– Не каждый раз, – спокойно ответил ибн Хайран. – Только раз в жизни, и с сожалением, и ради великой цели.
– А! – насмешливо воскликнул визирь. – С сожалением! Ну, это же все меняет!
Впервые Джеана увидела, как ибн Хайран не смог скрыть своей реакции. Она заметила, какими холодными стали его глаза, прежде чем он отвел взгляд от лица бен Аврена. Глубоко вздохнув, он разжал руки и опустил их вдоль туловища. Джеана обратила внимание, что он не надел колец. Ибн Хайран снова поднял глаза на визиря, но ничего не сказал, ожидая. «Он очень похож, – подумала Джеана, – на человека, который собирается с силами перед дальнейшими ударами».
Но ударов не последовало – ни словесных, ни других. Снова заговорил эмир, к нему вернулось самообладание.
– Если бы мы согласились с нашим другом из Вальедо, что вы могли бы нам предложить?
Забира Картадская, почти забытая всеми, повернулась и посмотрела на человека, который приехал сюда в качестве ее слуги. Ее черные, сильно подведенные глаза были непроницаемы. Еще одно облачко закрыло солнце, потом уплыло прочь, поглотив свет и снова вернув его.
– Себя самого, – ответил Аммар ибн Хайран.
Все взгляды в этом прекрасном саду были прикованы к нему. Его высокомерие поражало, но этот человек уже более пятнадцати лет был известен не только как дипломат и стратег, но и как боевой командир и самый искусный мастер меча в Аль-Рассане.
– Этого достаточно, – произнес эмир Бадир с заметным облегчением. – Мы предлагаем вам службу при нашем дворе и в наших войсках сроком на год. Вы дадите слово чести, что без нашего разрешения не примете других предложений и не предложите свои услуги другим в течение этого времени. Мы предоставим нашим советникам предложить и обсудить с вами условия. Вы согласны?
Ответом послужила улыбка, которую Джеана запомнила после встречи в кабинете отца.
– Согласен, – ответил ибн Хайран. – Оказывается, мне нравится, когда меня покупают. А условия будут простыми. – Улыбка его стала шире. – Точно такими же, какие вы предложили вашему другу из Вальедо.
– Сэр Родриго приехал сюда со ста пятьюдесятью всадниками! – возразил Мазур бен Аврен с негодованием человека, на котором лежит обязанность в трудные времена развязывать шнурок кошелька.
– Это неважно, – сказал ибн Хайран, равнодушно пожимая плечами. Родриго Бельмонте улыбался, как заметила Джеана. Другие командиры – нет. Ощутимо гневный ропот пронесся среди них.
Один человек шагнул вперед. Русоволосый гигант из Карша.
– Пускай они сразятся, – произнес он на ашаритском языке с сильным акцентом. – Он утверждает, что стоит столько же. Давайте убедимся в этом. Хорошим солдатам здесь платят намного меньше. Пусть Бельмонте и этот человек в доказательство сразятся на мечах.
Джеана увидела, как эта идея искрой вспыхнула и пронеслась по саду. Нечто новенькое, намек на опасность. Испытание. Эмир задумчиво посмотрел на воина из Карша.
– Я против.
Джеана бет Исхак навсегда запомнила этот момент. Как три голоса прозвучали одновременно, словно в заученной гармонии, – одни и те же слова в одно и то же мгновение.
– Мы не можем позволить себе рисковать такими людьми в пустых играх, – произнес визирь бен Аврен, заговоривший первым из троих.
Родриго Бельмонте и Аммар ибн Хайран, каждый из которых произнес те же слова, промолчали и снова посмотрели друг на друга. Родриго больше не улыбался.
Мазур тоже замолчал. Молчание затянулось. Даже капитан из Карша перевел взгляд с одного на другого и шагнул назад, что-то бормоча себе под нос.
– Я думаю, – проговорил наконец ибн Хайран так тихо, что Джеана подалась вперед, чтобы расслышать, – что если мы с этим человеком когда-нибудь скрестим мечи, то не ради чьего-то развлечения и не ради решения вопроса о годовом жалованье. Простите меня, но я отклоняю это предложение.
У эмира Бадира был такой вид, словно он хочет что-то сказать, но, бросив взгляд на своего визиря, он промолчал.
– У меня есть другая идея, – так же тихо произнес Родриго. – Хоть я и не испытываю никаких сомнений в том, что господин ибн Хайран стоит тех денег, которые повелитель Рагозы соблаговолит ему предложить, я могу понять, почему некоторые из наших собратьев желают увидеть его доблесть. Почту за честь сразиться бок о бок с ним, чтобы доставить удовольствие эмиру, против нашего друга из Карша и еще четырех любых воинов, которые пожелают присоединиться к нему на арене для турниров сегодня после обеда.
– Нет! – воскликнул Мазур.
– Решено, – произнес эмир Рагозы. Визирь с трудом сдержался. Эмир продолжал: – Мне доставит удовольствие подобное зрелище. И жителям моего города тоже. Пусть они рукоплещут доблестным мужам, которые защищают нашу свободу. А что касается контракта, я принимаю ваши условия, ибн Хайран. Одинаковое жалованье для обоих моих ссыльных капитанов. По правде говоря, это меня забавляет.
Эмир действительно выглядел довольным, словно разглядел тропинку сквозь густые заросли сегодняшних хитросплетений в этом саду.
– Господин ибн Хайран, пора уже начать отрабатывать ваше жалованье. Нам необходимо ваше присутствие сейчас же, чтобы решить определенные вопросы, возникшие здесь этим утром. После обеда вы проведете бой ради нашего удовольствия. Потом мы попросим о дальнейших услугах. – Он улыбнулся в предвкушении. – Напишите стихи, чтобы прочесть их на пиру, который мы устроим вечером в честь госпожи Забиры и в вашу честь. Я согласился на ваши условия, если говорить откровенно, потому, что приобретаю еще и поэта.
В начале его речи ибн Хайран смотрел на Родриго, но в конце обратил вежливый, внимательный взгляд на эмира.
– Для меня честь служить вам в любом качестве, мой повелитель. Хотите задать какую-нибудь тему на вечер?
– Я хочу, если позволит милостивый эмир, – вмешался в разговор Мазур бен Аврен, поглаживая указательным пальцем бороду. Он сделал паузу для большего эффекта. – Плач по убитому повелителю Картады.
Джеана не знала, что визирь умеет быть жестоким. Она внезапно вспомнила, что именно ибн Хайран в кабинете отца предупреждал ее быть осторожной с Мазуром. И, подумав об этом, она осознала, что ашарит смотрит на нее. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки, словно ее уличили в чем-то. Аммар с задумчивым видом снова повернулся к визирю.
– Как вам будет угодно, – просто ответил он. – Это достойная тема.
Поэма, которую он прочитал им тем вечером, после небывалой схватки на арене у городских стен, разлетелась во все уголки полуострова, несмотря на плохие зимние дороги.
К весне она заставляла людей рыдать – часто против их воли – в десятке замков и городков, несмотря на тот факт, что Альмалика Картадского прежде боялись больше всех в Аль-Рассане. Старая истина: люди так же часто тоскуют по тому, что они ненавидели, как и по тому, что любили.
В тот вечер, когда впервые был прочитан этот плач в пиршественном зале Рагозы человеком, который до сих пор предпочитал называть себя прежде всего поэтом, уже было решено, что война против Картады была бы преждевременной, чего бы ни желала для своих сыновей возлюбленная покойного правителя. Разногласий почти не было. Надвигалась зима; не время для военных действий. Весна, несомненно, откроет им дорогу к мудрости, как только цветы распустятся в садах и за городом.
Охрана двух мальчиков Забиры стала еще более важным делом, чем прежде; с этим все тоже согласились. Принцы полезны, особенно юные. Не бывает лишних заложников королевской крови. Это тоже старая истина.
В самом конце этого небывало долгого дня – после совещания, после показательного боя, после пира, после стихов, тостов и последних бокалов вина в прекрасном зале, где струился ручей, – два человека не спали, беседуя друг с другом в личных апартаментах эмира Рагозы в присутствии одних лишь слуг и при горящих свечах.
– Мне очень не по себе, – сказал Мазур бен Аврен своему повелителю.
Бадир, откинувшись на спинку низкого кресла – изящная вещь, в стиле джадитов, но сделанная из красного дерева Тудески, с ножками из слоновой кости в форме львиных лап, – улыбнулся своему визирю и вытянул ноги на скамейку.
Эти двое знали друг друга уже очень давно. Бадир пошел на огромный риск в самом начале своего правления, назначив визирем киндата. Писания Ашара ясно гласили: ни один киндат или джадит не может обладать никакой властью над звезднорожденными. Ни один ашарит не может служить им. По закону пустыни наказанием за такое должна была стать смерть под градом камней.
Разумеется, ни один из хоть что-то значащих людей в Аль-Рассане не придерживался закона пустыни. Ни во времена Халифата, ни после. Бокал вина в руке эмира был тому доказательством. И все же визирь-киндат был очень рискованным шагом, ставкой на то, что ваджи будут жаловаться, как всегда, но больше ничего не смогут сделать. Этот ход мог стоить Бадиру только что завоеванной короны и самой жизни, если бы народ восстал в праведном гневе. В уплату за этот риск Мазур бен Аврен, так называемый князь киндатов, сделал Рагозу не только независимым, но и вторым по могуществу государством в Аль-Рассане в неспокойные годы после падения Халифата. Он провел город и его правителя через опасные мели быстро меняющегося мира и сохранил Рагозе свободу, платежеспособность и гордость.
Он и сам воевал в первые годы, во время походов на юг и на восток, с триумфом командовал войсками в боях. Он ездил верхом на муле, а не на запретном коне: Мазур был достаточно умен, чтобы выказывать ваджи необходимое символическое почтение. Тем не менее простая истина заключалась в том, что Мазур бен Аврен был первым из киндатов за пять сотен лет, кто командовал армией западного мира. Поэт, ученый, дипломат, юрист. И воин. Прежде всего остального, эти первые военные победы позволили выжить и ему, и Бадиру. Многое можно простить, если поход прошел удачно и войско вернулось домой с золотом.
Многое и прощали до сих пор. Бадир правил, бен Аврен был рядом с ним, и у них была общая мечта: сделать Рагозу не только свободной, но и прекрасной. Городом мрамора, слоновой кости и садов, утонченно великолепным до мельчайших деталей. Если Картада на западе под властью Альмалика, которого ненавидели и боялись, унаследовала бо́льшую часть могущества халифов, то Рагоза на озере Серрана стала воплощением совсем других вещей, присущих Силвенесу в дни минувшего великолепия.