Я смотрел на нее, гнев и страх ослабевали с каждым мгновением. Однако я не удержался и кинул взгляд поверх ее плеча, в ту сторону, куда скрылся Фиц-Алдельм.
– Выбрось его из головы.
– Это нелегко.
До победы было очень далеко. Показания жандарма недостаточно убедительны, чтобы изложить все герцогу, но Фиц-Алдельм не успокоится. С этой минуты мне придется держать ухо востро.
– Вот что поможет.
Беатриса вдруг оказалась совсем близко. Я вдыхал аромат ее любимых духов, ощущал, как ее тело прижимается к моему. Наши губы соприкоснулись.
– Разве это не лучше, чем беспокоиться из-за него? – прошептала она.
– Да, – едва вымолвил я, охваченный страстью.
– Поцелуй меня, Руфус.
И я поцеловал.
Последние дни августа прошли в блаженном мареве жары. Принц Джон женился на Хавизе Глостерской – этот союз был устроен вскоре после того, как Ричард стал новым королем. Ричардом двигало простое соображение: он все еще не имел жены и детей. Джон был вторым в линии наследников трона после младенца Артура, и ему как можно скорее требовался сын. Хавиза была милой крошкой, но с умом тусклым, как вода в канаве: именно такие женщины, похоже, нравились Джону. Стремясь избежать неприятностей со стороны брата герцога или Фиц-Алдельма, я старался не высовываться во время празднеств. Я не знал, спрашивал ли мой враг у Ричарда разрешения поехать в Саутгемптон. Он оставался при дворе, и это до некоторой степени утешало, да и о смерти его брата я больше ничего не слышал. Тем не менее спал я плохо и часто видел его в кошмарных снах. Если бы Беатриса, состоявшая при Алиеноре, не скрашивала мои дни, мне было бы еще хуже.
Все глостерцы высыпали на улицу – посмотреть на Ричарда. Куда бы мы ни шли, везде встречали одно и то же: восторженная толпа, приветственные крики, священники, призывающие благословение Божье. У простого люда имелись веские причины любить нового монарха. Он не только помиловал заключенных, но также облегчил участь должников и отменил лесные законы. Большую часть Англии покрывали деревья, под сенью которых водилась разнообразная дичь, могущая идти в пищу, а потому законы эти давно ненавидел весь народ.
Из Глостера мы поехали в Лондон и в первую неделю сентября прибыли в Вестминстерский дворец. Седмицей позже, тринадцатого числа, состоялась коронация Ричарда. Дни проходили в круговерти хлопот. Вокруг двора роились портные, ювелиры и оружейники. Бесчисленные возы и подводы въезжали в ворота, груженные провизией для пира, который должен был состояться после коронации. Сержанты патрулировали дорогу до Вестминстерского аббатства, откуда слышались песнопения. Монахи тоже готовились.
Сам Ричард был занят от рассвета до заката, проводя бесконечные совещания с баронами и епископами. Слава богу, выносить эту скуку приходилось Филипу, не мне. Свободные от официальных обязанностей до коронации, мы с де Дрюном бражничали сверх меры. Я пил, чтобы забыть про Фиц-Алдельма, а де Дрюн… пил, потому что мог пить. Рис, понятия не имевший об угрозах моего недруга – я боялся, что, если сказать ему, он выкинет что-нибудь необдуманное, – охотно сопровождал нас. При любой возможности я наслаждался свиданиями с Беатрисой. Она по-прежнему отказывалась возлечь со мной – то была моя крестная мука, да простит меня Господь за такие слова.
Настал намеченный день. Облачать герцога доверили де Шовиньи, Маршалу и де Бетюну. Я не испытывал неприязни к этим двум последним, новичкам в нашем лагере: то были настоящие мужчины, ставшие рыцарями, когда я еще ходил пешком под стол. Переговорить с Ричардом тоже не удалось: занятый делами, он пожелал мне доброго утра, и только. Меня это опять же не волновало – то был его день. Фиц-Алдельма, тоже присутствовавшего в комнате, не замечали, как и меня. Я принялся помогать Филипу. Работа не для рыцаря, зато она отвлекала от тревог.
Процессия пришла за Ричардом в назначенный час, и его вызвали к дверям громким стуком. Помолившись, с серьезным выражением на лице, он открыл вход. Снаружи ждала огромная толпа, во главе которой находились чуть ли не все священники, аббаты и епископы королевства. После ритуального обмена словами между Ричардом и архиепископами стоявшие впереди священники пошли, неся крест, святую воду и горящие свечи. Остальные, с надетыми на голову шелковыми капюшонами, двинулись за ними.
В середине шагали четверо баронов, каждый с золотым подсвечником в руках, следом – дворянин с королевской шапкой. С ними был Джон Маршал, старший брат Уильяма, тащивший две массивные шпоры. Рядом шествовал сам Уильям, держа в обеих руках золотой скипетр. Другие знатные особы несли золотые мечи, королевские доспехи и корону, украшенную с каждой из сторон драгоценным камнем. Далее шествовал Ричард, с епископами по левую и правую руку, а четыре барона держали у него над головой шелковую накидку.
За ними, в порядке уменьшения знатности, вышагивали графы, бароны, рыцари, духовенство и, наконец, все прочие. Мы мягко ступали по шерстяному покрову, расстеленному рано утром. На всем пути стояло множество народа, люди радостно кричали, благословляя Ричарда. Я видел, как женщины и даже некоторые мужчины плакали, не стесняясь. На крышах сидели мальчишки и свистели. Невозможно было не поддаться всеобщему ликованию. Позабыв про шедшего в трех шагах от меня Фиц-Алдельма, я тоже начал радоваться, представляя славное царствование Ричарда.
Под праздничный перезвон колоколов процессия вошла в Вестминстерское аббатство. Как рыцарь, я располагался в средней части нефа, далеко от герцога. Зная об этом заранее, я позаботился о том, чтобы оказаться поближе к центральному проходу и наблюдать за ритуалом. Фиц-Алдельм, в двух человеках за мной, ничего не видел. Он исходил бессильной злобой. Это подогревало его ненависть ко мне, но я, захваченный общим радостным возбуждением, забыл про все свои тревоги.
Ричард принес у алтаря многочисленные обеты: хранить мир, честь, почитать Бога и святую церковь, нелукаво вершить правосудие и заботиться о подданных. После этих клятв епископы разоблачили его до рубашки и брэ. Рубашку расстегнули и спустили с плеч, а на ноги надели расшитые золотом сандалии. В этот миг тишина, и без того полная, каким-то образом стала еще глубже. Как завороженный, я не мог оторвать глаз от моего господина и повелителя.
Балдуин, архиепископ Кентерберийский, помазал Ричарда, как короля, священным миром в трех местах: на голове, на груди и на руках. Это, как я узнал от более просвещенного Филипа, символизировало славу, доблесть и знание. Ричарда облачили в королевское платье, одарили мечом власти, чтобы разить врагов церкви, и золотыми шпорами. В роскошной, подбитой мехом мантии его подвели к алтарю, чтобы подтвердить данные обеты. Взяв с алтаря корону, Ричард передал ее архиепископу и был коронован.
Он воссел на троне, и по толпе прошел одобрительный, счастливый гул.
Хор грянул берущий за душу гимн «Te Deum Laudamus».
Глаза мои увлажнились.
Представляя победы, которые предстоят нам в Утремере, и наш торжественный вход в Иерусалим, я почти не следил за мессой. Под конец Ричард возложил на алтарь марку чистого золота, после чего процессия двинулась назад. Я встрепенулся, когда к нам стали приближаться священники, аббаты и епископы, а также бароны, державшие шелковый покров над головой монарха.
Поле моего зрения сузилось. Я видел только Ричарда: высокого, широкоплечего, красивого. Помазанный Богом правитель Англии, Уэльса, Нормандии, Бретани, Анжу и Аквитании, препоясанный мечом для сокрушения сарацин, он с головы до пят выглядел властелином. Воином. Королем.
Проходя мимо, Ричард повернул голову, и взгляды наши встретились. Его подбородок опустился в кивке, совсем немного, и он прошествовал далее.
Его признание было для меня дороже всех сокровищ в христианском мире.
Авторское послесловие
Мало найдется в английской истории фигур, способных сравниться с Ричардом Кер-де-Лион – Ричардом Львиное Сердце. Когда издатели попросили меня выйти за пределы древнеримского периода (трепет, ужас!), я ухватился за возможность написать о том, кто интересовал меня с самого детства.
Некоторые называют Ричарда бесстрашным человеком и великим полководцем, но одновременно плохим королем и жестоким воителем. В наше время модно стало считать его геем. В своем романе я постарался отразить все это, кроме последней теории, поскольку предположение о гомосексуальности Ричарда выглядит, как мне кажется, малоубедительным. В значительной степени это произошло из-за переосмысления обычая делить ложе с другом. Как теперь считают, в этом не было сексуального подтекста. Доказательствами служат различные источники, в том числе изображения, встречающиеся на витражах средневековых церквей – там точно не было места тому, что считалось аморальным или скандальным. Далеко идущие выводы делаются также из исповеди Ричарда на Сицилии в 1190 году и из случая, имевшего место в 1195 году, когда отшельник призвал его помнить о разрушении Содома. В современном языке это относится к гомосексуальности, но восемьсот лет назад трактовка была иной. Во времена Средневековья содомский грех понимался куда шире, чем сегодня.
Фердия/Руфус появился благодаря моему давнему стремлению вывести в качестве главного действующего лица ирландца. Для тех, кто еще не в курсе, – я ирландец! Фердия и его друг Кухулин (Cúchulainn) – герои мифического эпоса, так называемого Уладского цикла. А еще Фердией зовут моего сына. Черт побери, подумал я через неделю или две после того, как начал писать «Львиное Сердце», – почему бы не дать ему заодно нашу фамилию? О Кахойн – это Кейн по-ирландски. Пойдя вразнос, я сделал родиной Фердии Кайрлинн (Карлингфорд) – живописную деревушку в графстве Лаут, где я вырос. Там можно видеть развалины средневекового сооружения – «Замка короля Иоанна», которое я надеюсь изобразить в следующих книгах. Шлиаб-Феа – это Шлиав-Фей, самая высокая из гор Кули. Настоящая вершина!
Я намеренно поместил Кайрлинн в Лейнстер – до конца XVI века он, вообще-то, принадлежал Ольстеру. А еще он не был покорен англичанами ранее восьмидесятых годов XII века. Род О Кахойн тоже никогда не правил в Кайрлинне, но в Средневековье часто брали заложников из благородных семей, чтобы обеспечить покорность последних. Ричард де Клер по прозвищу Тугой Лук был предводителем вторжения в Ирландию в 1169 году, и остатки его крепости Стригуил (Чепстоу в Уэльсе) сохранились до наших дней. Они находятся близ Колдикот-Касл и заслуживают того, чтобы их посетить. Нет твердой уверенности в том, что вдова де Клера Ифа обитала вместе с детьми в Стригуиле в 1179 году, но э