— Чаю? — предложил Тарас.
Они присели на кухне, и пока закипал чайник, Ежи сверлил хозяина квартиры хитрым взглядом. Сверлил и молчал.
— Может, тебя освежить? — неожиданно спросил он.
— Что? — не понял Тарас.
Ежи достал из бокового кармана клетчатого пиджака маленькую стеклянную бутылочку с резиновой грушей и прыскалкой. Прыснул себе на шею под затылком и изобразил на лице удовольствие.
— А! — понял, о чем речь, Тарас. — Давай!
Ежи приподнялся, опрыскал одеколоном шею Тарасу и снова опустился на свое место.
— У меня к тебе просьба, — заговорил он после короткой паузы.
Тарас напрягся. Он уже чувствовал, что это за просьба. И в который раз оказался прав.
— Я хочу с Оксаной кофе выпить… Ну, сам понимаешь!.. Ты же не слепой… Ко мне она, боюсь, больше в гости не пойдет, а к тебе пойдет! Ты ее пригласи, а я как бы случайно зайду! Кофе я куплю, ты не переживай!
— Ежи, — Тарас тяжело вздохнул, — ты же знаешь, как она к тебе относится… Ну, не в плохом смысле, а в том, что она сама по себе… Ей ухажеры не нужны… И не будет она тебе рада!
— Это как сказать! — перебил его Ежи. — После того, как я ее подстриг, возможно, и ее отношение ко мне изменится. И ты не думай! Я от нее ничего такого не хочу! Мне просто рядом с ней быть приятно. От нее такое излучение идет! Ну, как от Чернобыля! Меня сразу насквозь прогревает! Приятно, понимаешь!
— Ты? Ее подстриг? — Тарас озадаченно уставился на соседа, пытаясь найти в выражении его лица или взгляда доказательства того, что он шутит.
Ежи кивнул.
— Не только ее! Сначала почти пятьдесят бомжей, и у Пороховой башни, и там, в Винниках, где у них приют…
Тарас потер пальцами виски, попробовал сосредоточиться. Мысли о Дарке покинули его, но мысли об Оксане и Ежи как-то не хотели шевелиться, пробуксовывали. Ему вообще было трудно думать одновременно о соседе снизу и об Оксане, настолько они были разными и как бы из двух параллельных, не пересекающихся миров.
И вот, оказывается, они таки пересеклись и, значит, «станцевал» Ежи вокруг Оксаны свой ритуальный танец парикмахера, а теперь, в результате, считал, что может рассчитывать на более мягкое к себе отношение?!
Тарас вспомнил, как Ежи заманил его не так давно и, можно сказать, обманным путем подстриг. Это, кажется, по его собственным словам, была первая за долгие годы совершенная им стрижка, ведь именно перед этим он вдруг обнаружил в своей квартире длительное время хранившееся под какой-то накидкой парикмахерское кресло советских времен. То есть возвращение «в профессию» начал Ежи со своего соседа сверху, с Тараса, а продолжил с уже хорошей его, Тараса, знакомой.
— Ты, кстати, много аномалий за последние ночи нашел? — Ежи неожиданно поменял тему разговора.
— Аномалий?! — повторил Тарас, и обалдело посмотрел на парикмахера. — Я уже и забыл о них! Черт! У меня же этот аппарат! — Тарас бросил взгляд на открытую дверь в коридор.
— Так ты больше не ходил? — удивился Ежи.
Тарас отрицательно замотал головой:
— Надо поскорее аппарат отдать, я же по сто гривен в день за него плачу!
— Ну так отдай, — спокойно бросил сосед. — Чего деньги на ветер выбрасывать! Так позовешь Оксану на кофе?
Тарас кивнул, думая теперь о Симоне Федоровиче из Лаборатории паранормальных явлений.
— Когда? — спросил Ежи.
— Что когда?
— Когда позовешь Оксану на кофе? Может, завтра?
— Нет, сначала мне надо этот измеритель вибраций отнести…
— Давай сейчас отнесем! — предложил Ежи. — Завтра придется еще сто гривен платить за лишний день!
Тарасу совершенно не хотелось сегодня больше выходить на улицу, покидать теплый уют своей небольшой квартиры. Но мысли о приборе, без дела пролежавшем на полу в углу комнаты, начинали его раздражать. Он пересчитал мысленно свои денежные запасы в отечественной валюте. Получилось как раз впритык, если отнести этот аппарат обратно не завтра, а сегодня. Хотя Симон Федорович, кажется, не говорил, с какого часа начинается отсчет новых суток проката…
— И ты со мной пойдешь? — переспросил он Ежи Астровского.
— Конечно!
— Ну ладно! — Тарас махнул рукой.
Ежи налил чашку чаю, а сам пошел в комнату переодеваться, сменив из мягкой домашней шерсти спорткостюм на джинсы и свитер.
Пока они шли к лаборатории, Ежи посоветовал включить аппарат на случай, если они вдруг окажутся возле аномальных зон. Время от времени Тарас посматривал на обе стрелки измерителя негативных вибраций, но за время дороги они ни разу не пошевелились.
Дверь в лабораторию открыл им сам Симон Федорович. По выражению его лица было очевидно, что за дверью он ожидал увидеть кого-то совершенно другого. Но всё равно сделал шаг в сторону, пропуская посетителей внутрь.
— Как успехи? — спросил он осторожно, заглядывая в глаза Тарасу.
— Нет, нет успехов, — ответил Тарас и вздохнул. — Вот, хочу вам вернуть, чтобы не держать его без дела. — Он приподнял аппарат и оглянулся по сторонам, словно выискивая, куда бы его поставить.
— Пойдемте к столу. — Специалист по вибрациям тяжело вздохнул.
Они снова сидели за столом, так же, как и несколько ночей назад. Только тогда атмосфера беседы была таинственно-завлекающей, а теперь и Симон Федорович, и Тарас смотрели без энтузиазма на лежащий между ними прибор. Ежи был погружен в свои мысли и к возникшему в этом углу просторного помещения молчаливому напряжению «подключен» не был.
— Так что случилось? — нарушил кратковременную тишину Симон Федорович. — Вы же были так искренне обеспокоены! Проявили, так сказать, инициативу?…
— Знаете, я как-то потерял интерес, — признался Тарас. — Да и дороговатое это дело. А в последние ночи ни одной аномалии не почувствовал. Может, они прекратились?!
Специалист по вибрациям посмотрел на Тараса с явным разочарованием во взгляде.
— Они не могут прекратиться, — сказал он твердо. — Они могут ослабеть или, наоборот, усилиться… Вы, наверное, влюбились? Вдруг стали счастливым человеком?… А? Счастливые, пока они счастливы, аномалий не замечают, но это временно. Аномалии всегда рядом!
Тарас, пораженный проницательностью Симона Федоровича, бросил взгляд на Ежи.
— Да, — сказал он. — Я действительно счастлив. Сейчас. Сколько с меня за прокат?
Симон Федорович раскрыл перед собой тетрадь, полистал, нашел нужную запись.
— Четыреста гривен, — сказал.
Тарас достал деньги, отсчитал нужную сумму и положил на стол.
— У вас почки здоровые? Камни не мучают? — спросил он вежливо.
— Да слава богу пока! — ответил специалист по вибрациям.
— Ну, если что, звоните! — и Тарас сверху на купюры опустил свою визитную карточку.
— Может, вы возьмете, поможете, так сказать, науке? — Симон Федорович отвлек Ежи от его размышлений и направил его взгляд на аппарат для измерения негативных вибраций.
— Нет, спасибо, — подумав, произнес Ежи. — Я, кажется, тоже счастлив!
— Это какая-то аномалия, — явно огорченно произнес Симон Федорович. — В городе сотни тысяч несчастных людей, куча аномалий и проблем, а ко мне сюда ночью пришли сразу двое счастливых! Вам, наверное, надо к доктору!
Тарас, уловив в недовольном голосе Симона Федоровича нотки раздражения, поднялся из-за стола и коснулся рукой плеча Ежи. Тот тоже торопливо встал.
— Вы извините. — Тарас действительно посмотрел в глаза специалисту по вибрациям виновато и с сочувствием. — Может, мы еще придем!
Симон Федорович закивал головой, словно уже не раз слышал подобные слова и ни капли им не верил. Он провел посетителей до выхода. На пороге они столкнулись с крепко сбитым мужчиной в коричневой дубленке с поднятым воротником.
— А, заходите, заходите! — обрадовался ему специалист по вибрациям. — Я вас уже ждал!
— Скоро зима! — выдохнул Тарас на ходу.
Они перешли на другую сторону Архивной.
— Ты видел, кто к нему пришел? — спросил Ежи.
— Кто? Тот, в дубленке?
— Ага, это писатель! Винничук! Видно, тоже чем-то таким занимается…
— Винничук? — с сомнением в голосе переспросил Тарас. — А разве он лысый? У него же были длинные волосы?
— Ты путаешь! У него не было длинных волос! Никогда! Это я тебе как парикмахер со стажем заявляю! Я его еще в советское время стриг! Да, так ты пригласишь завтра Оксану? Часиков на шесть вечера?
— Ладно, — пообещал Тарас. — Только кофе покупаешь ты!
— Да-да, — закивал на ходу Ежи. — И кофе, и пирожные!
Глава 44
Балет Чайковского «Лебединое озеро» Алик Олисевич освещал прожектором механически, не думая. Все три акта и четыре картины спектакля он думал о себе и прошлом. Однако всякий раз, когда, согласно репертуару Львовского оперного, на сцене танцевали лебеди, в мыслях Алика сначала возникал образ Леонида Брежнева, а потом и свой собственный, только намного моложе, чем сейчас. Всенародное заблуждение относительно любви Леонида Брежнева к Чайковскому и особенно к балету «Лебединое озеро», конечно, было связано с тем, что балет этот крутили на всех советских телеканалах в день смерти Брежнева, да и повторяли потом в дни смерти следующих очень мало правивших советской страной Андропова и Черненко. Иногда Алику вспоминались телекадры похорон Брежнева, как его гроб при спуске в могилу застрял, как кто-то над ним наклонялся и проталкивал его вниз то ли руками, то ли каким-то инструментом. Эти кадры вспоминались Алику в моменты душевного затишья после нескольких стопочек водки, а потом они словно повторялись, только в гробу вместо генсека Коммунистической партии СССР почему-то лежал Джими Хендрикс, прижимавший к груди электрогитару. Всё остальное было без изменений: и почетный военный караул, и кремлевская стена, и дряхловатые с озябшими от страха перед смертью лицами коллеги-соратники покойного.
«Да, — думал Алик, глядя на танцующих на сцене балерин-лебедиц в белых пачках, — без Брежнева почему-то невозможно провести логическую цепочку от балета Чайковского до смерти Джими Хендрикса!» Думал и удивлялся. И ждал, когда этот балет закончится, чтобы отключить свой рабочий прожектор и, попрощавшись с добрыми женщинами-гардеробщицами, регу