– Есть неверные ближе к дому, – загадочно ответил Жиро.
– Конечно, – пробормотала Инес. Выражение ее лица было простодушным. – А Сорийя так далеко, путешествие морем так утомительно, и война в пустыне так опасна. Кажется, я начинаю понимать.
– Не думаю, что вы понимаете. Я думаю…
– Я устала, – произнесла королева, вставая. – Простите меня. Женское недомогание. Возможно, мы продолжим этот разговор в другое время, ваше величество? – Она посмотрела на Рамиро.
Все еще не веря своим ушам, король поднялся.
– Конечно, госпожа моя, – ответил он. – Если вам нездоровится… – Он протянул руку, она взяла ее. Он явственно почувствовал, как жена сжала его пальцы. – Граф Гонзалес, не будете ли вы так любезны проводить наших уважаемых гостей?
– Почту за великую честь, – произнес в ответ Гонзалес де Рада.
Он щелкнул пальцами. Восемь человек вышли вперед и с двух сторон окружили клириков из Фериереса. Рамиро вежливо наклонил голову и стал ждать. Жиро де Шервалю, с лица которого еще не сошла краска, ничего не оставалось, как поклониться. Рамиро повернулся, Инес описала полукруг, держась за его руку, словно в танце – хотя она никогда не танцевала, – и они вышли через новые бронзовые двери позади трона.
Двери закрылись за ними. Они очутились в небольшом укромном помещении, изящно обставленном, с коврами и только что купленными гобеленами. На столе у одной из стен стояло вино. Рамиро быстро подошел и наполнил бокал. Залпом выпил его, налил второй и тоже опустошил.
– Да падет проклятие Джада на этого невыносимого человека! Можно мне тоже немного вина? – попросила королева.
Король резко обернулся. Слуги уже вышли. Они остались одни. Он не помнил, чтобы когда-либо видел на лице Инес подобное выражение. Скрывая свое замешательство, он быстро налил вина, смешал с водой и поднес ей бокал.
Она взяла бокал, глядя на него.
– Прости меня, – сказала она. – Я навлекла это на нас?
– Неприятного гостя? – Ему удалось улыбнуться. Глядя на нее, он ощущал странное веселье. – Мы справлялись с такими и раньше.
– Но он – нечто большее, правда? – Он смотрел, как его королева отпила из бокала. Поморщилась, но сделала второй глоток. Неожиданно хорошее настроение улетучилось так же быстро, как нахлынуло.
– Да, – ответил он, – этот человек – нечто большее.
То есть не он сам по себе, а те новости, которые он принес.
– Я знаю. Священная война. Все эти объединившиеся армии. Они захотят, чтобы мы поддержали их, да? В Аль-Рассане.
– Все мои воины этого захотят.
– Ты не хочешь идти на юг. – Это был не вопрос.
Раздался вежливый стук в дверь. Король отозвался, и вошел Гонзалес де Рада. Очень бледный, с мрачным лицом. Рамиро вернулся к столу и налил себе еще один бокал. На этот раз разбавил вино водой. Сейчас не время расслабляться.
– Хочу ли я вести священную войну в Аль-Рассане? – Он повторил вопрос Инес для министра. – Сказать правду? – Он покачал головой. – Не хочу. Я хочу отправиться на юг на собственных условиях и в удобное мне время. Хочу отнять Руэнду у моего беспомощного брата, Халонью у дяди Бермудо – да сгниют у него пальцы на руках и ногах, – отобрать Фезану у этих убийц-картадцев и только потом строить дальнейшие планы, или пусть мои сыновья их строят, когда я умру и больше не буду доставлять тебе неприятностей.
– Если армия королей поплывет в Аммуз и Сорийю, – сказал Гонзалес, – нам будет трудно не выступить на юг весной. Каждый клирик в трех королевствах Эспераньи будет вопить со своего алтаря, что мы погубим собственные души, если не сделаем этого.
– Ты прав, – пробормотал Рамиро. – Налей себе вина. Это принесет облегчение твоей душе, которой грозит опасность.
– Это я виновата, – сказала Инес. – Я привела его сюда.
Король отставил вино. Подошел к ней, забрал у нее бокал и тоже поставил на стол. Взял ее руки в свои. Она их не отняла. Все это было совершенно необычно.
– Он бы все равно приехал, дорогая. Он и другие. Если все вельможи к востоку от гор пляшут теперь под их дудку, почему нам должны позволить жить не под их ярмом? Можешь быть уверена, что такие же, как он, уже приехали в Халонью и направляются в Руэнду, если уже не прибыли туда. Они потребуют, чтобы мы трое встретились зимой. Этого надо ожидать. Они прикажут нам встретиться под угрозой отлучения от церкви или потери наших вечных обителей в божьем свете. И нам придется их послушаться. Мы встретимся, дядя Бермудо, брат Санчес и я, будем вместе сидеть за столом и охотиться. Они будут следить за каждым моим движением, а я буду так же следить за ними. Мы поклянемся заключить священное перемирие. Клирики будут восторженно петь нам хвалу. И мы почти наверняка отправимся на войну против Аль-Рассана к началу весны.
– И?
Она задавала прямые вопросы, его королева. Умная, удивительная и непосредственная. Рамиро пожал плечами.
– Ни один трезвый человек не говорит с уверенностью о войне. Особенно о такой войне, когда на одной стороне сражаются три армии, которые ненавидят друг друга, а на другой – двадцать армий, которые друг друга боятся.
– И мувардийцы по ту сторону пролива, – тихо прибавил Гонзалес де Рада. – Не забудьте о них.
Рамиро закрыл глаза. Он продолжал слышать шум дождя. Фериерес, Валеска, Карш, города Батиары… все вместе, объединившиеся в священной войне. Вопреки самому себе, вопреки всем трезвым инстинктам он ощущал нечто неоспоримо волнующее в этом образе. Он почти воочию видел скопление знамен, всех этих могучих военачальников, собранных вместе. Как мог любой храбрый человек не желать оказаться там, не желать участвовать в подобном предприятии?
– Мир стал другим, не похожим на тот, в котором мы жили сегодня утром, – мрачно произнес Рамиро Вальедский. Он увидел, что все еще держит жену за руки, и она ему это позволяет. – Ты знаешь, что мне хотелось бы сейчас сделать? – неожиданно прибавил он, удивив самого себя.
Она подняла на него взгляд в ожидании. Он знал, о чем она думает. Ему всегда хотелось одного и того же, когда он так обращался к ней. Что ж, она здесь не единственная, кто умеет преподносить сюрпризы. А это новое чувство было сильным.
– Мне хотелось бы помолиться, – сказал король Вальедо. – После того что мы только что узнали, думаю, мне хотелось бы помолиться. Вы оба присоединитесь ко мне?
Они вместе прошли в королевскую часовню, король, королева и их министр. Там находился придворный священник, который только что в великом унынии вернулся из зала для приемов. Как и следовало ожидать, он был несказанно изумлен появлением короля. И поспешно занял свое место у алтаря перед диском.
Каждый из них сделал знак божественного солнца, держа правую руку у сердца, а потом опустился на колени на каменный пол. Свет в королевской часовне был приглушенным. Там имелись окна, но старые, маленькие и залитые дождем.
Они молились в этом простом, лишенном украшений помещении единственному богу и дающему жизнь солнечному свету, обратив свои лица туда, где на стене, за алтарным камнем, висела эмблема солнца. Молились о силе и милосердии, о чистоте души и бренного тела, о воплощении светлых видений Джада и о ниспослании божественной милости – в конце жизни среди земных полей получить доступ в рай.
Часть четвертая
Глава X
Нино ди Каррера, молодой, красивый и ловкий фаворит короля Халоньи Бермудо и одновременно последний из часто меняющихся любовников требовательной супруги Бермудо, королевы Фруэлы, пребывал в состоянии тревожного недоумения.
Он не имел ни малейшего представления, что ему делать.
Замешательство его злило. Гнев подстегивало все возрастающее смущение из-за происходящего. Нино снял железный шлем и тряхнул гривой русых волос, являвшихся предметом зависти и желания большинства женщин при дворе Бермудо в Эскалау. Белые облачка пара вылетали из его рта, а также изо ртов двух разведчиков и их коней в морозном воздухе раннего утра.
За спиной Нино, в этой долине, окруженной горами, остановился весь отряд. Его люди были хорошо вышколены. Коней они развернули головами наружу, а мулов с сундуками золота из Фибаса поставили в центр кольца. Шесть сундуков. Дань за год с этого города неверных в Аль-Рассане. Первая выплата париас Халонье. Обещание богатства, власти и еще гораздо большего в будущем. Конокрады из Вальедо – не единственные, кто в состоянии приструнить ашаритов, этих жалких псов. И ему, Нино ди Каррере, поручили собрать эти сокровища и привезти их в Эскалау до зимнего снега. Король многое обещал ему после возвращения; королева… королева уже наградила его в ночь перед отъездом.
«Мой золотой», – называла она его, лежа в постели после безумств любви. Сейчас этот эпитет как никогда подходил ему. Он вез золото, шесть сундуков золота, к вящей славе Джада и Халоньи – и графа Нино ди Карреры, который взмыл ввысь, словно золотистый ястреб. И кто знает, как высоко он еще может взлететь, до того как умрет и предстанет перед богом?
Но все это – это блестящее, великолепное будущее – зависело от того, сможет ли он благополучно доставить домой эти шесть сундуков и, что сейчас было более важно, сможет ли он заставить замолчать этот женский голос, который несется к ним вниз, в эту сверхъестественно гулкую горную долину. Лучше бы они в нее не въезжали.
– Нино, Нино, Нино! О дорогой мой! Это я, Фруэла, твоя королева! Приди ко мне, любимый!
Протяжный голос, высокий и ясный, звенел, как колокол, наполняя долину, снова и снова. Помимо всего прочего, Нино ди Каррера чувствовал, что заливается краской: проклятие всей его жизни, характерное для светлой кожи. Это – разумеется! – не голос королевы Фруэлы, но определенно голос женщины, свободно владеющей эсперанским языком, и голос этот полон страсти.
– Приди, Нино! Возьми меня. Возьми меня здесь, в горах! Сделай меня твоей!
Человеку, делающему карьеру при дворе короля Бермудо, никак не могло пойти на пользу прилюдное высказывание подобной просьбы. Кем бы то ни было. Где бы то ни было. А здесь эти слова слышало множество людей. Они звенели со всех сторон, отражаясь бесконечным эхом. Кто-то развлекался за счет Нино ди Карреры. И кто-то за это заплатит.