– Что же мне с ним делать? – спросил Родриго Бельмонте.
«Вопрос задан всерьез», – поняла Джеана. Она некоторое время ехала молча, размышляя. Теперь обе луны поднялись высоко и отстояли друг от друга примерно на тридцать градусов. Угол путешествия, по карте ее рождения. Впереди она уже видела огонь костра в лагере, где ждал Хусари вместе с двумя солдатами, оставленными в дозоре.
– Вы поняли, что его должны были убить сегодня днем вместе с остальными в замке?
– Об этом я догадался. Почему он уцелел?
– Я его не пустила. У него выходил камень из почки.
Родриго рассмеялся.
– Готов побиться об заклад, что ваш подопечный впервые благодарен за этот камень. – И уже другим тоном прибавил: – Прекрасно. Значит, он приговорен Альмаликом к смерти. Что же я должен делать?
– Возьмите его с собой на север, – произнесла она наконец, пытаясь обдумать этот вариант. – Мне кажется, он этого хочет. Если король Рамиро когда-нибудь соберется захватить Фезану…
– Погодите! Остановитесь, женщина! Что вы такое говорите?
– Очевидные вещи, по-моему, – нетерпеливо ответила она. – В один прекрасный день ваш король задумается, почему он всего лишь собирает дань, а не правит этим городом.
Родриго Бельмонте снова смеялся и тряс головой.
– Знаете, не все очевидные мысли нужно произносить вслух.
– Вы задали мне вопрос, – любезно возразила она. – Я приняла его всерьез. Если у Рамиро появятся подобные мысли – какими бы смутными и мимолетными они ни были, – то ему будет полезно иметь рядом с собой единственного человека, уцелевшего после сегодняшней резни.
– Особенно если король позаботится о том, чтобы все знали, что этот человек приехал к нему сразу же после этой резни и попросил его вмешаться. – Голос Родриго звучал задумчиво, он не стал отвечать на ее сарказм.
Внезапно Джеана почувствовала, что устала от разговора. Этот день начался на рассвете, на базаре, самым обычным образом. А теперь она здесь, в темноте, после резни в городе и нападения на Орвилью, обсуждает политику полуострова с Родриго Бельмонте, Бичом Аль-Рассана. Это было немного слишком. Утром она собиралась отправиться своей дорогой, а утро уже приближалось.
– Полагаю, вы правы. Я лекарь, а не дипломат, знаете ли, – уклончиво пробормотала она. Как хорошо сейчас было бы уснуть.
– Иногда между ними очень мало разницы, – ответил он. Его слова вызвали у нее раздражение, достаточно сильное, чтобы она снова забыла о сне, в основном потому, что сэр Реццони не раз говорил ей в точности то же самое.
– Куда вы поедете? – небрежно спросил Бельмонте.
– В Рагозу, – ответила она, не успев вспомнить, что планировала никому об этом не говорить.
– Почему? – настаивал он.
Кажется, он считал, будто имеет право получить ответ. «Наверное, это из-за укоренившейся привычки командовать людьми», – решила Джеана.
– Потому что мне говорили, что тамошние придворные и воины удивительно искусны в любовных делах, – тихо ответила она, подпустив хрипотцы в голос. Для верности она разжала руки, спустила их с его талии на бедра и на мгновение оставила там, прежде чем снова обхватить его за талию.
Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Но она сидела очень близко и, как он ни старался скрыть свою реакцию, почувствовала, что у него быстрее забилось сердце. И в то же мгновение подумала о том, что она играет в самую безрассудную игру и дразнит очень опасного мужчину.
– Удручающе знакомый прием, – жалобно произнес Родриго Бельмонте. – Женщина ставит меня на место. Вы уверены, что никогда не встречались с моей женой?
Через несколько секунд, против своей воли и вопреки всем разумным ожиданиям, Джеана расхохоталась. А потом, возможно, именно потому, что она смеялась искренне, она снова вспомнила то, что видела в той маленькой лачуге в Орвилье, а после что ее отец сегодня произнес первые слова за четыре года, а она покинула его и мать, может быть, навсегда.
Джеана терпеть не могла плакать. «Смех и слезы, – говаривал Исхак, – ближайшие родственники». Это не было наблюдением лекаря. Об этом ему сказала его мать, а той сказала ее мать. Народ киндатов выживал на протяжении тысячи лет; они накопили эту народную мудрость и носили ее с собой, подобно дорожному багажу, который, пусть и сильно потрепанный, всегда был под рукой.
Поэтому Джеана боролась со слезами, сидя верхом на черном коне Родриго Бельмонте, пока они ехали на восток под лунами, предсказывающими ей путешествие, на фоне летних звезд. Человек, с которым она ехала, хранил благословенное молчание, пока они не достигли лагеря и не увидели, что там уже побывали мувардийцы.
Для Альвара бо́льшая часть огромного напряжения этой ночи проистекала из ощущения, что он безнадежно отстает от событий. Он всегда считал себя умным. Собственно говоря, он знал, что умен. Проблема заключалась в том, что события, происходящие сегодня ночью в Аль-Рассане, так далеко выходили за рамки его опыта, что его ума оказалось недостаточно для понимания того, как с ними справляться.
Он достаточно знал и понял, что, получив свою долю выкупа, обещанного за Гарсию де Раду и его уцелевших людей, он станет богаче, чем мог вообразить на первом году службы у короля Эстерена. Уже сейчас, до начала дальнейших переговоров о выкупе, Лайн Нунес выделил ему нового коня и доспехи. И то, и другое были лучше его собственных.
Вот так солдаты продвигаются – если продвигаются – наверх в этом мире, при помощи разбоя и военных выкупов. Только он никак не ожидал обогатиться за счет земляков-вальедцев.
– Это случается сплошь и рядом, – ворчливо сказал Лайн Нунес, когда они делили добычу в деревне. – Напомни мне рассказать тебе о том времени, когда мы с Родриго служили наемниками у ашаритов из Салоса, в низовьях реки. Мы не раз совершали для них набеги на Руэнду.
– Но не на Вальедо, – возразил Альвар, все еще обеспокоенный.
– Тогда это было одно целое, помнишь? Король Санчо еще сидел на троне объединенной Эспераньи. Три провинции одной страны, парень. Не разделенные, как сейчас.
Альвар думал об этом на обратном пути в лагерь. Он вел внутреннюю борьбу со столькими трудностями, в том числе со своим первым убийством, что у него даже не было возможности порадоваться военной добыче. Но все же он заметил, что Лайн Нунес выделил существенную долю отобранного оружия и коней уцелевшим крестьянам. Этого он не ожидал.
Вернувшись в лагерь, где их уже поджидали Капитан и женщина-лекарь, Альвар увидел сундуки, мешки и бочки и понял, что это дань из Фезаны, доставленная ночью сюда, на равнину, мувардийцами – воинами с закрытыми тканью лицами.
– Где купец? – резко спросил Лайн Нунес, спрыгнув в коня. – Они приходили за ним? – И Альвар внезапно вспомнил, что пухлый ашарит в этот день должен был умереть в фезанском замке.
Капитан медленно покачал головой.
– Купца больше нет, – сказал он.
– Да сгниют их души! – яростно выругался Лайн Нунес. – Клянусь пальцами Джада, я ненавижу мувардийцев!
– Вместо купца, – безмятежно продолжал Капитан, – мы, кажется, получили нового бойца, товарища Мартина и Лудуса. Только имей в виду, нам придется заставить его немного сбросить вес, прежде чем от него будет какая-то польза.
Лайн Нунес коротко хохотнул, когда с противоположной стороны от костра поднялась внушительная фигура, втиснутая – не без труда – в одежду всадника-джадита. Невероятно, но Хусари ибн Муса выглядел совершенно спокойным.
– Я сегодня уже побывал ваджи, – хладнокровно произнес он на сносном эсперанском. – Это всего лишь небольшая натяжка, я полагаю.
– Не согласен, – пробормотал Капитан. – Глядя на одежду Рамона на вас, я бы назвал это большой натяжкой. – Послышался смех. Купец улыбнулся и весело похлопал себя по животу.
Альвар неуверенно присоединился к веселью и тут увидел лекаря, Джеану, которая сидела на попоне у костра, обхватив руками согнутые колени. Она смотрела на огонь.
– Сколько собак пустыни побывало здесь? – спросил Лайн Нунес.
– Мартин говорит, всего десять. Вот почему они не отправились в Орвилью.
– Он им сказал, что мы взяли это на себя?
– Да. Им явно приказали отдать нам золото, в надежде, что мы быстро уедем.
Лайн Нунес снял шляпу и провел ладонью по редеющим седым волосам.
– И что, мы так и сделаем?
– Я думаю, да, – ответил Капитан. – Не могу себе представить, что нам здесь делать. Сейчас в Фезане нечего искать, кроме неприятностей.
– И неприятности же направляются домой.
– Они идут пешком.
– Но в конце концов они туда попадут.
Родриго поморщился.
– Что, по-твоему, я должен был сделать?
Его заместитель пожал плечами, потом осторожно сплюнул в траву.
– Значит, мы отправимся в путь на рассвете? – спросил он, не отвечая на вопрос.
Капитан пристально смотрел на него еще несколько секунд, открыл рот, словно хотел что-то сказать, но лишь покачал головой.
– Мувардийцы будут следить за нами. Мы уедем, но без особой спешки. Можем потратить какое-то время на свертывание лагеря. Ты можешь взять дюжину людей и утром съездить в Орвилью. Проведете там день за работой и догоните нас позднее. Среди прочих дел там ждут погребения мужчины и женщины.
Альвар спешился и подошел к костру, около которого сидела лекарь.
– Я… я могу вам чем-то помочь?
Она казалась очень усталой, но одарила его быстрой улыбкой.
– Нет, спасибо. – Она заколебалась. – Ты впервые в Аль-Рассане?
Альвар кивнул. И присел рядом с ней на корточки.
– Я надеялся завтра увидеть Фезану, – сказал он. Он жалел, что плохо владеет языком ашаритов, но старался. – Мне говорили, что этот город полон чудес.
– Не совсем так, – небрежно проговорила она. – Рагоза, Картада… Силвенес, конечно. То, что от него осталось. Это крупные города. Серия очень красива. А в Фезане нет ничего чудесного. Она всегда была слишком близко к землям тагры и не могла позволить себе показной роскоши. Ты не увидишь ее завтра?