча смотрели на нас. Герцог отдал приказ остановиться и поехал вперед всего с полудюжиной спутников, включая меня.
Мы приближались и оказались на расстоянии полета арбалетного болта.
– Сир, они и выстрелить могут, – предупредил де Шовиньи.
Ричард хмыкнул:
– Пусть попробуют.
Я посмотрел на Фиц-Алдельма. В кои-то веки, подумал я, мы по одну сторону. На лице его отражалась тревога. Когда оно посерело, как у трупа трехдневной давности, я ощутил дикое злорадство. Рыцарь боялся быть подстреленным.
– Сир, дальше приближаться опасно, – сказал Фиц-Алдельм.
– Возвращайся, если хочешь, Роберт, – рассмеялся герцог.
Фиц-Алдельм покраснел, и я, прости господи, наслаждался его позором. В пятидесяти шагах от рва Ричард натянул поводья.
Я заметил оконечности арбалетов, торчащие из-за парапета, и внутренности мои сжались. Мне доводилось видеть, что способна сделать с человеком стрела. Фиц-Алдельм не напрасно боится, признал я, надеясь, что мой собственный страх не отражается на лице.
Поднеся ладони ко рту, герцог прокричал:
– Пусть владетель Монфора отзовется! Ричард Аквитанский у его ворот.
На стене началось оживление. Вниз по лестнице затопали шаги.
Ричард сидел, положив руки на луку седла, в расслабленной позе. Он походил на охотника, остановившегося передохнуть на природе, а не на полководца, который находится на расстоянии верного выстрела со стороны врагов. Герцог посмотрел в небо, где парил стервятник и на большой высоте плыли курчавые, как барашки, облака.
– Славный денек, да, Руфус?
– Да, сир, – отозвался я, немного ободренный его бравадой, и спросил у Фиц-Алдельма: – А вы как думаете, сэр?
Тот остановился чуть позади Ричарда. Все еще бледный, он зло глянул на меня и выдавил вежливо:
– Воистину так.
– Сир! – раздался голос со стен.
Мы повернулись. Над парапетом появилось круглое красное лицо.