– Очень хорошо, к сожалению, должен сказать. Его услуги пользуются большим спросом.
Эмир отпил из своего бокала, поднес его к пламени ближайшей свечи и принялся задумчиво разглядывать. Сладкое вино было бледным, как звездный свет, белая луна, северная девушка. Он попытался мимоходом придумать более свежий образ, но ему это не удалось. Было уже очень поздно.
– Что ты думаешь о сегодняшних стихах?
Случилось так, что стихи стали событием.
Визирь ответил не сразу. Они снова были одни в покоях эмира. Бен Аврен спрашивал себя, сколько раз за эти годы они сидели вот так, вдвоем, на исходе ночи.
Вторая жена Бадира умерла шесть зим назад, дав жизнь его третьему сыну. Эмир так больше и не женился. У него были наследники, и не возникло ни одного серьезного политического аргумента в пользу нового союза. Иногда прочно сидящему на троне монарху полезно оставаться свободным: ему делают предложения, а переговоры можно тянуть долго. Каждый из правителей трех стран имел основания верить, что его дочь может когда-нибудь стать правительницей богатой Рагозы в Аль-Рассане.
– Что вы думаете об этих стихах, повелитель?
Не в стиле визиря было отвечать вопросом на вопрос. Бадир поднял бровь.
– Ты осторожничаешь, старый друг? Со мной?
Мазур покачал головой.
– Не осторожничаю. Я просто не уверен. Возможно, я необъективен из-за собственных честолюбивых устремлений в области поэзии.
– Для меня это уже почти готовый ответ.
Мазур улыбнулся.
– Я знаю.
Эмир откинулся назад и положил ноги на свой любимый табурет. Поставил бокал на широкий подлокотник кресла.
– Что я думаю? Я думаю, что бо́льшая часть стихов ничего не значила. Обычный набор образов. Я также думаю, – прибавил он, – что наш друг ибн Хайран в своих стихах выдал противоречие чувств – то ли намеренно, то ли это нечто такое, что он предпочел бы скрыть.
Визирь медленно кивнул.
– Мне это определение кажется точным. Боюсь, вы примете мои слова за лесть. – Эмир Бадир бросил на него острый взгляд. Он ждал. Мазур потягивал вино. – Ибн Хайран – слишком честный поэт, мой повелитель. Он может лицемерить в речах или в поступках, но в стихах ему не так легко это удается.
– И что нам в связи с этим делать?
Мазур изящно взмахнул рукой.
– Мы ничего не можем сделать. Подождем и посмотрим, что он решит.
– Разве мы не должны попытаться повлиять на его решение? Если сами знаем, чего хотим?
Мазур покачал головой.
– Он знает, что может получить от вас, господин.
– Знает? – Тон Бадира стал резким. – А я – нет. И что же он может от меня получить?
Визирь поставил свой бокал и сел прямее. Они пили всю ночь на пиру и теперь наедине. Бен Аврен устал, но голова его оставалась ясной.
– Как всегда, последнее слово за вами, мой повелитель, но мое мнение таково – он может получить все, что пожелает, если решит остаться с нами.
Молчание. Это было очень смелое утверждение. Оба они это знали.
– Я так сильно в нем нуждаюсь, Мазур?
– Нет, если мы предпочтем остаться в прежнем положении. Но если вы пожелаете получить больше, тогда да, вы сильно в нем нуждаетесь.
Снова воцарилось задумчивое молчание.
– Конечно, мне хочется иметь больше, – сказал эмир Бадир Рагозский.
– Я знаю.
– Смогут ли мои сыновья справиться с более обширными владениями, когда меня не станет, Мазур? Способны ли они на это?
– Я думаю – да, если им помочь.
– Будет ли у них твоя помощь, мой друг, как есть она у меня?
– Пока я жив. Мы с вами почти одного возраста, как вам известно. И в этом, собственно говоря, весь смысл того, о чем я веду речь.
Бадир посмотрел на него. Поднял свой почти пустой бокал. Мазур легко встал и подошел к буфету. Взял графин и налил вина эмиру, а потом, повинуясь его жесту, себе. Поставил на место графин и вернулся на свои подушки, удобно устроившись среди них.
– Это было чрезвычайно короткое стихотворение, – сказал эмир Рагозы.
– Да.
– Почти… небрежное.
– Почти. Но не совсем. – Визирь на секунду замолчал. – Я думаю, он сделал вам комплимент необычного сорта, мой господин.
– Вот как! Какой же?
– Он позволил вам увидеть, что ведет внутреннюю борьбу. Он не стал скрывать этот факт за льстивыми, красноречивыми выражениями преданности.
Эмир снова промолчал.
– Правильно ли я тебя понял? – спросил он наконец. В его голосе теперь слышалось раздражение, что было редкостью. Он устал. – Аммар ибн Хайран, которого попросили сочинить стихи в честь моего дня рождения, декламирует короткий отрывок с пожеланием, чтобы в пруду всегда была вода, а в моем бокале – вино. Это все. Шесть строчек. И мой визирь, мой поэт, говорит, что это задумывалось как комплимент?
Мазур остался невозмутимым.
– Потому что он мог так легко написать больше, мой господин, или по крайней мере заявить, что его вдохновение не соответствует столь выдающемуся поводу. Он слишком опытен, чтобы не сделать этого, чувствуя хоть малейшую необходимость вести придворную игру. Это значит, что он хочет, чтобы вы – и я, наверное, – поняли, что он честен с нами и будет честен впредь.
– И это комплимент?
– Для такого человека, как он, – да. Он хочет сказать, что считает нас достаточно вдумчивыми, чтобы прочесть послание в этих шести строчках и подождать его решения.
– И мы будем его ждать, Мазур?
– Я бы посоветовал вам сделать это, господин.
Тут эмир встал, и поэтому визирь тоже поднялся. Бадир, в усыпанных драгоценностями туфлях, прошагал по ковру и мраморному полу к окну. Повернул задвижку и распахнул обе створки изысканно травленного стекла. Он стоял и смотрел на внутренний двор с миндальными и лимонными деревьями вокруг фонтана. Внизу оставили горящие факелы, чтобы они освещали игру воды.
У стен дворца на городских улицах царила тишина. Завтра ночью тихо не будет. Вдалеке послышались слабые звуки струнного инструмента, а потом запел полный тоски голос. Голубая луна стояла в вышине, лила свет в открытое окно, на струи фонтана и на траву. Звезды сверкали вокруг луны и сквозь ветви высоких деревьев.
– Ты высокого мнения об этом человеке, – произнес наконец эмир Бадир, глядя в ночь.
– В действительности я думаю, – ответил ему визирь, – если вы позволите мне поэтическую вольность сравнить людей с небесными телами, что у нас, в Рагозе, этой весной находятся две самые яркие кометы.
Бадир обернулся и посмотрел на него. Через секунду он улыбнулся.
– А куда бы ты поместил себя, старый друг, на этом блистающем небосводе?
Теперь визирь тоже улыбнулся.
– По правде говоря, это легко. Я – луна рядом с вами, мой добрый повелитель.
Эмир обдумал этот ответ. И покачал головой.
– Это неточно, Мазур. Луны бродят по небу. За это твой народ получил свое прозвание. А ты – нет. Ты всегда был постоянен.
– Спасибо, мой господин.
Эмир скрестил руки и продолжал размышлять.
– Луна также ярче, чем кометы во тьме, – сказал он. – Но, поскольку она всем знакома, она меньше привлекает к себе внимание.
Мазур слегка наклонил голову, но ничего не ответил.
– Ты завтра ночью собираешься выйти на улицу?
Мазур улыбнулся.
– Я всегда выхожу. Ненадолго. Карнавал полезен: можно прогуливаться под маской и оценивать настроение в городе.
– И только долг влечет тебя на улицы, мой друг? Ты не получаешь удовольствия от этой ночи?
– Этого я никогда не утверждал, мой повелитель.
На этот раз они обменялись улыбками.
Через несколько секунд Бадир задумчиво спросил:
– Но почему обыкновенная вода из пруда, Мазур? В его стихотворении. Почему не просто доброе красное вино?
И это визирь ему тоже объяснил.
Немного позже Мазур бен Аврен покинул своего эмира. Когда он наконец вернулся в свои апартаменты во дворце, его ждала госпожа Забира.
Она, разумеется, украшала своим присутствием пир и хотела задать ему все вопросы, какие только мог задать человек, хорошо знакомый с дворцовой жизнью и желающий возвыситься при дворе. Она также тактично проявляла постоянную готовность удовлетворить любые потребности визиря Рагозы, причем так, что с ней не могла сравниться ни одна из предшественниц.
Собственно говоря, именно так она и поступала всю зиму, к его изумлению и удовольствию. Он считал, что слишком стар для таких вещей.
Позднее, ночью, когда он уже отплывал к берегам сна, чувствуя рядом с собой юную наготу ее тела, мягкого, словно у кошки, и теплого, как приятное сновидение, Мазур услышал ее последний вопрос:
– Эмир понял, что хотел сказать ибн Хайран в своем стихотворении сегодня вечером? Насчет воды в пруду?
Она была умна, эта госпожа из Картады, и ум ее был острым, как лезвие кинжала. Ему следует помнить об этом. Он стареет, но не должен позволять себе стать уязвимым по этой причине. Он видел, как подобное случалось с другими мужчинами.
– Теперь уже понял, – пробормотал он, не открывая глаз.
Тут он услышал ее тихий смех. Этот смех, казалось, чудесным образом помог ему расслабиться, его звук ласкал. Ее ладонь скользнула по его груди. Забира слегка повернулась, чтобы еще теснее прижаться к нему.
– Я наблюдала за Аммаром сегодня. Я знаю его много лет. Думаю, его тревожит еще что-то, кроме… сомнений насчет долга. Но, по-моему, он пока сам этого не понимает. Если я права, то это будет забавно, правда.
Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на нее. И тут она сказала ему нечто такое, о чем он даже не задумывался. Женщины, давно уже решил Мазур бен Аврен, совершенно по-иному смотрят на мир. Это была одна из причин, по которым ему так нравилось их общество.
Вскоре после этого она уснула. А визирь Рагозы долго лежал без сна, обдумывая то, что она сказала, снова и снова вертел эту мысль, словно камешек в руке или как различные варианты концовки стиха:
Для твоего правителя, Рагоза,
Что уж давно правленьем справедливым