«Рагоза не продержится до зимы, судя по нынешнему положению дел, – писал Мазур бен Аврен. – Но даже если вы просто высадитесь у Тудески и не пойдете этой осенью дальше Альджейса или Картады, армия Халоньи испугается, а наши люди воспрянут духом. Я считаю, что мы сможем выстоять, если это произойдет, и весной, возможно, прогоним врага».
Галиб говорил то же самое. Он хотел высадиться до наступления зимы, чтобы устрашить джадитов, но дальше не наступать. Язир был склонен подождать, собрать больше кораблей, больше людей и прежде всего получить известия из Сорийи, к которой сейчас плыла армия джадитов.
Как должен поступить благочестивый человек, если его помощи отчаянно ждут на двух разных полях сражений священной войны?
«Мне пришла в голову мысль, – говорилось далее в письме Мазура бен Аврена, – что одной из причин ваших колебаний по поводу нашего спасения от гибели является мое присутствие в Рагозе. Эмир Бадир – хороший человек и мудрый правитель, любимый своим народом. Если это облегчит вам бремя принятия решения, знайте, что я готов покинуть этот город, если вы пришлете весточку».
Покинуть город? Осажденные города не покидают. Разве что…
«Я пойду в лагерь джадитов, как только от вас придет известие, что вы решили плыть в Аль-Рассан и очистить его от тех, кого необходимо изгнать, чтобы эта земля не была потеряна для Ашара и звезднорожденных».
И это говорил, это предлагал киндат.
Язир представил себе, как его ответ несут на северо-восток, один всадник за другим – из города в город, а потом почтовая птица взлетает с гор неподалеку от Рагозы. Он представил себе, как эта птица садится в городе и его записку, продиктованную писарю, приносят колдуну. Язир представил себе, как тот ее читает.
Странно, самое странное из всего: он ни на мгновение не усомнился, что этот человек поступит так, как обещал.
«Эмир отнесется неблагосклонно к моему самонадеянному поступку – отправке этого письма, и у вас я также прошу прощения за свою дерзость. Если вы согласитесь с моими недостойными мыслями, о Меч Ашара, вождь всех племен, пришлите одну фразу: „Будет так, как было написано“, и я один пойму и поблагодарю вас, и сделаю так, как сказал. Пускай те грехи, которые, в глазах Ашара и в ваших глазах, совершила Рагоза, падут на мою голову, когда я выйду за городские стены. Мой народ в этом городе почитает своего правителя-ашарита и знает положенное ему место. Если здесь проявились высокомерие и самонадеянность, то лишь с моей стороны, и я готов искупить их».
Серп белой луны почти окунулся в море. Язир смотрел, как он скользнул вниз и пропал из виду. Бесчисленные звезды сияли в небе, и бесконечные пески лежали вокруг.
Он услышал шаги и узнал их.
– Ты просил меня прийти после захода белой луны, – тихо сказал его брат, присев на корточки рядом с разостланным плащом Язира. – Мы поплывем через пролив? Будем ждать? Поплывем на земли родины?
Язир вздохнул. Впереди их ждало множество смертей. Человек приходит в этот мир, чтобы умереть. Лучше всего сделать это, служа Ашару, совершая то, что можешь совершить.
– Сорийя слишком далеко, – сказал он. – Не думаю, что кому-то из нас суждено увидеть земли родины, брат.
Галиб ничего не ответил, он ждал.
– Я предпочел бы плыть весной, – сказал Язир. Зубы его брата сверкнули в темноте.
– Ты всегда недоволен, – сказал Галиб.
Язир отвел глаза. Это было правдой в последнее время. Он знал счастье когда-то, еще в юности, когда у него не было больших забот, на земле зухритов, к югу от того места, где они находились сейчас. До того как он ступил на тропу праведности, проложенную по крови.
– Мы переправимся через пролив, – наконец сказал он. – Начнем завтра. Мы больше не позволим сынам Джада сжигать звезднорожденных и захватывать их города, как бы далеко наши люди ни отошли от тропы Ашара. Мы вернем их на нее. Я считаю, что если правители городов проиграют Аль-Рассан джадитам, то именно мы будем в ответе за это перед богом.
Галиб встал.
– Я рад, – сказал он.
Язир видел, что глаза брата горят, будто у кота.
– А киндатский колдун? – спросил Галиб. – То письмо, которое пришло?
– Иди к моему писарю, – ответил Язир. – Разбуди его. Пусть он напишет ответ и отправит его через пролив – сейчас же, до того как мы все отплывем.
– Какой ответ, брат?
Язир посмотрел на него.
– «Будет так, как было написано».
– И это все?
– Это все.
Галиб повернулся и пошел назад, к своему верблюду. Заставил его опуститься на колени, вскочил на него и уехал. Язир остался на месте. Так много звезд, так много песка, голубая луна высоко в прозрачном ночном небе…
Он видел, как его послание пересекает пролив, как скачут всадники, как летит птица. Потайная дверь в стенах Рагозы, возможно, в серый предрассветный час. Человек выходит наружу, один, и идет к дозорным кострам своих врагов.
Он медленно кивнул, видя все это мысленным взором. То воля Ашара, закон Ашара: ни один киндат не может править звезднорожденными. Так было написано. И колдун из Рагозы будет не первым и не последним человеком – отважным или трусливым, – который погибнет в грядущие кровавые дни.
На следующее утро осеннее море было ласковым и щедрым, и на следующее после него, когда дети пустыни, закутав лица, в изумлении перед творением бога, опустились на колени для молитвы, а потом отправились через незнакомую им стихию, чтобы возродить былое величие Аль-Рассана.
Менее чем через год, в конце ветреного летнего дня, две женщины стояли на вершине холма возле печальных руин Силвенеса, за несколько минут до конца того мира, который они обе знали.
Белые облака неслись над ними и на западном горизонте, где низко висело солнце. Хлопали и развевались знамена, две армии стояли внизу, к северу от быстрой, сверкающей Гвадиары.
Войска Ашара и Джада в конце концов сошлись, проведя лето, осень, а затем и весну в осадах и мелких стычках. Суровая зима с ее вынужденным бездействием осталась позади. Много людей погибло той зимой от голода, холода и болезней, идущих по пятам за лишениями и войной. Снег лежал до самой Лонзы и Рониццы на юге и Арденьо на западе.
Все три города теперь принадлежали джадитам.
Родриго Бельмонте, командующий объединенными армиями Руэнды, Вальедо и Халоньи, взял их этой весной. У Арденьо – этот город пал первым из трех – он сам вел в бой западную часть армии Эспераньи в первом столкновении с воинами пустыни, и он убил Галиба ибн Карифа.
Ни один человек даже не ранил Галиба в бою с тех пор, как он прискакал на восток бок о бок со своим братом, более двадцати лет назад. Люди потеряли счет тому, сколько раз он защищал честь зухритов и видения Ашара в единоборстве с лучшими воинами других племен в ритуальных боях перед началом сражений. У Арденьо, однако, не было никакого ритуального поединка. Родриго Бельмонте высмотрел Галиба на трудном, скользком склоне к востоку от города. Он разрубил шлем и щит противника одним ударом, сбросил его с коня, а затем, спрыгнув вниз, до кости разрубил его бедро и почти отрубил руку, прежде чем прикончить его ударом меча сверху вниз в шею и ключицу.
Никто в обеих армиях никогда не видел, чтобы человек так дрался.
Все знали, что сын сэра Родриго едва не умер, попав в засаду мувардийцев прошлым летом. Отмечали, что у Арденьо министр Вальедо впервые получил возможность встретиться с воинами пустыни в открытом бою.
Временно бросив жителей Арденьо на произвол судьбы, мувардийцы отступили на юг, правда, сохраняя порядок и нанося урон тем, кто преследовал их слишком рьяно.
Они отступили к Силвенесу, где собрались Язир и его основные силы – как из самого Аль-Рассана, так и только что прибывшие из пустыни.
Родриго Бельмонте оставил здесь короля Руэнды и западную армию, задачей которой было сковать силы ашаритов. Всего с одним своим отрядом в сто пятьдесят человек он помчался на восток, к Лонзе и королю Рамиро.
Стены этого небольшого города были пробиты через пятнадцать дней после его прибытия. Стоящая на реке Ларриос, дальше к востоку, Роницца, которую, оставив в своем тылу все еще непокоренную Рагозу, осадила армия Халоньи, сдалась сразу же, как только пришло известие о падении Лонзы. Ворота Рониццы, однако, не открылись до тех пор, пока личный герольд сэра Родриго не прибыл вместе с отрядом вальедцев, чтобы принять капитуляцию. Прошлогодние осады Фезаны и Салоса послужили хорошим уроком.
Северные армии оставили гарнизон и губернатора в каждом из городов. Некоторое количество людей казнили, чтобы поддержать порядок, но смена власти здесь прошла спокойно. Ничего не сжигали. Король Рамиро и его министр теперь уверенно контролировали армии Севера. Войска Халоньи и Вальедо объединились и снова двинулись на запад, чтобы слиться с руэндцами к северу от Силвенеса.
То есть с тем, что осталось от руэндцев.
Сильную армию, стоящую на возвышенности, которую оставил в тылу Бельмонте, разгромил побежденный враг.
Язир ибн Кариф, явно потрясенный смертью брата и носивший теперь серую траурную повязку на лице, не тратя зря времени, назначил нового командующего силами ашаритов в Аль-Рассане. Его выбор не снискал одобрения среди соплеменников, но в распоряжении Язира были зима и весна, и за это время он изучил положение дел на полуострове и знал, кто умеет руководить, кому можно доверять, за кем нужно присматривать. И как только совершили похоронные обряды в честь его брата, он не стал колебаться.
Аммар ибн Хайран, только что назначенный каид, перегруппировал мувардийцев, присоединил к ним свежие силы из Картады и застал руэндцев врасплох, одновременно атаковав их с юга и с востока. Следовало идеально рассчитать время на такой трудной местности, и он его рассчитал. Он преследовал северян всю дорогу обратно до Арденьо.
Мувардийцев, оплакивающих Галиба, невозможно было контролировать во время этой погони. В этой войне никто не брал пленных, но захваченных руэндцев подвергали жестоким издевательствам до и после смерти. Когда уцелевшие северяне оказались в безопасности за стенами Арденьо, они поспешно начали прибивать мужчин и женщин гвоздями к столбам и сжигать их, чтобы отомстить.