– Нового правителя. Прежний правитель умер, – прибавил он. – Сегодня утром.
– Увы, – произнес управляющий без каких-либо признаков удивления.
«Надежный человек», – решил ибн Хайран. Он бросил перчатки на мраморный столик и прошел по коридорам к широкой террасе, которую построил на западной стороне, где находились его собственные комнаты. Он всегда предпочитал закат восходу. Отсюда открывался вид на красные холмы и голубую излучину реки на юге. Картада оставалась невидимой, скрытой холмами.
Женщина, его гостья, стояла к нему спиной, любуясь пейзажем. Босая на прохладных плитах.
– Архитектор не хотел строить ее для меня, – сказал он, подходя и останавливаясь у нее за спиной. – Открытые пространства устраивают внутри дома, твердил он мне.
Она взглянула на него. По дороге сюда она закрыла лицо, сейчас накидка была поднята. Ее черные, подведенные глаза секунду смотрели прямо на него, потом она отвернулась.
– Действительно чувствуешь себя открытой всем взорам, – тихо произнесла она.
– Но посмотрите, где мы находимся: от кого мне прятаться здесь, вдали от города? – спросил я у архитектора и у самого себя.
– И что вы ответили самому себе? – поинтересовалась она, глядя на террасы, спускающиеся к реке, и на заходящее солнце. – И ваш архитектор? – Она была необычайно хороша в профиль. Он помнил тот день, когда впервые увидел ее.
– Только не от этого, – ответил он, обводя рукой землю, простирающуюся перед ними. «Она умна, об этом стоит помнить». – Признаюсь, я удивлен, Забира. Я редко удивляюсь, но этого я не ожидал.
Первая дама при дворе правителя Альмалика, наложница, которая была матерью двух его младших сыновей, в сущности правительница Картады в последние восемь лет, снова оглянулась на него и улыбнулась, показав ровные, белые зубы.
– Правда? – спросила она. – В день, когда вы убили правителя и ваш собственный ученик отправил вас в ссылку, вас тревожит простой визит дамы? Не знаю, возможно, мне следует чувствовать себя польщенной.
Ее голос был прелестным, в нем таилась музыка. Он всегда был таким. Она разбивала сердца и исцеляла их, когда пела. От нее пахло миррой и розами. Ее глаза и ногти были тщательно накрашены. «Интересно, – подумал он, – как давно она здесь? Мне следовало спросить у управляющего».
– Нет ничего простого ни в даме, ни в этом визите, – пробормотал он. – Хотите чего-нибудь выпить?
Появился слуга с подносом, на котором стояли гранатовый сок и шербет в высоких бокалах. Он взял напитки и предложил ей бокал.
– Я не оскорблю вас, если также предложу чашу вина? К северу от нас разбит виноградник джадитов, и у меня с ними договор.
– Вы меня ничуть не оскорбите, – ответила Забира с чувством.
Аммар улыбнулся. Она была самой прославленной красавицей Аль-Рассана, все еще молодой, хотя, возможно, после событий этого утра выглядела уже не так молодо. А ибн Хайран был всего лишь одним из тысячи поэтов, которые прославляли ее все эти годы. Однако он был первым, этого не отнять. Он встретил ее вместе с Альмаликом. Присутствовал, когда это началось.
Та, что встретилась нам у Фонтанных Врат,
Когда сумерки крались по городской стене,
Точно вор, что похитил весь свет дневной,
Водопад волос своих украшала
Ашара звездными жемчугами.
И какое же имя дам я их красоте,
Если не ее имя?
Святотатство, конечно, но Аль-Рассан после падения Халифата – и задолго до этого – был не самым набожным из ашаритских государств.
Ей было семнадцать лет в тот вечер, когда верховный правитель и господин ибн Хайран, его ближайший друг и советник, возвращались верхом в Картаду после целого дня охоты в западных лесах и увидели девушку, набирающую воду из фонтана в последних лучах осеннего дня. Восемь лет тому назад.
– В самом деле, Аммар, чему тут удивляться? – спросила теперь та самая женщина, бесконечно изысканная, рассматривая его поверх края бокала. Ибн Хайран сделал знак слуге, и тот удалился за вином. – Как вы думаете, что меня может теперь ждать в Картаде?
Осторожно, так как он сознавал, что его поступок сегодня утром перевернул ее мир вверх дном и поставил ее жизнь под угрозу, он произнес:
– Он – сын своего отца, Забира, и почти одного с вами возраста.
Она сделала кислое лицо.
– Вы слышали, что он сказал мне сегодня утром.
«Не совсем», – пробормотал принц. Все это слышали. Забира всегда была осторожна, но едва ли составляло тайну, что, поскольку Хазем, второй сын правителя, безнадежно связался с самыми фанатичными из ваджи, ее старший ребенок был единственным реальным соперником принца Альмалика – при условии, что его отец проживет достаточно долго и мальчик достигнет совершеннолетия. Но Альмалик не прожил. Аммар вдруг подумал о том, где сейчас дети.
– Я слышал, что он сказал. Несмотря на это, Альмалик ибн Альмалик по своей природе не защищен от соблазна, – ответил Аммар, все еще проявляя осторожность. Он по-своему высказал возмутительное, но ни в коей мере не беспрецедентное предположение. Сыновья правителей становились наследниками своих отцов во всех отношениях.
Она искоса взглянула на него.
– От мужского соблазна или женского? Может быть, вы сумеете просветить меня на этот счет? – ласково спросила она. И продолжила прежде, чем он смог ответить: – Я его знаю. Я долго наблюдала за ним, Аммар. Он устоит против всех чар, какими я еще обладаю. Он слишком напуган. Для него я буду носительницей тени его отца, где бы ни была, в постели или при дворе, и он не готов смириться с этим. – Она снова отпила из бокала и посмотрела вдаль, на сверкающую излучину реки и краснеющие холмы. – Он захочет убить моих сыновей.
Собственно говоря, Аммар думал так же.
Он решил, что при данных обстоятельствах лучше не спрашивать, где находятся мальчики, хотя на будущее это было бы полезно знать. Слуга вернулся с двумя чистыми бокалами, водой и вином в красивом графине. За долгие годы Аммар истратил целое состояние на стекло. Его тоже придется бросить.
Слуга поставил поднос и удалился. Ибн Хайран смешал воду и вино для них обоих. Они выпили молча. Вино было очень хорошим.
Образы двух мальчиков, казалось, висят в воздухе, в сгущающихся сумерках. Внезапно, неизвестно почему, он подумал об Исхаке из Фезаны, лекаре-киндате, который помогал обоим этим мальчикам появиться на свет и лишился глаз и языка после рождения второго из них. Лекарь смотрел глазами неверного на запретную красоту женщины, жизнь которой спас. Эта женщина сейчас стояла здесь, ее аромат опьянял и отвлекал, ее белая кожа была безупречной. Интересно, знает ли она, что случилось с Исхаком бен Йонанноном, сказал ли ей об этом Альмалик? Эта мысль привела к другой, столь же неожиданной.
– Вы действительно любили правителя? – спросил он после паузы с не свойственным ему смущением. Он чувствовал, что не совсем контролирует эту ситуацию. Убийство человека делает тебя уязвимым для определенных вещей; он почти забыл этот урок за пятнадцать лет. Как же должен вести себя человек с возлюбленной того, кого он убил?
– Вы знаете, что любила, – спокойно ответила она. – Это нетрудный вопрос, даже ненастоящий, Аммар. – Она повернулась и впервые встала лицом к нему. – Трудная правда заключается в том, что вы тоже его любили.
А вот этого он не ожидал. Он быстро покачал головой.
– Нет. Я уважал его, я восхищался его силой, мне нравились его тонкий ум, его прозорливость, его изобретательность. В отношении сына я тоже питал надежды. В каком-то смысле до сих пор питаю.
– В противном случае ваши уроки пропали даром?
– В противном случае мои уроки пропали даром.
– Так и есть, – откровенно сказала Забира. – Вы скоро в этом убедитесь. И хотя я слышала, как вы отрицали любовь, я боюсь, что не верю этому.
Она поставила пустой бокал и задумчиво посмотрела на Аммара. Она стояла почти вплотную к нему.
– Скажите мне еще одну вещь, – попросила она, и тембр ее голоса изменился. – Вы предположили, что новый правитель не защищен от соблазна. А вы, Аммар?
Вероятно, поразить его было труднее всех в Аль-Рассане, но это после фраз, которыми они только что обменялись, было полной неожиданностью. Восторг, бурный и быстрый, вскипел в нем и так же быстро угас. Он убил ее возлюбленного в это утро. Отца ее детей. Надежду на будущее.
– Меня обвиняли во многом, но в этом – никогда, – ответил он, пытаясь выиграть время.
Но она не позволила ему этого сделать.
– Вот и хорошо, – сказала Забира из Картады и, привстав на цыпочки, поцеловала его в губы, медленно и очень искусно.
«То же самое сделала со мной другая женщина, не так давно», – подумал ибн Хайран, прежде чем всякие подобные ассоциации испарились. Женщина на террасе шагнула назад, но только для того, чтобы начать – шелковые рукава упали к плечам, обнажив белую кожу рук, – расплетать свои черные волосы.
Он смотрел как зачарованный, слова и мысли разбегались в полном беспорядке. Он смотрел, как ее руки спустились к жемчужным пуговицам верхней туники. Она расстегнула две из них и замерла. Эта туника не была верхней. Под ней ничего не оказалось. В необыкновенно ясном, мягком свете он увидел выпуклости ее белых грудей, похожих на груши.
У него вдруг пересохло во рту. Слыша, как хрипло звучит его голос, ибн Хайран произнес:
– Мои комнаты здесь, рядом.
– Хорошо, – снова сказала она. – Проводи меня.
Тут ему все же пришло в голову, что она, возможно, явилась сюда, чтобы убить его.
Но он не собирался ничего предпринимать. Его действительно никогда не обвиняли в устойчивости к соблазну. Он подхватил ее на руки; она была тонкокостной и стройной, почти невесомой. Ее аромат окутал его, и голова у него на мгновение закружилась. Он почувствовал ее губы у мочки уха. Пальцы обхватили его шею. Кровь громко стучала у него в ушах, пока ибн Хайран нес Забиру к двери в свою спальню.
«Неужели так действует возможность близкой смерти? – подумал он, и то была его первая и последняя ясная мысль на ближайшее время. – Неужели именно это так меня возбуждает?»