В Картаде в холодное время года жилось совсем неплохо. Так было и в этом году – как соглашались самые старые и вдумчивые из придворных, – несмотря на смену правителя.
Альмалик Первый управлял Картадой в качестве наместника халифов Силвенеса в течение трех лет, потом пятнадцать лет был верховным правителем. Долгий срок пребывания у власти на неспокойном полуострове. Придворные помоложе даже не могли вспомнить то время, когда правил кто-то другой, и, уж конечно, никогда не было иного короля в гордой Картаде.
Теперь он появился, и преобладало мнение, что сын начинает хорошо. Предусмотрительный там, где это необходимо, – в вопросах обороны и в сведении к минимуму нарушений в гражданских службах и при дворе. Щедрый там, где могущественному монарху положено быть щедрым, милостивый к художникам и к тем придворным, которые шли ради него на риск в те дни, когда его право на престол было… мягко выражаясь, сомнительным. Пусть Альмалик Второй был еще молод, но он вырос при умном, циничном дворе и, казалось, усвоил его уроки. И у него был исключительно тонкого ума наставник, как отмечали некоторые придворные, но об этом говорили тихо и только в компании друзей.
Новый правитель вовсе не был слабым человеком, каким показался сначала. Тик над глазом – наследство Дня Крепостного Рва – остался, но лишь как свидетельство настроения правителя, полезная подсказка для осторожного придворного. Без сомнения, этот правитель не проявлял никаких признаков нерешительности.
Со многими из наиболее откровенно продажных чиновников уже разобрались: с теми, кто считал, будто давние отношения с покойным правителем позволяют им забыть о добродетели, и оказался замешанным в различных налоговых нарушениях. Кое-кто из них был связан с монополией на красители – основное богатство Картады. В долине к югу от города обитали жуки кермас, питающиеся белыми цветами илликсии, а затем дающие красную краску, которую Картада поставляла всему миру. На контроле этой торговли можно было сделать состояние, а где замешаны большие деньги, как гласит старая пословица, там возникает желание получить еще больше.
Такие люди имелись при каждом дворе. Это было одной из причин, по которым люди вообще стремились ко двору. Но, разумеется, этому сопутствовали риски.
Попавшихся чиновников, которые еще не были кастратами, кастрировали перед казнью. Их тела повесили на городских стенах, с мертвыми собаками по обе стороны. Придворных-кастратов, которым следовало бы быть умнее, бичевали, а затем, содрав с них кожу, привязывали на расчищенном участке у Врат Силвенеса. Для огненных муравьев было слишком холодно, но дикие звери зимой всегда голодны.
Были назначены новые чиновники из подходящих семей. Они дали все необходимые клятвы. Некоторые поэты и певцы разъехались по соседним дворам, их место заняли другие. Все это составляло нормальный ход событий. Артист может надоесть, а новому правителю было необходимо во многих областях проявить свой собственный вкус.
В гареме, так долго подчинявшемся Забире, фаворитке покойного правителя, начался, как и следовало ожидать, бурный период. Женщины яростно боролись за право занять свое место подле юного короля. Ставки были очень высоки. Все знали, как начинала Забира и как необычайно высоко она поднялась. В ход шли кинжалы, была даже одна попытка отравления, прежде чем управляющим гарема и евнухам удалось навести некое подобие порядка.
Одной из причин такой неразберихи было то, что о пристрастиях нового правителя почти ничего не знали, несмотря на самые разные сплетни и догадки, особенно относительно впавшего в немилость Аммара ибн Хайрана из Альджейса, бывшего воспитателя и наставника правителя. Но вскоре после воцарения Альмалика Второго рассказы некоторых наиболее болтливых надсмотрщиков гарема опровергли самые скандальные из этих слухов.
По их словам, женщины были очень заняты. Молодой правитель имел совершенно обычную ориентацию в делах любовных и такой аппетит, который – в соответствии с древнейшими предсказаниями о правителях ашаритских земель – предрекал ему могущество и в иных делах.
Предзнаменования сулили удачу и во многих других отношениях. Фезана была усмирена довольно жестоким образом, об этом всегда будут помнить. Силвенес все больше приходил в упадок: лишь сломленные, отчаявшиеся люди все еще жили возле печальных руин Аль-Фонтины или в них самих. Элвира на побережье как будто проявила некоторые признаки нежелательной самостоятельности после смерти Альмалика Первого, но эти искры были быстро погашены новым каидом войска, который совершил показательный поход на юг с отрядом мувардийцев перед самым наступлением зимы.
Старый каид, разумеется, был мертв. Жестом милосердия, который оценили все, стало дарованное ему право покончить с собой вместо того, чтобы быть публично казненным. Эта смерть тоже была нормальным явлением: считалось неразумным, если новый монарх оставлял прежних военачальников у власти или даже просто в живых. Тем, кто соглашался принять должность главнокомандующего войсками Аль-Рассана, приходилось идти на такой риск.
Даже разбойник Тариф ибн Хассан, гроза купцов на южных дорогах и всех законных сборщиков податей, кажется, решил в этом сезоне обратить свой взор на другие земли. Вместо обычных разрушительных набегов из неприступного Арбастро на окраины Картады он предпринял поразивший всех рейд на территорию Рагозы.
Разговоры об этом случае не утихали всю зиму, пока отважные путешественники и купцы являлись в город со все новыми вариантами этой истории. По-видимому, ибн Хассану действительно удалось захватить первую партию дани Халонье от Фибаса и при этом перебить весь отряд джадитов. Поразительное достижение во всех отношениях. Еще одна глава в сорокалетней легенде о знаменитом разбойнике.
Замешательство Рагозы – поскольку прежде всего эмир Бадир дал согласие на выплату дани – было огромным, так же как экономические и военные последствия. Некоторые из наиболее разговорчивых посетителей, выпивавших в тавернах Картады в ту зиму, высказывали мнение, что Халонья может весной двинуть большие силы на юг, чтобы проучить Фибас. Что означало проучить Бадира Рагозского.
Но это чужие проблемы, соглашались выпивохи. В кои-то веки ибн Хассан заварил серьезную кашу в другом месте. Как было бы хорошо, если бы престарелый шакал поскорее умер! Разве он недостаточно стар? Вокруг Арбастро хорошие земли, на которых верный придворный нового правителя Картады мог бы построить себе небольшой замок в поместье, подаренном королем для управления и охраны.
Помимо всего прочего, зима – это подходящее время, чтобы помечтать.
У нового правителя Картады не было ни свободного времени, ни настроения предаваться подобным мечтам. Альмалик Второй, человек раздражительный и педантичный, во многих отношениях сын своего отца, хотя оба они отрицали бы это, знал слишком много такого, чего не знали его подданные, и поэтому, в отличие от них, зимой не испытывал оптимизма.
Не то чтобы это было необычно для правителя.
Он знал, что его брат находится у мувардийцев в пустыне с благословения ваджи, которые возлагают на него большие надежды. Он знал наверняка, что предложит воинам пустыни Хазем. Как эти предложения воспримет Язир ибн Кариф, он знать не мог. Переход власти от сильного правителя к его преемнику – всегда опасное время.
Он обязательно делал перерыв на молитву в своих делах каждый раз, когда звонили колокола. Он вызвал к себе самых влиятельных ваджи Картады и выслушал их жалобы. Вместе с ними он сокрушался о том, что его возлюбленный отец – верующий, разумеется, но мирской человек, – позволил их великому городу несколько отойти от законов Ашара. Пообещал регулярно советоваться с ними. Приказал немедленно очистить печально известную улицу проституток-джадиток и построить там новый храм с садами и резиденцией для ваджи.
Он послал дары, и весьма богатые, Язиру и его брату в пустыню. На данный момент больше он ничего сделать не мог.
Он также узнал в начале зимы, еще до того как поток новостей из-за границы сократился до тонкой струйки, что в Батиаре готовится священная война и армии четырех королевств джадитов собираются весной отплыть в Аммуз и Сорийю.
Это была потенциально самая важная новость из всех, но не самая насущная его проблема. Трудно было вообразить, что после скучной, вызывающей раздражение зимы, проведенной вместе, такое отчаянное войско действительно отправится в плавание. Но, с другой стороны, сядут они на корабли или нет, даже простое объединение такой армии представляло собой самую серьезную опасность.
Альмалик Второй продиктовал предупреждение Великому Халифу в Сорийю. Оно, конечно же, придет к нему только весной, и другие тоже пошлют свои предупреждения, но важно было присоединить свой голос к общему хору. У него попросят золота и воинов, но для того чтобы такая просьба дошла до Картады, потребуется время.
Сейчас важнее было разгадать, что могут задумать джадиты на севере полуострова после известия о войне, которое они уже наверняка получили. Если четыре армии джадитов собираются отплыть на восток, что могут замыслить правители Эспераньи, которые находятся так близко от ашаритов, узнав о подготовке священной войны? Не начали ли их священники уже проповедовать нападение?
Способны ли три правителя Эспераньи собраться в одном месте и не перебить друг друга? Альмалик Второй сомневался в этом, но он побеседовал со своими советниками и послал кое-какие дары и письмо королю Санчесу в Руэнду.
Дары были королевскими; в послании в тщательно подобранных словах отмечался тот факт, что Фезана, которую контролирует Картада и которая сейчас платит дань наглому Вальедо, а не Руэнде, лежит на таком же расстоянии от последней и по крайней мере в той же степени является потенциальным объектом защиты для нее. Он почтительно просил Санчеса высказать свои мысли по поводу этих щекотливых моментов.
Следовало посеять рознь на севере, а посеять ее среди наследников Санчо Толстого не составляло особого труда.