– Господи Иисусе, нет! – простонал Маршал.
Ноздри и губы короля были покрыты запекшейся черной кровью – след последней агонии. Налитые кровью глаза пялились в потолок, помутнев навеки. Отведя взгляд, чтобы пощадить остатки достоинства государя, Маршал выскочил в коридор и принялся громко звать людей, любых, способных помочь ему. Первым подоспел Уильям де Триан, один из тех пятерых, что сопровождали короля после Френе. Взяв у рыцаря плащ и велев ему охранять дверь – ценой жизни, если понадобится, – Маршал вернулся в опочивальню и прикрыл труп монарха, снедаемый виной и стыдом.
– Простите меня, государь. Если бы я остался, то оградил бы вас от такого бесчестья. Ничего подобного не случилось бы.
Маршал осмотрел комнату. Слуги постарались на славу: не сохранилось ни одной ценной вещи. Мух привлекает мед, волков – падаль, муравьев – пшеница, с горечью подумал он. Так и люди. Но, вместо того чтобы выместить ярость на бессовестной прислуге, он заставил себя успокоиться. Предстояло много дел. Короля следовало омыть и облачить в дорогие одежды. А на другой день – доставить в аббатство Фонтевро, в двенадцати милях вниз по Луаре. Генрих всегда благоволил этому женскому монастырю и завещал похоронить себя там.
Оставалась еще одна обязанность, самая неприятная. Нужно было известить Ричарда о смерти отца.
Занимаясь неотложными делами, Маршал изо всех сил старался не думать о встрече с герцогом – новым королем.
В церкви Фонтевро царил покой. Сальные свечи на подставках заливали собор золотистым светом. Тело Генриха лежало в гробу перед алтарем, облаченное в лучшие одеяния, с двумя серебряными пенни на веках, с руками, молитвенно сложенными на груди. Маршал, де Краон и их товарищи, облаченные в полный доспех и с мечами наголо, несли караул подле короля. Он провели тут всю ночь, пока монахини, многие из которых плакали, возносили к небу песнопения, и весь день. Отслужили мессу, тело Генриха предали земле. Теперь ждали приезда Ричарда и Джона.
Под покровом ночи велось много тихих разговоров, в которых Маршал не участвовал. Все, от простых рыцарей до баронов, прибывших отдать последние почести, переживали, не зная, чего им ждать от Ричарда. Склонялись к тому, что будет достаточно изъявить покорность, принести присягу на верность и предложить свой клинок. Положение Маршала, убившего коня под новым королем, было иным. Он уже потерял счет займам, коням и оружию, предлагавшимся с лучшими намерениями. В итоге Уильям, не в силах сдержать раздражение, заявил, что не жалеет о своих поступках. Господь оберегал его всю жизнь, продолжил он, не оставит и теперь.
После этой отповеди Маршала оставили в покое, но внутренняя тревога не давала ему покоя. Скорее всего, его лишат земель и отлучат от королевского двора. Может быть, и даже весьма вероятно, бросят в темницу. Смертной казни знатных особ подвергают редко, но не каждый же повинен в деянии, какое он совершил по дороге из Ле-Мана во Френе. Ничто не мешало ему бежать – эта мысль не раз приходила ему в голову, – но так поступает лишь трус, человек без чести. Маршал был давно и заслуженно известен как человек чести, и эта слава значила для него все. Вместо того чтобы бежать, он предстанет перед судом Ричарда.
Даже если это будет стоить ему жизни.
Время шло. Река пришедших попрощаться превратилась в ручеек. Монахини раздавали воду стоявшим в карауле подле тела короля. Колокола аббатства прозвонили к вечерне, а часом позже – к полуночнице. Впереди еще одна долгая ночь, подумал Маршал, чувствуя, как ноют колени и бедра. Это не важно, как и то, насколько устанет он к рассвету. Когда Ричард приедет, он будет готов.
На улице послышался топот копыт, затем голоса. Оклик и ответ.
Все глаза обратились к входу.
В храм влетел обеспокоенный Жан д’Эрле.
– Сэр, – воскликнул юноша. – Герцог здесь!
«Господь на кресте! – взмолился Маршал. – Не оставь меня в этот час».
Минуту спустя, предшествуемый несколькими рыцарями, решительным шагом вошел Ричард. С головы до ног он выглядел по-королевски. Роскошная грива волос была расчесана и умаслена. Золотые анжуйские львы украшали темно-фиолетовую тунику; пояс, ножны и сапоги были сшиты из тисненой кожи. Зато лицо – каменное, как у статуи. В шаге позади него держался братец Джон со своими змеиными глазками. Были и другие, но на них Маршал не смотрел.
Взволнованный, как никогда за многие годы, Уильям опустился на колено и склонил голову. Прочие, стоявшие у гроба, сделали то же самое.
Ричард остановился в нескольких шагах от отцовского тела.
– Встаньте, – сказал он.
Маршал и его товарищи повиновались.
– С вашего позволения, господа.
Стало ясно, что Ричард хочет побыть один.
Рыцари удалились на почтительное расстояние и смотрели на то, как герцог молча стоит над гробом. Чуть погодя он приблизился к изголовью, как бы желая внимательно посмотреть на Генриха в последний раз. Но чувств по-прежнему не проявлял: ни радости, ни печали, ни горя, ни тоски, ни удовольствия. Он опустился на колени, читая короткую молитву, потом встал и, повернувшись спиной к останкам отца, направился прямо к Маршалу.
– На пару слов. – Его согнутый палец указал на Мориса де Краона. – Ты тоже.
«Ну вот, началось», – подумал Маршал, ощутив странное спокойствие.
На улице солнце клонилось к горизонту. Золотистые лучи заливали округу, расцвечивая все, чего касались. Стрижи порхали над головой, их пронзительные трели служили ненавязчивым напоминанием о лете.
– Проедемся?
Ричард жестом дал понять, что Маршалу и де Краону следует позаимствовать лошадей у рыцарей из его свиты. У него самого был великолепный гнедой скакун с торчащей дыбом гривой, широкой грудью и мускулистыми ногами.
Все трое сели в седла и выехали со двора. Маршал поглядел на де Краона. Тот закатил глаза, как бы отвечая: «Я понятия не имею, что говорить и делать». Разделяя его мнение, Маршал мог только молиться. Этим он и занялся, молча и истово.
– Пришлось мне найти другого коня, – насмешливо произнес Ричард. – После того, как ты обошелся с моим бедным Дьябло.
– Отличный был скакун, сир, – сказал Маршал.
– Ха! В тот день ты намеревался убить меня. И без сомнения, убил бы, не отрази я твое копье локтем.
Герцог исказил правду, чтобы выставить себя в лучшем свете, подумал Уильям, ощутив укол обиды. Но говорить об этом вслух не было смысла.
– В мои намерения не входило убивать вас, сир. Я пока еще достаточно силен, чтобы ударить копьем туда, куда целюсь. Будь у меня желание, я проткнул бы вас в точности так, как поступил с вашим конем. Не подумайте, что я сделал это из ненависти, но и сожалений я не испытываю. Я дал клятву верности вашему отцу, а ему грозила опасность.
Маршал посмотрел на герцога и снова отвел глаза, страшась ответа.
– Я прощаю тебя, – сказал Ричард. – Более того, не держу на тебя зла.
– Спасибо, сир.
Голос Маршала дрожал. Он ждал – разговор еще не окончился.
– Такого отличного удара я не видел ни на одном турнире или на поле боя, если на то пошло.
– Я много упражнялся за все эти годы, сир, – сказал Уильям и подумал: «Ну же, переходи к делу!»
– Вот именно. На службе у моего брата, а затем у отца. Ты проявил себя как преданнейший из слуг, оставаясь с ними до самого конца, когда малодушные бежали. – Понизив голос, Ричард добавил: – И тем не менее несколько лет назад ты обращался ко мне.
Напрасно было надеяться, что герцог забыл о том случае, подумал Маршал, и что он не упомянет о нем.
– Я всего лишь отстаивал интересы моего господина, сир. Более того, мои действия никогда не представляли прямой угрозы Молодому Королю. При расколе королевства он вступил бы на престол, имея куда меньше владений. Избежать этого было единственной моей целью.
Ричард всматривался в него дольше, чем ему хотелось бы. Маршал, хотя и не солгал, почувствовал, что краснеет.
– Я верю тебе, Маршал.
– Спасибо, сир.
– Как ты посмотришь на то, чтобы служить мне?
«Слава богу! – подумал Маршал. – Я выдержал испытание».
В голове у него зародилась дерзкая мысль. Он поколебался, затем решил, что лучше случая не представится.
– Незадолго перед смертью, сир, ваш господин отец пожаловал мне руку Изабеллы де Клер, наследницы Стригуила. Мне бы хотелось, чтобы этот брак свершился.
– Он не пожаловал тебе ее руку, а только пообещал.
Ричард был резок, ясно давая понять, что без его благословения свадьба не состоится.
– Это так, сир. И тем не менее девица должна стать моей, – заявил Маршал, решив стоять твердо.
– А сталь в твоем клинке еще есть, как я погляжу! – Ричард громко расхохотался. – И глаз у тебя острый: владения ее обширны – куда больше и богаче, чем, скажем, в Кендале.
Смущенный тем, с какой легкостью проник Ричард в его мысли, Маршал не ответил.
Герцог от души хлопнул его по плечу.
– Ну же! Бери ее в жены, и делу конец. Я не обещаю – я отдаю ее тебе.
– Благодарю вас, сир, – проговорил Маршал, которого распирало от радости.
Наконец-то, думал он, вот она, награда за долгие годы службы Анжуйскому дому. Вспомнив о де Бетюне и решив, что ковать железо нужно, пока горячо, он выпалил:
– Нельзя ли замолвить словечко за друга, сир? Ему обещали руку наследницы Шатору.
– Божьи ноги, а ты настойчив! – воскликнул Ричард. – Однако де Бетюн – человек достойный и преданный. Шатору он не получит, так как я обещал его Андре де Шовиньи, но я подберу достойную замену. – Его взгляд впился в Маршала. – Это тебя устроит?
– Устроит, сир, – ответил Маршал с глубоким поклоном. – Если вы меня принимаете, тогда я – ваш человек.
Глава 33
В августе Ричард прибыл в Саутгемптон, порт, из которого мы отплыли семью годами ранее. Со времени смерти его отца минул месяц. Ричард был провозглашен герцогом Нормандии, добился снятия с себя отлучения и встретился с Филиппом Французским в Жизоре. Там Филипп снова заявил притязания на Вексен, но отказался от них, получив взамен обещание Ричарда жениться на Алисе по возвращении из Утремера. Французскому королю также причиталось двадцать тысяч марок, которые обязался уплатить Генрих, и еще четыре тысячи – возмещение за расходы на войну. В свою очередь, Филипп возвращал Шатору и прочие захваченные земли. Два короля договорились выступить следующей весной в Крестовый поход и расстались друзьями. Уладив дела за границей, Ричард смог наконец отплыть в Англию.