Они действительно были очень юными и к тому же не особенно могучего сложения. Но не дело солдата задумываться над приказами, а эти ребята – сыновья Родриго Бельмонте. Всадникам предложили закуски, которые они приняли, и ночлег, от которого они вежливо отказались. Их командир решил, что не стоит испытывать судьбу, раз уж хозяйки ранчо Бельмонте не оказалось дома в этот день. Они перекусили без горячего, накормили и напоили коней и взяли припасы в дорогу.
Десять человек, сопровождающие двух мальчиков и их оруженосца, почти их ровесника, двинулись на запад от ранчо ближе к вечеру того же дня, миновали рощу и перебрались через речку в том месте, которое указали сыновья Родриго. Хозяйские собаки проводили их до этого места, а потом повернули назад.
Иберо ди Вакес всегда вел мирную, спокойную жизнь, учитывая бурные времена, в которые он родился. Ему исполнилось пятьдесят два года. Он вырос в теперешней Халонье и еще совсем молодым уехал на запад, в Эстерен, учиться у клириков. Ему тогда было тринадцать лет.
Он стал хорошим учеником, внимательным и дисциплинированным. Когда ему было двадцать с небольшим, его послали в составе делегации священников в Фериерес с поручением передать реликвии святой Васки верховным клирикам. Там он, получив разрешение, задержался на два года, и бо́льшую часть этого времени провел в богатейших библиотеках огромных святилищ.
По возвращении в Эсперанью он был приглашен на временную должность священника в семье Бельмонте, владельцев ранчо средней руки на пастбищах юго-восточной части страны, и он с радостью принял это предложение. Конечно, возможностей для продвижения было больше в Эстерене или в одном из крупных святилищ, но Иберо не был честолюбив и никогда не испытывал большой тяги к королевскому двору или к монастырям Джада, где также процветали интриги.
Он был тихим человеком, несколько преждевременно состарившимся, но не лишенным чувства юмора и понимания того, что строгие предписания бога иногда приходится соизмерять с человеческими слабостями и страстями. Временная должность, как это часто случается, незаметно превратилась в постоянную. Он прожил в семье Бельмонте двадцать восемь лет, с того времени, когда сам Капитан был еще ребенком. Для него построили часовню и библиотеку, потом расширили их. Он учил грамоте юного Родриго, потом его жену, а позже – их сыновей.
Это была хорошая, добрая жизнь. Он получал удовольствие от книг, которые мог приобрести на выделенные ему деньги; от своего огорода из лечебных трав; от переписки со многими странами. Он немного научился лечить и имел репутацию искусного зубодера. Иногда наступали волнующие времена, когда домой возвращался Капитан со своим отрядом. Иберо слушал в столовой истории о войнах и интригах, привезенные солдатами. Он на удивление сдружился с ворчливым старым Лайном Нунесом, за богохульствами которого, по мнению маленького священника, скрывалась щедрая душа.
Услышанные истории вносили в душу Иберо ди Вакеса изрядное смятение, и ему было более чем достаточно такой близости к реальным конфликтам. Ему нравились ритмы здешней жизни, подчиненные смене времен года, мерное течение дней и лет.
Его первая попытка выйти на более широкую сцену мира произошла семь лет назад. Это было короткое, почтительное эссе на тему богословских разногласий между священниками Фериереса и Батиары по поводу значения солнечных затмений. Эти разногласия и борьба за приоритет, которую они отражали, так и остались неулаженными. Мнение Иберо проигнорировали, насколько он мог судить.
Его вторым выступлением стало письмо, посланное в конце осени прошлого года святейшему Жиро де Шервалю, главному священнику Фериереса, проживающему в Эстерене.
Сегодня утром в ответ на это письмо явилась рота солдат. Они приехали и уехали, вместе с мальчиками. А теперь, в конце того же дня, Иберо стоял, склонив голову и сжимая перед собой дрожащие руки. Он услышал, что ему тоже придется покинуть этот дом. Покинуть часовню, библиотеку, сад. Дом, где он прожил почти тридцать лет.
Он плакал. Таким тоном, каким с ним говорила Миранда Бельмонте в маленькой гостиной на закате, с ним никогда в жизни не разговаривали.
– Поймите меня правильно, – говорила она, шагая взад и вперед перед камином. В ее лице не осталось ни кровинки, непрошеные слезы сверкали на щеках. – Вы предали нашу семью. Предали доверие, которое мы вам оказали в отношении Диего. Я не стану вас убивать или приказывать убить вас. Я слишком давно знаю и люблю вас. – У нее сорвался голос. Она остановилась.
– Родриго мог бы, – продолжала она. – Возможно, он разыщет вас, куда бы вы ни уехали, и убьет вас за это.
– Он этого не сделает, – прошептал маленький священник. Говорить было трудно. Ему теперь тяжело было представить себе, какой реакции он от нее ожидал тогда, осенью, когда писал письмо в Эстерен.
Она гневно смотрела на него. Невозможно было выдержать ее взгляд. Не ее ярость, а ее слезы.
– Да, – сказала Миранда Бельмонте. – Да, вы правы, он этого не сделает. Он слишком вас любит. Он просто скажет вам или напишет, как больно вы его ранили.
Это разбило бы сердце Иберо. Он знал это наверняка.
Он еще раз попытался объяснить.
– Дорогая госпожа, настало святое время, время мужчинам собираться под знамена господа. Они скоро сядут на корабли в Батиаре и поплывут на восток. Есть надежда, что они выступят оттуда на юг, во имя Джада. И это произойдет в наше время, моя госпожа! Наши земли будут отвоеваны!
– Это могло бы произойти и без участия моих детей! – Она сжала кулаки опущенных рук, как мужчина, но он видел, что у нее дрожат губы. – У Диего особый дар, пугающий дар. Мы держали это в тайне всю его жизнь. Вы знаете – вы это знаете, Иберо! – что церковники сжигали подобных людей. Что вы с ним сделали?
Он с трудом сглотнул.
– Верховный клирик Жиро де Шерваль – человек просвещенный. И король Вальедо тоже. Я верю, что Диего и Фернана с почетом встретят в армии. Если Диего поможет в этом благом деле, то прославит свое собственное имя, а не только имя своего отца.
– И его всю жизнь будут считать колдуном? – Миранда смахнула с лица слезы. – Вы подумали об этом, Иберо? Подумали? Какова цена такой славы? Его собственной или его отца?
Иберо снова сглотнул.
– Это будет священная война, госпожа. Если он поможет делу Джада…
– Ох, Иберо, наивный глупец! Я готова убить вас, клянусь! Это не священная война. Если она начнется, это будет кампания Вальедо с целью захватить Фезану и расширить свои владения на юг, до земель тагры. Вот и все. Король Рамиро уже много лет помышляет об этом. Ваш драгоценный верховный клирик просто появился в нужное время, чтобы представить эти замыслы в выгодном свете. Эспераньи уже не существует! Это просто Вальедо расширяет свои границы. Рамиро, вероятно, повернет на запад и осадит своего брата в Орведо еще до начала осени. Что скажет на это ваш бог?
Она богохульствовала сейчас, а ее душа была поручена его заботам, но он боялся упрекнуть ее. К тому же, возможно, она во многом была права. Он действительно наивный человек, он никогда бы не стал этого отрицать, но все же…
– Короли могут ошибаться, госпожа Миранда. Так же, как скромные священники. Все, что я делаю, я делаю во имя Джада и его божественного света.
Она внезапно села, словно отдала последние силы. У нее был такой вид, будто ей нанесли физическую рану, а в ее глазах стояла растерянность. Она давно уже жила одна, без сэра Родриго. У Иберо заныло сердце.
«Он на всю жизнь получит клеймо колдуна».
Это могло оказаться правдой. Он думал лишь о триумфе, о славе, которая ждет Диего, если своим даром ясновидения он поможет королю в битве.
Миранда сказала, теперь уже тихим, ровным голосом:
– Вы приехали сюда, на ранчо Бельмонте, чтобы служить Джаду и нашей семье. Все эти годы не возникало никаких противоречий между этими сторонами. А теперь оно возникло. Вы сделали свой выбор. Вы выбрали, по вашим словам, бога и его свет, поставив их выше интересов и доверия Бельмонте. Так вам положено. Возможно, именно это от вас требуется. Я не знаю. Я знаю только, что вы не можете сделать подобный выбор и остаться здесь. Вы уедете утром. Я вас больше не увижу. Прощайте, Иберо. А теперь оставьте меня. Я хочу оплакать моих сыновей в одиночестве.
С болью в душе он попытался придумать что-то в ответ. Но не смог. Она даже не смотрела на него. Он вышел из комнаты. Отправился к себе. Некоторое время сидел в своей спальне, чувствуя отчаяние и растерянность, потом прошел в примыкающую к спальне часовню. Опустился на колени и молился, не находя утешения.
Утром он уложил очень мало вещей. На кухне, когда он пошел туда попрощаться, ему дали еды и вина на первые дни. Попросили у него благословения, и он благословил их, сотворив над ними знак солнечного диска. Они плакали, он тоже. Шел дождь, когда он снова вышел из дома; хороший, очень нужный весенний дождь.
У конюшни его ждала оседланная лошадь. По приказу госпожи, как ему дали понять. Однако она сдержала слово. Она не вышла, чтобы посмотреть ему вслед, когда он ехал прочь под дождем.
Сердце его сильно стучало, как во время боя. Альвар смотрел, как серая самка паука игуарра медленно приближается к нему. Игуарры ядовиты, иногда смертельно ядовиты. Сын одного из рабочих фермы умер от такого укуса. Он попытался шевельнуться, но не смог. Паучиха подошла и поцеловала его в губы.
Альвар извернулся, ухитрился освободить руки, сжатые окружающими людьми, и обхватил ими паучиху. Он ответил на ее поцелуй, насколько ему позволяла маска орла. И подумал, что делает успехи. С тех пор как зашло солнце, он многому успел научиться.
Паучиха отступила назад. Некоторым людям удавалось отыскать пространство для маневра в толпе. Этот трюк Альвар еще не освоил.
– Очень мило. Найди меня позже, орел, – сказала игуарра. Она протянула руку и быстро сжала интимную часть его тела. Альвар надеялся, что другие этого не заметили.
Но надеялся напрасно.