Альвар не думал, что виновато время года. Многое изменилось в его жизни с прошлого лета, и перемены еще не закончились, но то, что он почувствовал к Джеане на исходе той первой ночи у походного костра к северу от Фезаны, не изменилось и не изменится. В этом он был совершенно уверен. Он понимал, что в этой уверенности есть нечто странное, но она оставалась.
Лекаря двора и военного отряда Джеану бет Исхак окружали блестящие и выдающиеся мужчины. С этим Альвар мог смириться. Он почти ничего и не ожидал. «До тех пор, пока он может играть какую-то роль, находиться рядом, он будет доволен», – говорил он себе.
В основном это было правдой. Но случались ночи, когда все менялось и он вынужден был признаться – но только не прагматичному Хусари, – что с возвращением весенних цветов и теплого ветра с озера такие ночи случались все чаще. Теперь по ночам на улицах мужчины распевали песни под окнами женщин, которых желали. Альвар лежал без сна и слушал эту музыку страсти. В такие моменты он сознавал, как далеко забрался от фермы на севере Вальедо. Он также сознавал – да и как мог не сознавать? – что когда-нибудь, когда закончится ссылка Капитана, он вернется на север.
Он старался не задумываться об этом.
Они подошли к Джеане и поздоровались с ней, каждый по-своему: Хусари улыбкой, а Альвар – придворным ашаритским поклоном, который получался у него все лучше. Он практиковался ради развлечения.
– Во имя лун, посмотрите на себя, вы, оба! – воскликнула Джеана. – Вы выглядите так, словно уже надели карнавальные костюмы. Что сказали бы ваши бедные матери?
Двое мужчин благодушно усмехнулись и переглянулись. Альвар был одет в полотняную верхнюю рубаху с широкими рукавами цвета слоновой кости, свободно подпоясанную у талии, поверх штанов в обтяжку немного более темного оттенка, и ашаритские городские туфли, вышитые золотой нитью. Голову его прикрывала шапочка из мягкой ткани красного цвета, купленная на базаре неделю назад. Она ему очень нравилась.
Хусари ибн Муса, торговец шелком из Фезаны, носил простую коричневую рубаху воина-джадита под покрытым пятнами и сильно поношенным кожаным жилетом. За широкий пояс с обеих сторон заткнуты кинжалы. Штаны для верховой езды заправлены в высокие черные сапоги. На голове, как всегда, коричневая широкополая кожаная шляпа.
– Моя, к сожалению, уже ушедшая мать получила бы удовольствие, надеюсь, – сказал Хусари. – Она обладала чувством юмора, да хранит Ашар ее душу.
– А моя пришла бы в ужас, – с готовностью прибавил Альвар. Хусари рассмеялся.
Джеана старалась оставаться серьезной.
– Что сказал бы любой здравомыслящий человек, глядя на вас? – вслух рассуждала она. Зири отошел в сторону; он охранял ее на расстоянии.
– Думаю, – пробормотал Хусари, – такой человек, если бы мы смогли найти его в Рагозе на этой неделе, мог бы сказать, что мы двое представляем то лучшее, что есть на полуострове. Храбрый Альвар и я, недостойный, стоя смиренно перед тобою, являемся доказательством того, что люди из разных миров могут смешать и слить эти миры воедино. Что мы можем взять друг у друга самое лучшее и сделать новое целое, сияющее и неразрушимое.
– Я не уверен, что твоя жилетка – самое лучшее из всего, что может предложить Вальедо, – нахмурился Альвар, – но мы это замнем.
– Я не уверена, что хотела получить серьезный ответ на мой вопрос, – сказала Джеана. Ее голубые глаза задумчиво прищурились, она пристально посмотрела на Хусари.
Он снова улыбнулся.
– Разве я ответил серьезно? О господи! Я снова становлюсь педантом. Меня попросили прочесть лекцию по этике торговли в университете этим летом. Я тренируюсь, даю длинные, пространные ответы на все вопросы.
– Только не сегодня, – сказала Джеана. – Иначе мы никогда не сделаем того, что должны сделать. – Она зашагала дальше; мужчины шли по обе стороны от нее.
– Мне показалось, что это хороший ответ, – тихо сказал Альвар.
Они оба посмотрели на него. Все помолчали.
– Мне тоже, – наконец произнесла Джеана. – Но мы не должны его поощрять.
– Поощрение, – величественно произнес Хусари, широко шагая в своих черных сапогах, – не имеет значения для истинного ученого, полного энергии и усердия в поисках истины и знаний, его единственного стремления на дорогах, по которым не ходят не столь великие люди.
– Видишь, что я имела в виду, – сказала Джеана.
– Давай попробуем найти ему жилет получше, – предложил Альвар.
Они свернули за угол, на улицу, которую им посоветовали найти, а затем все трое резко остановились. Даже Хусари, который повидал в свое время множество городов.
Рагоза всегда была оживленной и живописной. Когда сияло солнце, а небо и озеро делались ярко-синими, как плащ киндата, можно было сказать, что город сверкает на свету: мрамор и слоновая кость, мозаики и резьба арок и дверей. Но даже при этом полгода, прожитые здесь, не подготовили Альвара к такому зрелищу.
Вдоль узкой извилистой улицы поспешно установили временные прилавки – десятки прилавков, и они ломились от масок животных и птиц, реальных и сказочных, всевозможных цветов и форм.
Джеана рассмеялась от восторга. Хусари покачал головой и улыбнулся. На другой стороне улицы, открыв рот, стоял юный Зири; Альвар сам едва удерживал челюсть на месте.
Он увидел головы волка, жеребца, ярко-желтой птицы-солнца, необычайно убедительную и страшную маску огненного муравья – и все они лежали на первом столе, в начале улицы.
Навстречу им шла женщина, прекрасно одетая и увешанная украшениями. За ней раб нес изящное творение: маску из кожи и перьев в виде головы горной кошки; ее ошейник был усыпан драгоценными камнями. На ошейнике имелось кольцо для поводка; Альвар заметил этот поводок в руках женщины. Похоже, он был сделан из кованого золота. Этот ансамбль, должно быть, стоил целое состояние, а на его создание наверняка потребовалось не меньше года. Когда женщина приблизилась к трем спутникам, она замедлила шаг, потом улыбнулась Альвару и посмотрела ему в глаза, проходя мимо. Альвар обернулся и проводил ее взглядом. Ибн Муса громко рассмеялся, Джеана подняла брови.
– Запомни эту маску, друг мой! – сквозь смех произнес Хусари. – Запомни ее на завтра! – Альвар надеялся, что не покраснел.
Они встретились в это теплое, душистое утро, чтобы купить себе маски для ночи, когда на улицах Рагозы до рассвета будут гореть факелы. Для ночи, когда город будет встречать весну и праздновать день рождения эмира Бадира, с музыкой, танцами, вином и всеми прочими развлечениями, очень далекими от строгого аскетизма Ашара. И, кстати, от учения клириков Джада и высших киндатских священников тоже.
Невзирая на ясно выраженные взгляды духовных лидеров, люди приезжали в Рагозу издалека, иногда недели тратили на дорогу из Фериереса или Батиары – хотя на восточных перевалах еще лежал снег, – чтобы принять участие в карнавале. Всегда приятно праздновать возвращение весны. Да и эмир Бадир, который правил со времен падения Халифата, пользовался всеобщим уважением и даже любовью, что бы ни говорили ваджи о нем и его визире-киндате.
Они шли по запруженной толпой улице, лавируя на ходу. Альвар держался за кошелек у пояса. Такое место было раем на земле для воров. У первого же прилавка с масками, у которого они остановились, Альвар выбрал маску орла, как дань уважения Капитану. Он надел ее, и ремесленник, энергично кивая в знак одобрения, протянул ему зеркало. Альвар сам себя не узнал. У него был грозный вид.
– Отлично, – сказала Джеана. – Покупай.
Альвар поморщился под маской, услышав цену, но Хусари поторговался вместо него, и цена снизилась вдвое. Хусари в то утро был весел и блистал остроумием, он повел их вперед, расталкивая толпу локтями. Пройдя немного дальше, он с воплем прыгнул к роскошной голове павлина с плюмажем. Не без труда надел ее на себя. Маска была великолепна, она поражала воображение.
– Никто, – сказала Джеана, делая шаг назад, чтобы получше разглядеть его, – не сможет даже близко подойти к тебе.
– Я смогу! – крикнула какая-то женщина из толпы зрителей. Раздался взрыв непристойного смеха. Хусари осторожно отвесил женщине поклон.
– Есть способы преодолеть подобные трудности, Джеана, – сказал Хусари, чей голос странно гулко звучал из-под тесно прилегающей маски и живописных перьев. – Если правда то, что мне известно об этом празднестве.
Альвар тоже слышал такие истории. В казармах, тавернах и башнях ночной стражи неделями только их и рассказывали. Джеана безуспешно пыталась выразить порицание. «Трудно порицать Хусари», – подумал Альвар. Торговец шелком, по-видимому, был одним из тех людей, которые всем нравятся. И еще человеком, который полностью изменил свою жизнь в этот последний год.
Некогда тучный и малоподвижный, и далеко не молодой, ибн Муса теперь был безоговорочно принят в отряде Родриго. Он стал одним из тех, с кем советовался Капитан, а старый, ворчливый Лайн Нунес – джадит до мозга костей, несмотря на все его непристойные богохульства, – считал его кем-то вроде приемного брата.
С помощью продавца Хусари снял маску. Волосы его растрепались, а лицо раскраснелось.
– Сколько, друг мой? – спросил он. – Эта штука мне почти подходит.
Пристально посмотрев на него, ремесленник назвал цену. Ибн Муса издал пронзительный вопль смертельно раненного человека.
– Мне кажется, – сказала Джеана, – что эти переговоры затянутся на какое-то время. Может, мы с Зири дальше пойдем одни, с вашего позволения? Если я собираюсь участвовать в маскараде, то нет смысла всем знать, что я надену.
– Мы не «все», – запротестовал Хусари, отрываясь от первых залпов торговой дуэли.
– И ты уже знаешь наши маски, – прибавил Альвар.
– Верно, – сверкнула улыбкой Джеана. – Это полезно. Если мне кто-нибудь из вас понадобится во время карнавала, я буду знать, что искать надо в птичнике.
– Не будь такой самодовольной, – погрозил ей пальцем Хусари. – Альвар может оказаться в логове горной кошки.
– Он этого не сделает, – ответила Джеана.