Она провела – сколько, бо́льшую часть года? – в мире мужчин, и вела себя серьезно и профессионально. Спала в палатке зимой среди отряда воинов. Они уважали ее за это, доверяли ее мастерству и ее суждениям, а некоторые из них даже любили ее, и Джеана это знала. Но не было другой женщины, с которой она могла бы просто посмеяться или в совместном недоумении покачать головой над причудами солдат и дипломатов. И которой, возможно, она могла бы даже рассказать о своих ночных страданиях, когда она лежала без сна, прислушиваясь к звону струн, певших для других женщин на темных улицах внизу.
Несмотря на все удовольствия и радости в этой жизни вдали от дома, от людей, поведение которых она могла бы предсказать, у нее возникали и неожиданные трудности. «Возможно, – думала Джеана, – не так уж и плохо, что приближается этот знаменитый карнавал и никто, кроме Мазура бен Аврена, не знает наверняка, кем я наряжусь». При этой мысли ее охватили волнение и неизбежная легкая тревога. Хорошо было бы сегодня иметь возможность поговорить с Нунайей. Нунайа больше понимает в мужчинах, чем любой из знакомых Джеаны.
Сама того не замечая, Джеана характерным жестом слегка пожала плечами и пошла дальше. Она не умела бродить без цели. Она шла слишком быстро, словно у нее была назначена срочная встреча и она опаздывала.
Ей было двадцать восемь лет, и близились события, которые навсегда изменят ее жизнь.
Однако сначала, проходя по тихому переулку, она заглянула в открытый дверной проем и увидела там знакомого человека. Она заколебалась, а потом, отчасти потому, что они еще не разговаривали с ним наедине с тех пор как пришли вести из Сореники, Джеана вошла. Родриго Бельмонте стоял спиной к двери, щупая образцы пергамента в лавке переписчика.
Он так сосредоточился на своем занятии, что не заметил ее появления. А вот лавочник заметил и вышел из-за прилавка ей навстречу. Джеана жестом призвала его к молчанию. Он понимающе улыбнулся, подмигнул и вернулся на свой табурет.
Почему, задалась вопросом Джеана, все мужчины улыбаются одинаково? У нее вызвало раздражение невысказанное предположение лавочника, и поэтому она заговорила более холодно, чем намеревалась.
– И для чего он вам нужен? – спросила она. – Для требований выкупа?
Родриго тоже принадлежал к людям, которых нелегко удивить. Он оглянулся и улыбнулся.
– Привет, Джеана. Разве не красиво? Посмотри. Пергамент из кожи газели, из овечьей кожи. А ты видела бумагу, которая имеется у этого замечательного человека?
Лавочник расцвел в улыбке. Родриго сделал два шага к следующей коробке и осторожно достал из нее свиток льняной бумаги кремового цвета.
– У него и полотно тоже есть. Посмотри. А некоторые куски окрашены. Вот красное. Вот что годится для требований выкупа! – Он улыбнулся. В его голосе звучало непритворное удовольствие.
– Картада заработает еще денег, – ответила Джеана. – Эту краску делают в одной долине к югу от нее.
– Знаю, – сказал Родриго. – Но не могу поставить им это в вину, если они создают с ее помощью такую красоту.
– Значит, уважаемый Капитан желает приобрести полотно? – спросил купец, поднимаясь со своего табурета.
– Увы, Капитан не может позволить себе ничего столь экстравагантного, – ответил Родриго. – Даже для требований выкупа. Я возьму этот пергамент. Десять листов и полдюжины хороших перьев.
– Не хотите ли воспользоваться моими услугами? – спросил переписчик. – У меня есть образцы моего почерка. Можете взглянуть.
– Спасибо, не надо. Я уверен, ваш почерк безупречен, судя по тому вкусу, который вы проявили в подборе материалов. Но мне нравится самому писать письма, когда выдается свободное время, а люди говорят, что мой почерк можно разобрать. – Он улыбнулся.
«Его разговорный ашаритский всегда был отличным», – подумала Джеана. Его можно было принять за местного жителя, хотя, в отличие от Альвара и некоторых других северян, Родриго сохранил свой собственный стиль в одежде. Он по-прежнему носил у пояса хлыст, даже когда выходил из дома без меча, как сейчас.
– Это действительно для требований выкупа? – спросила она.
– У твоего отца, – пробормотал он. – Я устал от лекаря, который разговаривает со мной еще более резко, чем Лайн. Что он мне за тебя даст?
– Лайн?
– Твой отец.
– Боюсь, не очень много. Он тоже считает меня слишком резкой.
Родриго достал из кошелька серебряную монету и заплатил лавочнику. Подождал, пока завернут покупку, и пересчитал сдачу.
Джеана вышла на улицу вместе с ним. Она увидела, как он инстинктивно окинул оценивающим взглядом улицу и отметил присутствие Зири в дверном проеме поодаль. «Странно, должно быть, – вдруг подумала она, – иметь такой взгляд на мир, при котором подобная оценка окружения становится рутинной».
– Почему ты так сурова с теми, кто тебя искренне любит, как ты считаешь? – спросил он, поворачивая на восток.
Она не ожидала, что разговор сразу же примет подобное направление, хотя оно совпадало с недавним ходом ее мыслей.
Она привычно пожала плечами.
– Способ справиться. Вы все вместе выпиваете, деретесь, тренируетесь, ругаете друг друга. У меня есть только мой язык и иногда, в придачу, манера поведения.
– Вполне справедливо. У тебя проблемы, с которыми ты не можешь справиться, Джеана?
– Вовсе нет, – быстро ответила она.
– Нет, правда. Ты – член моего отряда. Это вопрос командира, доктор. Хочешь, на некоторое время освобожу тебя от обязанностей лекаря? Должен тебя предупредить, что, когда погода наладится, возможностей отдохнуть будет немного.
Джеана удержалась от быстрого возражения. Это был действительно справедливый вопрос.
– Мне лучше всего, когда я работаю, – ответила она наконец. – Я не знала бы, куда девать свободное время. По-моему, возвращаться домой небезопасно.
– В Фезану? Да, это так, – согласился он. – Этой весной.
Она продолжила его же тоном:
– Ты думаешь, это начнется скоро? Неужели Бадир действительно пошлет армию на восток?
Они свернули за угол и теперь шли на север. Ближе к полудню толпы на улицах поредели. Озеро лежало впереди, и изогнутые стены поднимались над водой, как протянутые руки. Джеана видела мачты рыбацких судов.
Родриго сказал:
– Думаю, скоро в поход двинется много армий. И наша будет одной из них.
– Ты очень осторожен, – заметила Джеана.
Он бросил на нее взгляд. И внезапно усмехнулся в густые усы.
– Я всегда с тобой осторожен, Джеана.
Она не ответила, промолчала. Он продолжал:
– Если бы знал больше и наверняка, я бы тебе сказал. Лайн совершенно уверен, что та встреча всех трех северных правителей, о которой ходят слухи, приведет к тому, что выступит единая армия. Сам я в этом сомневаюсь, но это не значит, что каждый из трех правителей джадитов не начнет собственную маленькую священную войну. – Голос его звучал сухо.
– И в какое положение все это ставит Родриго Бельмонте из Вальедо? – спросила она, останавливаясь у скамьи возле большого склада. Это было ее отличительной чертой: если она сомневалась, то старалась задавать прямые вопросы. Делать разрез, как хирург.
Он поставил обутую в сапог ногу на скамью и положил свой сверток. Жестом пригласил ее сесть. Платан отбрасывал на скамью тень. Солнце уже поднялось высоко, и стало теплее. Джеана краем глаза заметила Зири, присевшего на мрамор фонтана. Он поигрывал своим кинжалом и для всех окружающих выглядел, словно подмастерье, отпущенный на часок или бездельничающий на обратном пути после выполнения поручения.
Родриго сказал:
– Мне так же трудно ответить на этот вопрос сейчас, как было зимой. Помнишь, ибн Хайран спрашивал меня об этом же?
Джеана помнила: в то утро, когда она чуть не погибла вместе с двумя мальчиками, единственным грехом которых было то, что они приходились сводными братьями правителю.
– Действительно ли деньги, которые ты здесь зарабатываешь, важнее преданности Вальедо?
– Если так поставить вопрос – нет. Но есть и другие способы сформулировать его, Джеана.
– Скажи, какие.
Он смотрел на нее спокойными серыми глазами. Мало что могло вывести его из себя. Даже хотелось попробовать это сделать. «Но этот человек, – внезапно подумала она, – разговаривает со мной так, словно я его доверенный офицер. Никаких скидок, никакой снисходительности. Ну, почти никакой». Она не была уверена в том, что он так же поддразнивает Лайна Нунеса.
– Должна ли верность моим представлениям о чести перевесить мой долг по отношению к жене и будущему моих детей?
Здесь, вблизи от воды, дул ветер. Джеана сказала:
– Объясни мне это, пожалуйста.
– Лайн и Мартин боятся, что мы можем упустить настоящий шанс, оказавшись в ссылке именно в этом году. Они убеждают меня подать Рамиро прошение о разрешении вернуться, а потом, если он согласится, расторгнуть мой контракт здесь. Я решил этого не делать. Есть некоторые вещи, которых я делать не стану.
– Что именно? Расторгать контракт или подавать прошение?
Он улыбнулся.
– Собственно говоря, и то, и другое. Второе еще менее вероятно, чем первое. Я мог бы вернуть свое жалованье, я, конечно, не успел его потратить. Но подумай вот о чем, Джеана. Более важно вот что. Если Вальедо двинется на юг через тагру и осадит Фезану, каким людям, по-твоему, Рамиро отдаст земли в случае успеха кампании? – Он посмотрел на нее. – Понимаешь?
Будучи сообразительной женщиной и дочерью своего отца, она поняла.
– Ты будешь скакать вокруг Рагозы, преследуя бандитов за жалованье, когда можно завоевывать целые королевства.
– Не совсем целые королевства, но нечто существенное, несомненно. Гораздо больше, чем жалованье, каким бы щедрым оно ни было. Так что скажите, доктор, должен ли я дать моим мальчикам шанс стать наследниками, скажем, наместника короля в Фезане? Или наследниками только что завоеванных земель между здешними местами и Карказией, с разрешением на строительство замка?
– На это я не могу ответить. Я не знаю твоих мальчиков.