осле чего буду и дальше заниматься тем, чем мне захочется.
Чтобы уход выглядел более эффектно, я прикинулся в лёгкий доспех и красиво развернулся.
Но не успел сделать и двух шагов, как снадобье Уайта накрыло меня с новой, невероятной силой.
— Коня! — заорал я, брызгая виртуальной пеной в ночное небо. — Коня мне!
Послышался цокот копыт, и на сцену каким-то образом забрался Лимузин.
— Хозяин?! — завопил он в панике. — Что случилось?!
— Каково моё жизненное предназначение?! — заорал я на осла.
— Рок-н-ролл, хозяин!
— А-а-а-а-а-а-а!!!
Дальше помню только багровую пелену. Помню, что активировался навык Гнев Берсерка, и я кинулся на Ваню. Помню, что мои кулаки проходили сквозь его рожу, и я плакал от обиды, как малое дитя.
Потом всё вертелось и переворачивалось. И я лежал на сцене, а надо мной нависал Ваня и вопил: «Что такое „Последний Сухостой“?! Где ты его взял?! Почему ты, сука, не делишься со мной!»
И он пытался отп**дить меня электрогитарой. Я пытался его обоссать, и у меня это даже визуально получилось.
Куда-то летел осёл.
Почему-то проломилась сцена.
Изувеченные, чуть живые туши американских ОМОНовцев ползали то тут, то там, прося по рации прислать вертолёты с морскими пехотинцами.
Что-то горело. Дьявольски хохотал Ванька, а может быть — я.
Мы с ним вместе, хором пели: «Мама, это — рок-н-ролл, рок — это мы!» и «Бойцы ядовитой воды и дырявой дороги».
И он лил вискарь на меня, и вискарь лился сквозь меня, и я испытывал единение с вселенной.
Плакали, обнявшись, и писали друг другу в альбомы трогательные стихи...
Впрочем, это уже, кажется, глюк.
Всё закончилось как-то вдруг.
— Достаточно этого говна! — рявкнул раздосадованный голос Палыча.
А потом он и сам появился. Как настоящий, только без пенсне.
— Вань, братуха, у**и ему? — попросил я.
Ваня у**ал, и Палыч обескураженно упал.
— А кто это? — спросил Ваня.
— Это Палыч, — сказал я грустно, и меня отпустило.
Мы стояли посреди разбомбленной сцены и созерцали последствия. Меня начало знобить. Сандра молча подошла и протянула мне штаны.
— Ничё так отыграли, — пробормотал я.
Штаны сперва убрал в инвентарь, потом надел сразу, чтоб не возиться.
— Норм, — не стал спорить Ванька.
— Вы, два долбо*ба, обосрали всё, — сказала Сандра. — Две карьеры уничтожены одним махом.
— Не стареют душой ветераны, — скромно признал наши заслуги Ваня.
И тут что-то оглушительно грянуло. Как я не сразу понял — это были аплодисменты.
***
Пока гремели овации, специально подготовленные люди убрали со сцены мясо и наскоро закрыли деревянными щитами проломы.
— Иван, — послышался из динамиков чей-то голос, — мы вынуждены попросить вас покинуть сцену. Сейчас сюда выйдет жюри. Мы не хотели бы подвергать этих людей опасности. Мёрдок, вы, разумеется, можете остаться.
— А чё бы ему сразу не вручить награду, а? — сходу завёлся Ванька. — У вас же всё с самого начала было решено, угрёбки!
Не сразу его утихомирили. Ваня позволил двум выжившим ОМОНовцам заковать себе руки за спиной и увести со сцены.
А на сцену поднялось жюри в полном составе.
— Мама, — пискнула Сандра, вцепившись мне в руку.
И правда — мама...
Я стоял на одной сцене с Полом Маккартни. С Китом Ричардсом. С Оззи-мать-его-Осборном. И со многими другими... Людьми, чьи имена полагалось произносить лишь шёпотом. Людьми, которые сами по себе были целыми историческими эпохами. Титанами. Монстрами.
Пол взял слово первым.
— То, что я сегодня увидел и услышал, — сказал он, — нельзя назвать музыкой. Это была безобразная драка двух бездарных подонков. Я понимаю и ценю панк, как музыку протеста против общества, определённых сложившихся в нём ценностей. Но против чего был направлен этот протест? Против себя и друг друга. Это было разрушительное, саморазрушающее нечто. И я не могу это поддерживать. Да, в музыкальном плане я отдаю предпочтение одному из двух участников. Но в целом — я отказываюсь судействовать на этом конкурсе. На войне не бывает победителей и проигравших, только проигравшие. И поддержать одну из сторон — значит поддержать саму идею этой бессмысленной войны. Я закончил.
Оззи вытирал слёзы.
— Это был настоящий рок-н-ролл, ребята, — сказал он. — Настоящий! Голосую за «Мы, живые», только потому, что человек с одной почкой, хлещущий на сцене вискарь, это достойно восхищения. А виртуальное бухло — это как виртуальный секс. Не считается.
Кит Ричардс и Игги Поп в целом разделили мнение Осборна.
Я с благоговением слушал приговоры, звучащие мне один за другим, и... в душе моей пели ангелы.
— Пидарасы! — на всякий случай сказал я. — Жопашники. Ни**я в музыке не понимаете.
Но мне отрубили переводчик, и монстры рока только озадаченно на меня покосились.
Пф! Тоже мне, нашли проблему. Щас.
— You’re ass-fuckers! — любезно сказал я. — Your mothers blew me every day when I was alive.
Я хотел добавить, что, мол, ничего личного, что я на самом деле не хочу оскорбить ни их, ни их уважаемых матерей, просто держу марку, как подобает рок-звезде, но организаторы, пересравшись, отрубили мне звук вообще.
— Итак, по итогам голосования жюри и с учётом всех критериев, лидирует группа «Мы, живые», — сказал голос хрен знает откуда.
Публика в реале разразилась аплодисментами. Публика в Линтоне грустно вздохнула. Я внешне поморщился, а внутренне сказал себе: «Молодец, Мёрдок. Пусть никто тебя не понимает. Главное, что ты сам себя понимаешь. И мы с тобой сейчас пойдём в кабачок, сядем, накатим красивенько... А может, накатим у себя в комнате над кабачком, да под граммофончик...»
— Но мы ещё не заслушали жюри со стороны виртуала! — сказал голос, когда шум стих.
Я вздрогнул. Бля-а-а-а... Вот из головы-то вылетело.
— То, что вы сейчас увидите, — продолжал голос, — поразит ваше воображение. Корпорация «Втораяжизнь» не готова давать комментарии по этому поводу. Одно можно сказать точно: аномалия произошла без вмешательства кого-либо из работников корпорации. И, согласно нашему внутреннему кодексу, а также законодательству Соединённых Штатов, принятому в отношении виртуальных граждан, мы ничего не можем с этим сделать. Как относиться к этому — решать вам. Мы можем лишь показать вам факт.
И они поднялись на сцену.
Стало тихо. Везде, во всём мире, во всей вселенной — стало тихо.
Ко мне подошёл человек с длинными волосами, интеллигентным лицом и в круглых очках.
— Can I?.. — спросил он, протягивая руку и интеллигентно улыбаясь.
— А? — вздрогнул я. — А, микрофон? Да не вопрос, братуха...
Переводчик спешно врубили, и ответ я услышал уже на человеческом языке:
— Спасибо.
Он подошёл к краю сцены и заговорил негромко:
— Привет, Америка! Честно говоря, не скажу, что соскучился. У меня с этой страной связаны не самые тёплые воспоминания...
Публика нерешительно засмеялась, но быстро замолчала, будто одёрнув саму себя.
— Хотя, конечно, приятно, что даже спустя столько лет вы так обалдели, увидев меня. Эй, кто-нибудь, помогите тому парню, он, кажется, забыл, как дышать!
На этот раз толпа засмеялась увереннее. Леннон заводил её, как опытный шоумен.
— Наверное, выйди на эту сцену Иисус Христос, вы бы обалдели меньше, да? О-о-о, вот оно! Как же мне этого не хватало! Ну, давайте вместе: «Бу-у-у-у-у-у!»
Бедные ребята... Сколько я их чмырил, а тут ещё этот. Перебор. Это может привести к потере больших человеческих жертв.
— Ладно, — махнул микрофоном Джон. — Хватит маяться дурью. Мой голос — той команде, которая вышла на эту сцену, как на поле боя и продержалась до конца. Ну и их тексты относительно напоминали какую-то поэзию. «Благодарные мертвецы» — ура!
— Ур-р-ра-а-а-а! — грянул Линтон.
А Джон обернулся и бросил микрофон следующему, стоящему в очереди.
— Твой ход, Лу!
Лу Рид подошёл к краю сцены, окинул орлиным взором собравшихся, поднял микрофон и сказал:
— Жопа, говно. Обе группы, и все дебилы, которые припёрлись их слушать. Добавить нечего.
Бросил микрофон себе под ноги и ушёл, не оборачиваясь.
Микрофон поднял Виктор Цой.
— За то, что Мёрдок сделал с моими песнями, я бы оторвал ему голову, — сказал он. — Руки́этому человеку я не подам. Если бы «Мы, живые» хоть немного старались, я бы отдал им свой голос. Но, к сожалению, «Мертвецы» были на две головы выше и выкладывались, как в последний раз. Голосую за группу, которую презираю— за «Благодарных мертвецов».
— Я не колебалась с той самой секунды, как услышала вокал Вивьен, — сказала Дженис Джоплин. — Б**дь, как ты, сучка, это делаешь?! Я тебя ненавижу! «Мертвецы» — форева!
— Если кто-то из этих двоих и владеет гитарой по-настоящему, так это Мёрдок, — заявил Джимми Хендрикс.
— Я нихрена не понял в музыке «Мертвецов». Стиль «Живых» мне показался более живым... — промямлил Сид Вишес.
— От «Мертвецов» у меня разболелась голова, а от «Живых» чуть не вырвало. Я как будто снова оказался в той ванне с передозом. На**й такую музыку, — сказал Джим Моррисон.
— Итак, счёт равный! — провозгласил голос из хрен-победи-где. — А значит...
— Ещё не всё, вообще-то, — оборвал его густой и нервный где-то глубоко внутри голос.
И мне показалось, что я чувствую запах сирени.
Игорьдержал микрофон. В психоделической майке, с психоделической гитарой. И весь мир безмолвствовал.
Я затаил дыхание...
— Я считаю, — сказал он, — что все, кто сегодня вышел на сцену, вели себя, как самые настоящие бойцы. Сражаясь на той земле, которую послала им судьба, тем оружием, которое досталось им от бога. Так, как могли и умели, вот. И я не отдам свой голос ни одному из них. Но не потому, что брезгую. А потому что не считаю, что здесь есть победитель. Всё на этом. А теперь — последняя песня. Можно, пожалуйста, Ивана обратно? Спасибо. Мёрдок, усилишь ритм?