Идар, который привязался к ней, всю зиму рассказывал об Арбастро и о мужестве и хитрости их отца. Джеана была хорошим слушателем и иногда слышала больше, чем рассказчик намеревался поведать. Врачи умеют это делать.
Она и раньше задумывалась о цене, которую платят сыновья великих людей. В эту зиму, из-за Идара и Абира, она снова задала себе этот вопрос. Могут ли такие дети выйти из этой громадной тени и стать независимыми мужчинами? Она думала об Альмалике Втором Картадском, сыне Льва; о трех сыновьях короля Эспераньи Санчо Толстого и о двух мальчиках Родриго Бельмонте.
Она думала о том, стоит ли такая же трудная задача перед дочерью. И решила, что нет, это не то же самое. Она не соревновалась со своим отцом, а лишь пыталась как могла стать его достойной ученицей, следовать его примеру. Стать достойной того флакона, который носила в качестве наследницы отцовской репутации.
Она закончила бинтовать ногу Абира. Рана зажила хорошо. Джеана радовалась и слегка гордилась. Она подумала, что отец одобрил бы ее работу. Она написала ему вскоре после возвращения в Рагозу. Всегда находились отважные путешественники, которые доставляли письма через зимний перевал, хоть и не так быстро. Ответ Исхака пришел, написанный аккуратным почерком матери: «Уже слишком поздно давать полезные советы, но когда оперируешь в полевых условиях, нужно еще внимательнее следить за появлением зеленых выделений. Прижми кожу рядом с краями раны и прислушайся, не раздастся ли похрустывание».
Об этом она знала. Такой звук означал смерть, если только не отрезать снова, еще выше, но подобное могут пережить немногие. Рана Абира ибн Тарифа не стала зеленой, и он обладал большой выносливостью. Его брат редко отходил от него, а солдаты из отряда Родриго, кажется, привязались к сыновьям Хассана. Абир не испытывал недостатка в посетителях. Однажды, когда Джеана зашла к нему, она уловила легкий аромат духов, которые предпочитали женщины из определенных кварталов.
Она нарочито принюхалась и неодобрительно пощелкала языком. Идар рассмеялся; Абир выглядел пристыженным. К тому времени он уже прочно встал на путь выздоровления, и Джеана была довольна. Наличие физического влечения, как учил сэр Реццони, является одним из самых явных признаков выздоровления после операции.
Она в последний раз проверила, как лежит новая повязка, и отступила назад.
– Он тренировался? – спросила она Идара.
– Недостаточно, – ответил старший брат. – Он ленив, я вам уже говорил. – Абир быстро выругался в знак протеста, потом еще быстрее извинился.
На самом деле это была игра. Если бы за Абиром не следили как следует, он, вероятно, довел бы себя до истощения, стараясь научиться управляться с упирающимися в подмышки палками, которые смастерил для него Велас.
Джеана улыбнулась им обоим.
– Увидимся завтра утром, – сказала она своему пациенту. – Рана выглядит очень хорошо. К концу следующей недели, надеюсь, ты сможешь уйти отсюда и поселиться вместе с братом. – Она сделала паузу для пущего эффекта. – Тогда вам не придется больше тратить деньги на подкуп, когда будете принимать гостей после наступления темноты.
Идар снова рассмеялся. Абир покраснел. Джеана похлопала его по плечу и повернулась к выходу.
Родриго Бельмонте, в сапогах и плаще, с кожаной шляпой в руке, стоял у очага в дальнем конце комнаты. По выражению его лица Джеана поняла: что-то случилось. Сердце ее глухо забилось.
– В чем дело? – быстро спросила она. – Мои родители?
Он покачал головой:
– Нет-нет. Это не имеет к ним отношения, Джеана. Но есть новости, которые тебе следует знать.
Он подошел к ней. Велас появился из-за ширмы, где готовил мази и настойки.
Джеана расправила плечи и стояла совершенно неподвижно. Родриго сказал:
– Я, в некотором смысле, проявляю нескромность, но ты на данный момент все еще лекарь моего отряда, и я хотел, чтобы ты узнала это от меня.
Она моргнула: «На данный момент?»
– Только что пришло известие с южного побережья, прибыл один из последних кораблей с востока. Большая армия джадитов из нескольких стран собралась в Батиаре этой зимой; она готовится отплыть в Аммуз и Сорийю весной.
Джеана прикусила губу. Действительно, очень важные новости, но…
– Это священная армия, – сказал Родриго. Лицо его было мрачным. – По крайней мере так они себя называют. По-видимому, в начале этой осени несколько отрядов напали на Соренику и разрушили ее. Они сожгли город, а его жителей зарубили мечами. Всех, как нам сказали. Джеана, Велас, мне очень жаль.
Сореника.
Мягкие, звездные ночи зимой. Весенние вечера, много лет назад. Вино в освещенном факелами саду ее родственников. Повсюду цветы, и легкий ветерок с моря. Сореника. Самое прекрасное святилище бога и его сестер из всех, известных Джеане. Первосвященник, приятным, глубоким голосом поющий литургию в честь двух полных лун. Белые и синие свечи горели в ту ночь в каждой нише. Собралось так много людей; было ощущение мира, покоя, дома для странников. Поющий хор, потом еще музыка на освещенных факелами извилистых улицах за стенами святилища, под круглыми священными лунами.
Сореника. Светлый город на берегу океана, а выше – его виноградники. Город, давным-давно отданный киндатам за службу правителям Батиары. Город во враждебном мире, который можно было назвать своим.
Зарубили мечами. Конец музыки. Затоптанные цветы. Дети?
– Всех? – спросила она слабым голосом.
– Так нам сообщили, – ответил Родриго. Он вздохнул. – Что я могу сказать, Джеана? Ты говорила, что не доверяешь сыновьям Джада. А я сказал, что им можно доверять. Это делает меня лжецом.
Она видела в его широко расставленных серых глазах искреннее горе. Он поспешил найти ее, как только услышал новости. Наверное, гонец из дворца уже ждет ее дома или идет сюда. Мазур должен был послать его. Общая вера, общая скорбь. Разве не киндат должен был сообщить ей об этом? Она не могла ответить на этот вопрос. Внутри у нее словно что-то сжалось, сомкнулось вокруг раны.
Сореника. Где сады были садами киндатов, благословение – благословением киндатов, мудрых мужчин и женщин, впитавших знания и печаль странников за многие века.
Зарубили мечами.
Она закрыла глаза. Увидела мысленным взором сад и не смогла смотреть на него. Снова открыла глаза. Обернулась к Веласу и увидела, что он, который принял их веру в тот день, когда ее отец сделал его свободным человеком, закрыл лицо обеими ладонями и рыдает.
Тщательно подбирая слова, Джеана сказала Родриго Бельмонте из Вальедо:
– Я не могу возлагать на тебя ответственность за деяния всех твоих единоверцев. Спасибо, что принес мне это известие так быстро. Я сейчас пойду домой.
– Можно я тебя туда провожу? – спросил он.
– Велас проводит, – ответила она. – Несомненно, я увижу тебя при дворе вечером. Или завтра. – Она не совсем понимала, что говорит.
На его лице Джеана читала печаль, но ничем не могла на нее ответить. Она не могла его утешить. Сейчас, в этот момент, не могла.
Велас утер глаза и опустил руки. Она никогда прежде не видела его плачущим, разве что от радости в тот день, когда она вернулась домой после обучения в Батиаре.
В Батиаре, где раньше находился светлый город Сореника.
«Куда бы ни дул ветер…»
На этот раз пришел огонь, а не дождь. Она огляделась в поисках своего плаща. Идар ибн Тариф взял его и держал наготове. Он молча помог ей одеться. Она повернулась и пошла к выходу вслед за Веласом, мимо Родриго.
В самый последний момент, будучи той, кто она есть, – дочерью своего отца, которую учили облегчать боль при встрече с ней, – она протянула руку и, проходя мимо, прикоснулась к его руке.
Зима в Картаде редко бывала слишком суровой. От сильных ветров город закрывали леса на севере и горы за ними. О снеге здесь не слыхали, и ясные, теплые дни не были редкостью. Конечно, случались дожди, превращавшие базарные площади и узкие улицы в грязное месиво, но Альмалик Первый, а теперь его сын и преемник выделял значительные суммы на поддержание порядка и чистоты в городе, и зимой базар процветал.
Это время года доставляло неудобства, но не приносило серьезных лишений, как в местах, расположенных дальше к северу или к востоку, где дожди, казалось, не прекращались. Знаменитые сады были усеяны яркими пятнами цветов. В Гвадиаре кишела рыба, и корабли по-прежнему поднимались вверх по течению из Тудески и Силвенеса и снова спускались вниз по реке.
С тех пор как Картада образовала собственное государство после падения Халифата, таверны и харчевни никогда не испытывали нехватки продуктов, а из лесов доставляли большое количество дров для очагов.
Существовали также зимние развлечения духовного характера, как и подобает городу и двору, претендующим не только на военное, но и на эстетическое первенство в Аль-Рассане.
Зимой таверны джадитов всегда бывали переполнены, несмотря на неодобрение ваджи. Поэты и музыканты старались заполучить богатых покровителей при дворе, в тавернах, в лучших домах. Они соперничали с жонглерами, акробатами и дрессировщиками; с женщинами, которые утверждали, что могут беседовать с умершими; с киндатами-прорицателями, которые читали будущее по лунам; с ремесленниками, на холодный сезон переселившимися в город. Этой зимой стало модно иметь свой миниатюрный портрет, написанный художником из Серийи.
В небольших окраинных храмах или на углах улиц в теплые дни можно было даже отыскать забавных ваджи, которые с зажигательным красноречием вещали о роке и гневе Ашара.
Многие великосветские женщины Картады любили утром послушать этих оборванцев с дикими глазами, чтобы испытать приятный испуг от их пророчеств о судьбе верующих, отклонившихся от истинного пути, который Ашар определил для звезднорожденных детей песков. Эти женщины возвращались после таких прогулок в свои изысканные дома и пили искусно смешанные напитки из вина, меда и пряностей – запрещенные, разумеется, но лишь придающие пикантность утренним похождениям. Они обсуждали последнюю страстную речь проповедника почти так же, как обсуждали декламации придворных поэтов или песни музыкантов. Затем беседа у горящего очага обычно переходила на офицеров армии. Многие из них на зиму переехали жить в город, что вносило приятное разнообразие.